Я испугалась, что он это сделает так, как обычно делают все водители — перегнувшись через пассажира, но он не спеша вышел из машины и, открыв дверцу снаружи, протянул мне руку. Я замерла в нерешительности и, подняв глаза, поняла: он готов к тому, что я могу спасовать.

Стоя в полушаге от машины и взирая на меня с высоты своего роста, он насмешливо улыбался.

«Ну уж нет, — решила я, — такого удовольствия я ему не доставлю». Я гордо встретила его взгляд и, подав руку, поднялась с сиденья машины. Павел мой ответный жест явно оценил, но лукавая усмешка не покинула его лица. И вместо того чтобы отпустить мою руку, он, наоборот, сжал ее еще крепче.

Как только наши руки соприкоснулись, мне показалось, будто поток горящей лавы стал вливаться в меня через его большую и твердую ладонь. Мне стало душно, а сердце забилось, как у перепуганного кролика.

— Спасибо, что подвезли, — едва выдавила я из себя.

— Не за что, — последовал короткий ответ.

С невозмутимым видом Павел продолжал сжимать мою руку и намерений отпускать ее у него, по всей видимости, не было.

Рука моя горела, как, впрочем, и все тело. Мне казалось, что на месте его пальцев могут остаться следы, как от ожогов. Он не замечал, что со мной творится? Или он ожидал чего-то еще? Но чего именно? Любая нормальная женщина просто бы вырвала руку и ушла, а не стояла истуканом, чувствуя, как тело и разум начинают ее предавать. Но ни руки, ни ноги мне не подчинялись.

Сколько мы так стояли — секунду, две? Мне-то показалось, что вечность! И тут я совершила еще одну ошибку — посмотрела ему в глаза. И стоило мне это сделать, как весь реальный мир тут же полетел в тартарары. Его глаза и то, что я увидела в них, вытеснили последние крохи здравого смысла.

Взгляд его проникал в самое сердце, заставляя его трепетать, словно в предвкушении волшебства. Я почувствовала, как под тонкой шелковой тканью блузки отвердели мои соски, словно Павел нежно провел по ним теплыми трепетными пальцами. Внутри что-то беспокойно зашевелилось, заворочалось — волнующее и опасное, с каждым мигом разрастаясь и заполняя каждую клеточку моего тела, да так сильно, так стремительно, что через секунду это «что-то» уже подкатило к горлу, не давая дышать. На мгновение мне показалось, что Павел сейчас наклонится и поцелует меня... Я уже почти ощущала прикосновение его губ... Но в этот миг чары разрушились. Павел разжал пальцы, и моя рука безжизненно выскользнула из его ладони. Я ошеломленно заморгала, с трудом приходя в себя, изо всех сил стараясь скрыть свои чувства, хотя вряд ли это имело смысл делать...

— Всего вам доброго и до встречи, — как ни в чем не бывало, сказал он и слегка посторонился.

Выражение его лица было абсолютно непроницаемым и таким обычным, будто все, что только что произошло, мне привиделось. Этого он и добивался? Вытащить на поверхность мои чувства? Но зачем? Или просто решил лишний раз проверить на очередной жертве свою неотразимость?

Едва слышно прошептав «до свидания», я, не оглядываясь, припустилась прочь. И то, что я не понимала его, беспокоило меня гораздо меньше, чем то, что я не понимала себя...

«Господи, ну что со мной творится», — думала я, как автомат, на непослушных ногах шагая за Катей в садик. Я абсолютно спокойно жила все эти годы и ни один мужчина ни до Сергея, ни после, ни он сам не вызывали во мне ничего и близко похожего на этот странный, безумный всплеск чувственности. И разве я не в состоянии контролировать свое тело?


5


Придя домой и усадив Катю с книжкой, я отправилась на кухню готовить ужин. Но и там, постоянно что-то роняя и без надобности гремя посудой, никак не могла успокоиться. А если мама заметит мое взвинченное состояние, настоящего допроса мне не избежать.

Примерно через час прозвенел звонок, и мы с Катей наперегонки бросились открывать дверь. И тут началось: крики восторга, поцелуи-объятия, подарки — все закружилось в суматошном вихре, вытеснив на время все посторонние мысли из моей головы. Такой шквал шума и эмоций типичен для моей мамы. Где бы она ни появлялась, ее приход всегда сопровождался накалом страстей. Она всегда стремилась быть в центре внимания и событий, и что такое тишина и покой, мама просто не знала. «Может, этого папа и не выдержал», — мельком подумалось мне. Но на этот раз, поскольку мы не виделись месяц, было еще хуже. От этого галдежа у меня разболелась голова, и я пожалела, что Алексей Михайлович не смог прийти: ему срочно пришлось выехать на работу, что-то у них там стряслось. Удивительно, но только ему, и то ненадолго, удавалось хоть немного сдерживать мою маму.

Постепенно возбуждение от встречи улеглось, и мы сели за стол. Катя, не желая расставаться с бабушкой, устроилась у нее на коленях. Мама не возражала, а я закрыла на это глаза. Но не успела я вздохнуть свободнее, как мама властно потребовала:

— Ну, теперь рассказывай, и, пожалуйста, подробнее...

— О чем? — переспросила я, прекрасно зная, что она хотела услышать.

Бросив на меня укоризненный взгляд, мама сказала:

— Прекрати. О том, как тебе удалось устроиться в КЭРФ. С улицы сейчас на работу никого не берут, а уж Бутырин — тем более. Слава Богу, не первый год его знаю. Он очень осторожный и ответственный человек.

— Значит, я абы-кто? — сделав вид, что обиделась, спросила я, пытаясь скрыть от мамы волнение, которое охватило меня при одном упоминании его имени.

— Марина! — Мама посмотрела на меня с укоризной.

— Это Даша меня рекомендовала, — сдалась я.

— Ага, значит, Даша... Я так и думала, что ты не сама... — с удовлетворением воскликнула мама. — Мне ты не разрешила тебе помочь, а Даше, значит, можно. Где же твоя принципиальность, моя милая?

— Нет, мама, все не так, как ты думаешь... Я многое переоценила за последнее время и, если бы не Даша, обратилась к тебе. Честное слово, поверь, только не обижайся, пожалуйста, — чувствуя себя виноватой, попросила я.

Мама недоверчиво на меня посмотрела и вдруг неожиданно мягко, почти нежно, сказала:

— Да нет, я и не собираюсь обижаться, наоборот рада, что ты наконец-то начинаешь смотреть на жизнь хоть чуточку трезвей.

«Если бы так», — огорченно подумала я, вспомнив о Павле.

— Пойми, — продолжила мама, — принять помощь от любящих тебя людей не зазорно. Разве ты не стремилась бы сделать то же самое, будь у тебя такая возможность?

— Да, конечно, — согласилась я.

Медленно помешивая ложечкой чай, мама о чем-то задумалась.

— И как тебе нравится твоя работа? — спросила она чуть погодя, внимательно посмотрев на меня.

— Ничего. Нормально. Работа как работа, не особо сложная... Платят хорошо, — как можно беззаботней ответила я.

— Да, я знаю. А как тебе твой начальник?

— Тоже ничего, — ответила я и принялась поправлять Катину салфетку. Мне надо было чем-то занять свои руки и спрятать глаза. Меньше всего мне хотелось делиться с мамой своими мыслями о Павле.

— Я бы сказала, что тебе повезло, — заявила мама, но что-то в ее голосе меня насторожило.

— Если бы... — продолжила я за нее.

Мама пристально посмотрела на меня и впрямую спросила:

— Ты еще не влюбилась в него?

Даже Катя притихла, интуитивно уловив возникшее напряжение.

— Почему ты так подумала? — ненатурально удивилась я.

— Потому что в него все влюбляются, — не задумываясь, выдала мама. — И ничего удивительного, очень видный мужчина...

— Нет, мама, мне это не грозит, — выдержав ее взгляд, ответила я.

— Ну конечно, — с готовностью подхватила она. — Моя дочь — ледышка, разве она способна на такое?..

Я искоса взглянула на маму. Неужели удалось ее обмануть? Но разговор еще не окончен, я хорошо это знала.

— Мама, давай пойдем на кухню, — попросила я, не желая, чтобы слышала Катя.

Едва переступив порог, мама оседлала своего любимого конька.

— Марина, тебе давно пора задуматься о своем будущем и, кстати, Катином тоже, — непререкаемым тоном заявила она. — Ну что ты за женщина! Молодая, красивая, что ты киснешь! Посмотри, вокруг столько приятных мужчин!

Мама бессильно всплеснула руками. Некоторое время она буравила меня взглядом. Стало слышно как занудно капает из крана вода, отсчитывая меру маминого недовольства.

— Никогда не поверю, что ты не способна понравиться. Но своей холодностью, своей неприступностью ты всех распугала... Тебе только двадцать семь, а ты словно крест на себе поставила! Я почти в два раза старше и посмотри — у меня до сих пор уйма поклонников. Авансов я, конечно, никому не даю, но заметь, никого и не отваживаю. В этом, дорогая моя, и состоит главная женская хитрость: ты всегда должна быть окружена мужчинами — это поднимает тебя в их глазах, да и в глазах женщин тоже... Пусть вьются вокруг, и чем больше, тем лучше, будет хотя бы из чего выбирать.

Терпение мое истощилось.

— Я не хочу и не умею вызывать к себе интерес, не надо мне этого, к тому же не каждому дано — кокетство тоже искусство. Перестараешься — получишь обратный эффект.

— Глупости! Надо только захотеть. Это заложено природой в каждой девочке. Посмотри на Катю, как она примеряет платья. И что она говорит, когда берет у тебя помаду? «Я сейчас намажу губки, и все мальчишки скажут, какая я красивая!» Ты ее этому учила?! — торжествующе воскликнула мама. И сама же и ответила: — Нет! Так вот бери пример — дочь умнее тебя.

Больше я не пыталась возражать маме, просто молча слушала, ожидая, когда же иссякнет запас ее красноречия. Маме бы стоило поискать другую аудиторию, более благодарную...

— Посмотри вокруг, — никак не унималась она, — неужели ты не видишь достойных? Ну хотя бы на твоей работе, неужели никого нет? Я не Павла имею в виду, — тут же оговорилась она.

— И почему же? — спросила я, не сдержав любопытства.

— Потому что мужчина в его возрасте, не женатый и избалованный женским вниманием, вызывает недоверие...