Рада Мурашко - Не чужие люди

Следователь Антон Свиридов сосредоточенно рассматривал только что вытащенную из пачки сигарету, пока его молодой коллега, явно довольный собой, с энтузиазмом докладывал о результатах расследования:

— Она, оказывается, непростая дама, наша Меркулова. В девяносто третьем впервые попыталась торговать каким-то барахлом и сразу же попала под следствие. Правда, как свидетель. Какого-то челнока грохнули почти на границе, а весь товар каким-то образом оказался у нашей Валерии. Убийцу посадили, им оказался ее любовник, но Меркулова упорно утверждала, что была не в курсе его деятельности, а шмотки нашла на остановке возле дома, потом надеялась перепродать. В общем, отболталась. Или кто-то помог… Но это еще семечки, — старший лейтенант Кузовков со значением поднял указательный палец, выдержал паузу. — У мадам, оказывается, есть ребенок. Сын.

Фраза произвела ожидаемое впечатление. Следователь, наконец, оторвался от созерцания и одобрительно кивнул подчиненному — продолжай.

— Меркулова отказалась от него в роддоме, впоследствии ребенка не разыскивала, но он есть.

— Выясни, где он сейчас, чем занимается…

— Уже, товарищ майор! — заулыбался старлей. — Это Павел Арсеньевич Липатов.

Свиридов поперхнулся, изумленно уставился на коллегу.

— Н-да… Интересно, подозревает ли сама мадам о таком родстве?

Старлей пожал плечами.

— Сейчас они активно сотрудничают.

Следователь задумчиво зацокал языком, будто пробуя на вкус возникшую версию.

— Вот что, Миша, выясни мне все про этого Липатова. И про баб не забудь. Мотив, конечно, есть, но сама идея какая-то бабская. По версии продавщиц, может, кто-то из них связан с Липатовым.

— Есть! — с готовностью отозвался Кузовков. — Можно идти?

— Иди, Миша. Что узнаешь — сразу звони.

Дмитрий Антипов неторопливо вышел из здания Академии искусств, огляделся по сторонам, потом бросил взгляд на часы. Предстояло как-то убить еще целый час. Он нерешительно потоптался на крыльце, достал телефон и тут же убрал обратно. Он ненавидел ожидание. Нет, он, неизбалованный деревенский мальчишка, мог спокойно стоять в очередях, на автобусных остановках, но вот это ожидание невыносимо. Когда каждую минуту, каждую секунду думаешь о своей подлости, понимаешь, что так нельзя, что нужно идти домой, ждать Валерию и постараться ничем ее не огорчать, потому что, в самом деле, что он такое без Валерии?

Мимо сновали люди. Одни торопились покинуть надоевшие за день стены, другие спешили на вечерние занятия. Опомнившись, Дима поспешно спустился с крыльца, зашагал прочь. Все равно куда, главное — подальше отсюда, чтобы не встретить кого-нибудь знакомого, чтобы никому не врать и чтобы не опоздать…

Ровно в девять он стоял около «Фортуны», воровато оглядываясь по сторонам. Если вдруг его заметит Лера, он скажет, что захотел ее встретить. Что сказать Лере, он всегда найдет. Она всему поверит. Или сделает вид. Диме иногда казалось, что Меркуловой безразлично, врут ей или говорят правду. Ее, в отличие от многих женщин, интересуют только намерения. Но у него-то намерения вовсе не благие. Совсем даже наоборот. А Валерия заслуживает счастья. Он должен уйти отсюда, пока еще не поздно сделать вид, будто ничего не было.

Дима решительно сделал несколько шагов, последний раз обернулся и тут же увидел знакомую фигуру.

Дома было тихо и пусто. Валерия в который раз бессмысленно обошла квартиру, на ходу одергивая шторы и смахивая невидимую пыль со столов. Наверное, впервые в жизни она отчаянно не знала, чем себя занять. Все, что обычно так любила — ванна, чтение, долгое чаепитие под ненавязчивую музыку — сегодня почему-то совсем не привлекало. Хотелось, чтобы рядом был человек. Чтобы можно было говорить, даже не говорить, а болтать без умолку, и смеяться, и сделать, наконец, вид, что совсем ничего странного в ее жизни не происходит. Но у Игната какие-то переговоры, Димка шляется неизвестно где. Лера достала телефон — работа, работа, работа, и ни одного человека, которому можно позвонить просто так.

— Ладно, — сообщила она пространству. — Самое время исполнить дочерний долг.

Мама, Изабелла Яковлевна, жила в соседнем доме. Валерия перевезла ее сюда, как только представилась возможность, и собиралась зажить дружно и счастливо. Счастливо иногда получалось, дружно — нет. Изабелла Яковлевна категорически не признавала образа жизни своей дочери, не теряла надежды ее перевоспитать и именно этому посвящала все время их становившихся все более редкими встреч.

Валерия позвонила в дверь, зная, что мать не любит, когда она открывает своим ключом.

— Лерка! — не понять, то ли обрадовалась, то ли возмутилась Изабелла. — Неужели? Я думала, уж до смерти тебя не увижу.

— Могла сама зайти, — не удержалась Лера. Она-то приходила к матери не реже чем раз в неделю — хотя бы для того, чтобы подбросить той денег, а вот Изабелла Яковлевна принципиально не бывала в Лериной квартире с тех пор, как встретила там ее первого любовника. Так выражался протест против разврата, бездумного прожигания жизни и нежелания задумываться о семье.

— Как у тебя дела? — быстро спросила Лера, надеясь, что, перехватив инициативу, сможет удержать беседу в мирном русле.

— Да какие у меня дела? — без энтузиазма отозвалась мать. — У меня теперь вся жизнь только в тебе.

— Как себя чувствуешь? — Валерия проигнорировала и последнюю фразу, и немой упрек в глазах. — Сейчас, говорят, грипп гуляет.

— Грипп… У вас здесь вечно что-нибудь гуляет, какая-нибудь зараза. Ладно, рассказывай, как ты?

— Все хорошо, мам. Работаю. Вот вчера у Липатова на показе была, красота такая. Юлька сразу вдохновилась, а уж она в этом толк знает. Хочешь, в следующий раз вместе сходим?

— А воров ваших поймали?

— Каких воров? — с искренним недоумением спросила Валерия.

— Откуда я знаю, каких, — мать поджала губы. — Ты же мне ничего не рассказываешь! Которые у вас что-то там взломали.

— Мам, ты откуда знаешь? — изумилась Лера.

— Я, между прочим, интересуюсь жизнью своей дочери, — с затаенным торжеством сообщила Изабелла. — Если это можно назвать жизнью! Сорок пять лет, а у нее ни семьи, ни…

— Мама! — повысила голос Лера, у которой резко исчезла готовность провести вечер за очередной лекцией о семейных ценностях. — Кто тебе сказал?

— Какая разница, кто сказал? — мама не сдавала позиций. — Ты можешь послушать, что я тебе говорю, хоть один раз в жизни?! Ты никогда меня не слушаешь!

— Да, мам, обязательно, только ответь сначала, кто тебе сказал?

— Подружка твоя сказала, которая у тебя работает там. Я, между прочим, заглядываю в твои ларьки.

— Да, мам, ты следишь за жизнью своей дочери, — быстро пробормотала Валерия. — Я не поняла, какая подружка?

— Откуда я знаю, — занервничала Изабелла — она не любила, когда другие проявляли такое упорство. — Тебе видней, подружка она или нет. И вообще, Лера, почему ты всегда цепляешься к ерунде и не хочешь послушать…

— Ясно, — усмехнулась Валерия. — Не хочешь потерять источник информации.

— …и не хочешь послушать о серьезных вещах, — упрямо вела мать свою партию. — Если ты не думаешь о себе, подумай хотя бы обо мне! У меня уже мог бы быть взрослый внук!

Валерия помертвела, с ужасом взглянула на мать. Нет, нет, она ничего не знает. Никто не знает. Это же вечная тема, сколько раз она уже говорила что-то в этом роде. Она просто действительно хочет внуков. И ничего не знает. Ничего.

— Что ты на меня таращишься?! — вывела ее из ступора Изабелла. — Да, мог бы быть внук! Или внучка! А ты вместо этого заводишь себе любовников, которые тебе в сыновья годятся! Вот этот уже который? А? А ведь он тебя тоже бросит! Лера, что ты молчишь? Ты со мной не согласна?

— Конечно, согласна, мам. Бросит, это ежу понятно.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — всплеснула руками мать. — А для чего вы тогда вообще живете, для чего все?!

Валерия с грустью смотрела в упрямое лицо матери. Она так уверена в собственной правоте! Как ей объяснить, что бывают люди, которые мыслят не так, как она, хотят не того, чего хочет она, думают о другом, счастливы другим… Как объяснить, что это для Изабеллы жизнь — монолит, застывший, неделимый, где при обламывании одного краешка нарушается целостность всей фигуры; а жизнь Валерии — это мозаика, где кусочки меняются, перекладываются с места на место, и от этого ничего не рушится, наоборот, создается новая, более интересная картина. Как же хочется донести все это до упрямой, законсервировавшейся в своем маленьком чинном мирке женщины! Как же хочется, чтобы она наконец поняла, одобрила, пожалела! Как хочется просто молча обняться и сидеть, давая друг другу ничем не заменимое душевное тепло… Как жаль, что такого никогда не будет.

— Я тебя люблю, мам, — с чувством выдавила Лера, ощущая, как на глаза набегают сентиментальные слезы.

— Я тоже тебя люблю. Ты думаешь, я бы тебе все это так просто говорила? Я же о тебе забочусь, чтобы тебе было хорошо…

— Да, мам, — горько усмехнулась Лера. — Я знаю. Я пойду, ладно? Уже поздно, а завтра дел много.

— Иди, — согласилась Изабелла. — Звони завтра вечером.

— Конечно… Мам, все-таки кто тебе сказал про взлом? — уже стоя в дверях, неожиданно спросила Валерия.

— Да не знаю я! — разозлилась мать. — Белобрысая такая девка, всеми там командовала.

— Юлия?!

— Может, и Юлия, я не спрашивала.

— Ладно, мам, спасибо, пока.

— Счастливо, — наконец по-человечески, с нежностью попрощалась мать.

Подперев щеку рукой, Юлия рассеянно наблюдала, как племянник накрывает на стол. Красивый ребенок. Даже не ребенок, а юноша уже, молодой человек. Впрочем, ее это совсем не радует. Куда как спокойней было, когда он был пухленьким обаятельным крошкой, радовался копеечным игрушкам и упрашивал ее пойти на выходных в зоопарк. А теперь… С каким удовольствием она теперь пошла бы в этот зоопарк!