Людмила Волок - Не грусти

– Тебя пытают?! – ужаснулся Иван. А затем вдруг его осенило. – Не отключайся!!!

И куда-то побежал. Это было слышно по топоту ног.

На балконе становилось жарко, и мы переползли вместе с бокалами, остатками текилы и шейкером на ковер в гостиную. В прохладе квартиры и объятиях климат-контроля наступило (как оказалось, временное) легкое отрезвление, и я смогла произнести более-менее членораздельно:

– Света, я не возьму Ванькиных денег. Я должна сама.

– И где? – поинтересовалась подруга. Ей говорить было труднее.

– У рекк-ламодате… дателей.

– Ну ты воооо…ще! – восхитилась внезапно Светка моей способности к человеческой речи. – Кано…ноно…ич. Ичесскй! Рекла… мо…тели!

– Ага. Абырвалг! – согласилась я. Сознание собственного могущества вдруг захлестнуло меня с невероятной силой, я порылась в телефонной книжке и набрала номер, заговорщески послав Светке сигнал молчания:

– Ш-ш. – И прижала палец к губам. Она радостно умолкла.

– Алло, – отозвалась трубка деловым голосом.

– Здравствуйте, Елена Григорьевна, – пыхтя, я поднялась с ковра, стала по стойке «смирно» и втянула живот. – Это Тина Давыдова, еженедельник «Мой город».

– Помню вас, конечно, Тина, – любезно продолжала трубка. – Отличная была работа. До сих пор ставлю цикл ваших статей в пример нашему рекламному отделу. Но пока что никто эту планку не взял.

– Спасибо, – искренне сказала я. – Теперь вы можете помочь. Ик. Извините. – Я залилась краской от такого конфуза, но бросить трубку не смогла и церемонно продолжила, как всякий глубоко нетрезвый человек, чрезмерно четко выговаривая слова: – Не хотите ли стать инвестором нового женского журнала?

– Женского журнала? – удивленно переспросила Елена Григорьевна. – Может быть. Подъезжайте завтра, я найду для вас время. Тогда и поговорим.

Связь разъединилась, я застонала и снова опустилась на пол. Стоять было еще труднее, чем разговаривать. О том, что я только что натворила, думать было лень. Мы смешали остатки текилы со льдом, разлили ее по бокалам и зачем-то набросали льда в шейкер. Лед – это все, что у нас оставалось из ингредиентов коктейля.

…Спецназ ворвался в мою квартиру, когда мы со Светкой, прислонившись друг к другу спинами, сидя на ковре в гостиной, выводили нестройным, но громким дуэтом «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина». При этом Светка дирижировала хрустальным рогом, а я время от времени встряхивала шейкером со льдом, словно маракасом.

Не знаю, кто изумился больше: бравые спецназовцы – их было человек восемь – или мы с подругой. И тут в полной тишине я произнесла:

– Моя дверь.

В смысле, что молодцы взломали мою новую бронированную дверь, и как же теперь моя безопасность? «Мой дом – моя крепость»?

Тут в квартиру вбежал запыхавшийся Иван. Растолкал спецназовцев и узрел дражайшую половину, сидящую на моем ковре.

– Они вз!..ломали! Тинкну дверь! – произнесла она обиженно и ткнула пальчиком в молодцев.

Иван обнимал, тискал и целовал свою жену, обнаружив ее целой и невредимой. Пьяная Светка счастливо смеялась. Спецназовцы молча стояли, переглядываясь, осторожно посмеиваясь и переминаясь с ноги на ногу. Ванька бормотал сквозь супружеские поцелуи:

– Я чуть с ума не сошел! Думал, тебя похитили! Ну, из-за деятельности.

Я снова хрюкнула. Иван взглянул на меня с осуждением и продолжил:

– А потом дошло, что можно вас запеленговать – телефон же включен!

Кстати, да – Светкин аппарат до сих пор лежал включенным на балконе.

– Позвонил, кому надо – и парни быстренько среагировали. Смотри, какая точность у современной аппаратуры: до квадратного метра! – восхитился Ваня.

Оторвавшись, наконец, от жены, он подошел к парням, пожал каждому руку:

– Спасибо, ребята. Извините, что так получилось. Я все оплачу. С премией.

Услышав про премию, спецназовцы расслабились и загалдели:

– Да ничего, Хорошо, что все живы… – и наконец убрались восвояси.

А Иван снова обнял Сетку и ласково произнес:

– Ах ты, проказница…

И Светка ответила:

– Ик!

Теперь у меня трезвость – норма жизни. Прямо с сегодняшнего дня. Потому что голова болит – ужас. И еще пьяные люди совершают неадекватные поступки, такие, на которые никогда бы не решились в трезвом виде. Даже такие безумные люди, как я.

Вот что я вчера натворила?! Позвонила Фурманской! Елене Григорьевне! Директору одного из крупнейших предприятий страны, знаменитой «Софиевки», то есть Софиевского фармацевтического завода. И не просто директору – а практически его хозяйке. Или, если говорить совсем правильно – держательнице контрольного пакета акций.

Да Фурманская сама и создала этот завод – вернее, сделала его таким, каким он есть сегодня. Препараты недорогие, но эффективные и качественные. Когда я писала о них цикл материалов, то получила настоящие удовольствие – и от того, что хвалила действительно хорошие вещи; и от общения с самой Фурманской. А вот вчера – ну надо же было так опозориться!..

Выбравшись, наконец, со стоном из кровати, в попытках сварить кофе я натыкаюсь на остатки развороченного тортика, который мне вчера принесла возлюбленная подруга вместе с текилой. Лучше бы она обошлась только тортиком… Сдерживая подступающую тошноту, напяливаю халат, собираю объедки в мусорный мешок и выхожу из квартиры, чтобы выбросить его в мусоропровод.

Ну конечно. По закону подлости, именно такую красотулю – нечесаную, в мятой пижаме, стоящую на лестничной клетке с мусором в руках, – меня и застает внезапный телефонный звонок с номером «Неизвестно». Оказывается, телефон болтался в кармане халата со вчерашнего вечера.

Ненавижу, когда такое происходит. Я всегда подозреваю подвох, если звонит этот «Неизвестно». Нервно нажимаю кнопку приема вызова и неприветливо говорю:

– Алло.

– Здравствуйте, – бодро отвечает мне звонкий женский голос. – Валентина Давыдова?

– Я Валентина Давыдова, – приходится согласиться.

– Вам звонят из приемной Елены Григорьевны Фурманской. По поводу встречи.

Я вся внутренне сжимаюсь. Надежда на то, что хозяйка завода забыла о моем нелепом звонке, тут же растаяла. А трубка бодро продолжала:

– Удобно ли вам будет подъехать к нам в офис сегодня в тринадцать ноль-ноль?

– Да, – уныло соглашаюсь я, прощаюсь с секретаршей и, все-таки выбросив остатки тортика, возвращаюсь в квартиру.

От позора хочется удавиться. И я впадаю в дикую депрессию – наверное, обязательную спутницу такого загула, как был у нас вчера со Светкой. Жизнь кажется такой трудной и безысходной, что я испытываю непреодолимое желание напиться. Вот так, наверное, и становятся алкоголиками. От безысходности вкупе с непреодолимым желанием.

Я кое-как умываюсь, натягиваю джинсы, футболку и отправляюсь в магазин – купить приблизительно бочку боржоми и хоть какой-то еды.

– Интересные у вас, Тиночка, друзья. Серьезные, – с опаской произносит Сергей Филиппович, когда мы сталкиваемся с ним возле лифта и приветственно киваем друг другу. С недавних пор он все время говорит со мной с опаской. И чем дальше, тем с большей опаской. Интересно, он вчера видел все «маски-шоу» или частично? Или другие соседи рассказали? Теперь за моей личной жизнью, кажется, пристально следит весь дом. Даже старушки у подъезда умолкают, когда я прохожу. Боятся упустить важную деталь. Ну, типа, вдруг у меня уже рога выросли? И копыта? Или зрачки стали красного цвета?

Я выхожу из дома, пытаюсь вдохнуть воздух полной грудью – и не могу. Покупаю бутылку воды в киоске возле дома и отправляюсь на прогулку в парк, но депрессия от этого только усиливается.

Личная жизнь разрушена.

Работы нет. Жить не на что.

Вчера я опозорилась, позвонив малознакомому человеку, и начала просить денег на мифический проект, которого нет еще даже на бумаге. Сегодня – буквально через несколько часов – мне придется посмотреть этому человек в глаза.

А самое, самое ужасное – что рядом со мной нет Артема.

Всегда, когда на меня накатывала депрессия, я думала, что это – самая большая потеря в жизни.

Если бы он был рядом, то все проблемы были бы мне нипочем. И, кстати, он запросто дал бы мне денег на журнал – ситец и хлопок всегда были в цене. А он чуть ли не монополист на рынке ситца и хлопка. Ну и, конечно, любил бы меня ничуть не меньше, чем Иван мою подругу Светку.

На глаза наворачиваются слезы. Я их не вытираю, они катятся по щекам, пока я иду по пустынной аллее парка и упиваюсь своим горем.

Я одинока. Одна. Со мной рядом нет мужчины, которого я могла бы любить всем сердцем. И, главное, – такого, который бы заслуживал этой любви.

Аллея заканчивается вместе с парком, и я снова выхожу в город. Иду по кажущейся бесконечной улице. И неотвратимо понимаю, что жизнь была сама собой только те полгода, когда в ней был Артем.

Что после него вместо любви было лишь отражение жизни других на плоскости моего восприятия.

Мне хочется войти в подъезд самого высокого дома, подняться на крышу. Подойти к острому краю и осторожно, держась дрожащими руками за парапет, присесть, свесив ноги вниз. Сердце будет сначала гулко стучать о стены пустой грудной клетки, а глаза – натыкаться на туман. Потом я немного успокоюсь. И оторву тело от крыши.

Но я знаю, что никогда не сделаю этого. Потому что у меня есть Левка. И Светка. И Дашка! И еще есть Вита, которая живет не близко и не далеко, просто вне границ моей повседневности, поэтому виделись мы бог знает сколько лет назад. Но она – есть, несет свою лучистую улыбку каждый день всем, кого встречает, и я не могу так поступить с Витой – чтобы ее улыбка исчезла хотя бы на день. Из-за меня.