– И что же?

– Что английский вертолет с журналистами на борту взлетел с аэродрома Сараево под ураганным огнем. Ты ведь летел на нем, не так ли? Ты был на борту этого вертолета!

– Перестань хмуриться, Лютик, а то у тебя появятся преждевременные морщины. Какая разница, в каком я был вертолете? Я здесь, перед тобой, целый и невредимый.

Выражение лица Сандры ничуть не изменилось.

– Клянусь Господом Богом, Теодор, если ты будешь продолжать в том же духе, у меня не только морщины появятся. К выпускному курсу я буду единственной седой студенткой. И все потому, что очень беспокоюсь за тебя.

– Так перестань волноваться.

– Легко сказать! У тебя ведь нет братца-авантюриста, искателя приключений!

– Искатель приключений, черт! Просто я таким образом зарабатываю себе на жизнь.

– А почему бы тебе не делать это по-другому, менее рискованно? Например, снимать показы мод. Наверняка будешь загребать кучу денег.

– Да, и через неделю умру от скуки.

– От скуки? – Она насмешливо взорвалась. – С Клаудией Шиффер, целый день дефилирующей перед тобой в нижнем белье?

Закинув руку на спинку софы, он неопределенно пожал плечами.

– Как говорится, если увидел одну манекенщицу в нижнем белье, считай, что видел их всех.

Он, конечно, слегка преувеличивал, но Сандра знала, что ничто не увлекало Теда так, как его нынешнее занятие. На пятнадцать лет старше ее, он получил первое признание, как фотожурналист во время американского вторжения в Гренаду. В 1989 году, когда он работал по заданию «Лондон таймс», шумный успех ему принесли заставившие мир содрогнуться снимки двух арабских боевиков, ворвавшихся в стамбульскую синагогу и расстрелявших двадцать одного прихожанина. Сейчас, девять лет спустя, он ничуть не остыл. Лишь в глазах появилось какое-то странное печальное выражение, раньше она такого не замечала. Видимо, война в Югославии потрясла и его.

Тед вытянул свои длинные ноги поперек кофейного столика.

– Расскажи-ка мне лучше, Лютик, как твои дела в колледже.

– Отлично. Папа наконец-то смирился с тем, что я не буду поступать на юридический.

– Насколько я понял, твое сердце все еще горит педагогикой.

– И сильнее, чем когда бы то ни было. Просто потребовалось время, чтобы смириться, вот и все.

– Нелегко, наверное, тебе пришлось?

– Не тяжелее, чем тебе, когда ты объявил, что собираешься стать фотожурналистом и так его разочаровал. – Она рассмеялась. – Мне кажется, в глубине души он всегда считал, что я стану второй Энн Ричардс.

– Тогда тебе надо ездить на «харлее».

Сандра с хохотом уткнулась ему в плечо.

– Господи, Тед, ты всегда знаешь, как меня рассмешить!

Глядя на нее сверху вниз, он пытался догадаться, что же все-таки привело ее сюда на этот раз.

– Так вот зачем ты отмахала пять тысяч миль! Чтобы вволю посмеяться?

Не услышав ответа, он приподнял ее двумя пальцами за подбородок и посмотрел ей в глаза.

– Что-то случилось, сестричка?

– Нет. Просто… – Она вскочила. – Может, прогуляемся? У меня все затекло после восьми часов перелета, хорошо бы малость размяться.

– Конечно. – Он поднялся. – Куда пойдем?

– Даже не знаю. Как насчет той чайной, что понравилась мне в Голдборне? «Бюргард»?

Тед снял со спинки стула коричневую кожаную куртку пилота бомбардировочной авиации и натянул на плечи.

– «Бюргард», так «Бюргард».

Вскоре они уже пробирались через оживленный Портобелло, где воскресным днем можно было найти все что угодно – от допотопных пишущих машинок и старинных книг до африканских масок. Раньше, когда Тед только-только поселился в Ноттинг-Хилле, район пребывал в запустении, кварталы выглядели убого, с обшарпанными домами и запущенными парками. Но за десять лет реконструкции здесь все изменилось. Ныне улицы расцветили магазины-бутики, художественные галереи и модные рестораны для самой изысканной городской публики.

«Бюргард», модный чайный салон на Голдборн-роуд, был одним из любимейших Сандрой мест в Лондоне. Он привел ее сюда однажды летом, когда она впервые приехала к нему. Смотреть на нее, вожделенно пожирающую глазами корзинку с пирожными, было одно удовольствие. Так же как и фотографировать.

Заведение было забито битком, но благодаря знакомой официантке им тут же предложили сесть за стол. Оба заказали чай «Ерл Грей» и пирожные ассорти, Тед довольно потер руки.

– Ну, так что случилось, Лютик? Твой дружок доставляет тебе неприятности? Если он… – он многозначительно хрустнул костяшками пальцев. – Дай только знать, и я ему устрою!..

– В настоящий момент у меня нет приятеля. – Взгляд Сандры скользнул в направлении пожилого джентльмена с маленьким мальчиком, очевидно, внуком, которые заняли соседнюю кабинку. – С папой беда.

Он и сам уже догадался об этом, поскольку у Сандры не было привычки сваливаться как снег на голову, не предупредив заранее.

– Он снова заболел?

Она медленно кивнула:

– Он умирает.

Непонятно, какая из эмоций была сильнее – изумление или горечь. Он всегда считал отца неподвластным бедам, и не без основания. В свои шестьдесят три бывший сенатор штата Техас прошел корейскую войну, на него дважды покушались террористы, он выжил в вертолетной катастрофе, унесшей жизни трех американских конгрессменов. Если и был на земле человек, способный обмануть смерть, то это именно Чарльз Кендалл.

К горлу Теда подступил комок.

– Рецидив рака?

Сандра кивнула:

– Он уже давно чувствовал себя неважно – какие-то боли в боку, усталость. В конце концов, ему надоело мое занудство, и он согласился на обследование. – Ее голос дрогнул. – На этот раз болезнь засела в печени. Это не операбельно.

– Проклятие! – Он дождался, когда официантка выполнит заказ, затем заговорил вновь: – Сколько ему осталось?

– В лучшем случае полгода. Может быть, и меньше. – Взяв фарфоровый чайник, она наполнила чашки. – Он убьет меня, если узнает, что я тебе рассказала. – Сандра больше не могла сдерживать слезы, ей пришлось поставить на место чайник. – Прости. – Она утерла лицо тыльной стороной ладони. – Не думала, что так расклеюсь.

– Ничего. – Он насыпал в чай сахара. – Как отец воспринял известие?

– Ты же его знаешь. Ведет себя так, как будто ничего особенного не происходит. Более того, он руководит предвыборной кампанией дяди Малкольма. Можешь себе представить?

Тед не удивился. Чарльз всегда опекал младшего брата. Много лет назад, когда они играли в футбол на лужайке перед домом, неудачный силовой прием, проведенный Чарльзом, отбросил Малькольма на двухсотлетний дуб. При падении Малкольм сломал бедро, оставшись на всю жизнь хромым и похоронив юношеские мечты о футбольной команде колледжа. Чарльз, потрясенный несчастьем, считал себя виноватым в увечье брата, а Малкольм, по правде говоря, никогда не позволял ему об этом забыть.

Подавшись вперед, Тед погладил Сандру по руке. Шести лет оставшись без матери, та прямо-таки боготворила отца.

– Если бы я хоть чем-то мог помочь, сестричка!

– Ты можешь. – Их взгляды скрестились. – Приезжай домой, Тед.

Если бы не искаженные горем черты лица девушки, он решил бы, что она шутит.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – продолжала она низким, взволнованным голосом. – Что тебе не будут рады, что он не захочет тебя видеть…

– Точно. – Он даже не пытался казаться спокойным. – Я отвечу «нет», сестра. Я не желаю во второй раз быть отвергнутым.

– Сейчас все будет по-другому. Он болен.

– Чушь! Пусть он одной ногой и стоит в могиле, это ничего не изменит. Я-то знаю. Я пробовал помириться с ним несколько лет назад, помнишь? Послал ему приглашение на мою первую крупную выставку в штате. Отец не только не явился, он даже не удосужился сообщить, что не придет. Он отнесся к этому, как к какой-то незначительной вечеринке, не стоящей даже того, чтобы заглянуть мимоходом.

Тед редко позволял себе вспоминать тот день, но в действительности он врезался в его память с кристальной ясностью. Кендалл-младший был так горд своим достижением и потому ничуть не сомневался, что отец тоже будет гордиться им, несмотря на все разногласия между ними. Отправив приглашение, он через неделю позвонил домой, чтобы удостовериться, дошло ли. Трубку сняла Люсинда, экономка Кендаллов.

– Вряд ли стоит рассчитывать на его появление, Тедди. – В ее голосе слышалось глубокое сочувствие. – Он выбросил приглашение.

С тех пор Тед домой больше не звонил.

– Тогда папа сердился на тебя за то, что случилось на похоронах мамы. – Сандра безуспешно пыталась «навести мосты» между двумя самыми дорогими ей людьми.

– Это верно. Но он так и не перестал сердиться и ненавидеть меня.

– Ты не прав. Он изменился. Он… помягчел.

Последние слова прозвучали совсем неубедительно.

– Такие, как он, не становятся мягче из-за болезни, Сандра. Наоборот, еще непримиримее.

– Ты бы изменил свое мнение, если бы видел его. Нет, он пока еще в форме, иногда даже трудно представить, что он болен. Но я-то знаю, в глубине души он боится, ему страшно представить такой конец.

– У него есть вы с Люсиндой.

– Этого недостаточно. Он нуждается в твоей силе, твоем мужестве. Ему нужен ты, Тед!

Неожиданно перед глазами Теда возник образ матери. Он вспомнил, как она смотрела на него в тот последний раз… Он учился в Луизианском университете, и она по обыкновению прилетела в Новый Орлеан провести с ним выходные.

В бежевых слаксах и белой блузке с закатанными рукавами, мать вполне могла сойти за студентку. Она так разительно менялась вдали от дома, становилась такой жизнерадостной! Они провели эти дни, бродя по Французскому кварталу, пытаясь освоить местный креольский диалект и слушая джаз-диксиленд.

Воскресным вечером в аэропорту она сунула ему в карман чек на пять тысяч долларов, остановив его протесты приложенным к губам пальчиком.