…В такие минуты с ней происходит что-то неладное – она ненавидит мир вокруг себя. Ее колотит от ненависти и собственного бессилия. Попробуйте проговорить подряд несколько часов, и вы почувствуете ни на что не похожую, болезненную легкость. Вы почувствуете: все, что находилось у вас внутри, утекло за время экскурсии в воздух – все, что вы знали, переживали, все, что хотели высказать.

Теперь вы – это только внешнее, только стенки. Но стенки хрупки, а мир вокруг давит с такой силой… Мир сдавливает. Саша ненавидела мир, как ненавидят смертельного врага. Ненавидела и боялась.

Ненависть и страх пугали сами по себе. Что это – начало психического расстройства, душевной болезни?.. Опять ей делалось страшно, и Саша начинала ходить по жуткому замкнутому кругу и не понимала, что делать.

Ясно, во всяком случае, одно: работа экскурсовода плохо сказывается на ее здоровье, как на душевном, так и на физическом. И поэтому из «Духа праздника» надо срочно увольняться.

Пока Саша собиралась на встречу с Хазаревич, эти невеселые мысли не шли у нее из головы. Но и в серьезность предстоящего разговора верилось слабо. Скорее всего, пообщаются – разбегутся…

Литературное агентство «Черный лебедь» находилось на третьем этаже желтого здания, выстроенного в стиле конструктивизм в старом промышленном районе. «В прежние времена здесь располагалось заводоуправление», – наметанным взглядом экскурсовода определила Саша, в третий раз обходя вокруг желтого дома.

Фасадом здание смотрело на улицу, зато на его задворках обнаружился внушительных размеров пустырь, вдоль которого тянулись заброшенные ангары заводских цехов. По пустырю струилась поземка, свистал ветер. «Где же вход? – с отчаянием думала Саша. – Ведь вход в здание только один – парадный. Но над ним вывеска – магазин «Стройматериалы»… И что же делать?»

На самом деле все оказалось проще. Вход в магазин действительно был единственным входом в здание. Пройдя через торговый зал, посетители попадали на узкую, плохо освещенную лестницу, ведущую, как гласил указатель, в фирму «Ризограф» (второй этаж) и агентство «Черный лебедь» (третий этаж).

На третьем этаже «Черному лебедю» принадлежали две комнаты. Из первой доносились смех и оживленные голоса – женские и мужские. На двери второй комнаты висела синяя табличка: «Старший менеджер Л.А. Хазаревич». Большая же часть третьего этажа пребывала в запустении и разрухе.

Не переставая удивляться, до какой степени неказистое здание напитано историческими реминисценциями – то ли из времен Гражданской войны, то ли – из эпохи поздней перестройки, Саша заглянула в кабинет Ларисы Аркадьевны.

– Вы Ивина? – Хазаревич внимательно оглядела Сашу, потом опустила глаза на перекидной календарь. – Александра?

– Да, это я. Здравствуйте.

– Итак, – продолжала Хазаревич, игнорируя этикет, – вы собираетесь попробовать силы у нас в агентстве? А скажите мне, Александра…

«В ней, – подумала Саша, – есть что-то советское. Начальственность по-советски – неприветливый тон и внешняя небрежность. Не небрежность, а скорее неухоженность… При совке любили противопоставлять женщин, отдающих все силы работе, смазливым домашним кошечкам. Теперь же, наоборот, безупречная внешность – визитная карточка бизнес-леди».

Хазаревич, несмотря на обсыпанный перхотью старомодный серый пиджак, давно немытые волосы и асфальтовый цвет лица, свое дело знала отлично. В какие-то четверть часа она очертила Саше круг проблем, стоящих перед литературным агентством и лично перед Сашей – начинающим литературным «негром».

«Черный лебедь», говорила Хазаревич, своего рода творческая лаборатория. Все сотрудники «Лебедя» творят, и даже она – второе после хозяйки лицо в агентстве – утопает в творческих планах. Если вдруг ее спросят: а что вы, Лариса Аркадьевна, сотворили, она, не раздумывая долго, ответит: Катю Мэй.

– Вам о такой известно? – Хазаревич скептически смотрела на Сашу.

– Да, да. Известно… я даже читала, – добавила Саша неуверенно.

О романистке Кате Мэй она слыхала еще в Губернском городе от бывшей свекрови. Свекровь Мэй хвалила и даже книги предлагала. Но Саша решительно не могла вспомнить, читала она Мэй или нет.

– Катя Мэй в рекламе не нуждается. Ее книги вы встретите на всех московских прилавках, в любом вагоне городской подземки найдете женщину, читающую ее роман… А ведь Мэй-то придумала я. Катя Мэй: сентиментальные романы для русских женщин! Вы понимаете, что такое сентиментальный роман? Они не в чести у нас, да! Даже то, что продается под так называемыми розовыми обложками, обычно густо замешано на мистике, детективе, политике или на чем-нибудь еще таком-эдаком актуальном. А Мэй единственна в свом роде. Тридцать восемь сентиментальных романов чистейшей воды! Хочу предложить вам поработать в сентиментальном жанре.

– Под именем Кати Мэй?

– Вас не должно беспокоить имя! Вы создаете некий текст, получаете за него деньги. Дальнейшая судьба текста – не ваша забота. Лучше вам сразу забыть о том, что этот текст создали именно вы. И уж тем более – не дай бог кому-нибудь рассказать об этом.

– А что тогда?

– Пока я не знаю случаев, чтобы «негру» пришлось расплатиться за свою болтовню. Обычно в контрактах предусмотрены очень большие штрафы за это – и, думаю, надо быть совсем сумасшедшей, чтобы полезть в бутылку с разоблачениями. Кроме того, «негры» – как правило, интеллигентные люди, и порядочность у большинства из них в крови. К тому же потерять достаточно хорошо оплачиваемую работу тоже никому не хочется. Хотя конечно же грандиозный скандал на этой почве можно раздуть. Но надеюсь, у нас с вами дело до этого не дойдет.

– Я вас поняла… и согласна попробовать.

– Тогда перейдем к делу. – Хазаревич коротко кивнула.

У нее были яркие, наспех накрашенные алым губы и совершенно такие же веки. Макияж напоминал одновременно о нейродермите и о повышенной эксцентричности, которая в любой момент может превратиться в шизофрению. Хазаревич кривила и растягивала в улыбке губы, и получался звериный оскал. Саша старалась не смотреть на ее губы, глаза, отводила взгляд, который тут же натыкался на открытую, длинную, но откровенно дряблую шею нездорового человека. По контрасту с алыми пятнами кожа лица и особенно этой откровенной шеи казалась серо-зеленой.

Хазаревич говорила, глядя в упор и не мигая. Ее глаза в горящей окантовке тоже казались больными, горящими. От шеи Сашин взгляд пугливо шарахался и, минуя алые пятна, попадал на волосы. Но и прическа была странной – высоко взбитый хлестаковский кок, скошенный набок, крутым утесом нависал, придавливая и без того низкий лоб. Волосы были плохо уложены, выбивались отовсюду – из-за ушей, над коком, из-за шеи. Хазаревич сидела против окна, на фоне которого особенно просматривался беспорядок вокруг ее головы. «Наверное, крайне истеричная особа», – сделала вывод Саша.

– Вам должно быть понятно без лишних слов, что главная героиня, Верочка Сидорова, – это воплощенная добродетель, – наступательно кривила губы Лариса Аркадьевна. – Все лучшие качества – ее! Чистота, мягкость, тонкость переживаний, романтичность. Женщина, которая своими страданиями заслужила право на счастье. Читательница, сопереживая главной героине, невольно ставит себя на ее место, проживает поворотные моменты жизни вместе с ней. Вы понимаете меня? Читательнице должно быть при-ят-но! У нее должно возникнуть стойкое чувство, что именно в нее влюбляются мужчины. Ей дарят цветы, ухаживают, объясняются в любви. Каждое прикосновение сильного и нежного мужчины обязательно должно отозваться в… сердце читательницы. В этом залог нашего коммерческого успеха.

– Само собой. Понятно.

– К великому сожалению, текстрайтер, ведший нашу Верочку, ушел из проекта.

– Текстрайтер – то есть пишущий текст? – догадалась Саша.

– Да. Но он был и совершенно классным спичрайтером, – с досадой тряхнула коком Хазаревич.

– А спичрайтер – это тот, который сочиняет речи-диалоги?

– Верно. Все Верочкины переживания были написаны им. Вот досада!

– Он был мужчина? – удивилась Саша.

– Чистокровнейший. Не сказать больше.

– Он умер?

– Хуже. Ушел в бригаду Мартининой.

– А у Мартининой тоже бригада? – изумилась Саша.

– Мартинина – это и есть бригада. Точнее – несколько бригад. Но мы отклонились, – спохватилась вдруг Лариса Аркадьевна и придвинула к себе стопку листов. – Вкратце. Вера Сидорова работает в турагентстве. У нее нелюбимый муж и сын, страдающий ДЦП. Верочка любит, жалеет сына. А на мужа за материнскими хлопотами-заботами почти не обращает никакого внимания, не замечает его. Муж груб и скучен, любит только свою подержанную иномарку и футбол. И вот в турагентстве появляется мужчина – мечта любой женщины. Обаятельный, обстоятельный, состоятельный, сильный и одинокий… И тут начинается самое интересное. Мужчина заказывает индивидуальный тур в Варшаву. Верочка должна ехать с ним в качестве гида-переводчика… Ваша задача – описать их пребывание в польской столице, зарождение отношений и чувств. Герои гуляют по городу, Верочка рассказывает, а Виктор ей внимает…

Саша понятливо кивала, шаря глазами по листочкам.

– Вот, допустим, образец, как надо писать. Это из предыдущего романа. «Осенний снежок тихо падал, окутывая улицу легкой дымкой. Степан незаметно взял Наташу под руку. Она чувствовала, как подрагивает его локоть, и знала, что Степан хочет ее обнять, но не решается. Он рассказывал, что работы у него теперь стало предостаточно, что в деньгах он нужды не знает. Не хвастался, а просто рассказывал, то и дело поглядывая на Наташу с прежней трогательной робостью. «А вот и мой дом», – сказала она, останавливаясь у калитки…» И так далее, – грустно заключила Хазаревич и задумалась. Возможно, о коварстве беглого текстрайтера.

– Я в Варшаве была проездом. Почти не запомнилось ничего. Может быть, Верочка поедет со своей мечтой в Прагу?

– В принципе это не важно. У нас в штате есть люди, занятые только сбором материала. А вы, Александра, хорошо знаете Прагу?