— Сколько ты за все эти стрижки-укладки имеешь? — пренебрежительно спросил он.

— Перед праздниками почти пять заработала, — с вызовом ответила Таня.

— А сапоги да перчатки за сколько купила? Вон и сумка новая. Все небось спустила.

— А что вы мои деньги считаете? Вы мне не отец родной!

— Не родной. Поэтому такая дура и выросла, — осклабился он, и потная ладонь опустилась на Танино колено.

— Вы… вы… меня не обижайте. — Брезгливо сбросив его руку, Таня соскочила со стула. — Хуже будет, — зачем-то добавила она, усилием воли сдерживая подступающие к глазам слезы.

— Ух ты, соплюшка… — В удивлении мохнатые брови на лоснящемся лице скользнули вверх. — Ты меня, что ли, пужаешь?

— Бабушка говорила: «Кто сироту обидит…» — шмыгнула она носом и заморгала глазами.

— А кто тут сирота? Мать вон жива-здорова. А отца, как я знаю, у тебя сроду не было. Вот и набаловали…

Таня понурила голову, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Почему-то ей вспомнилась сейчас баба Софа: ее мягкие руки, шершавые пальцы. Как она гладила Таню по голове и приговаривала: «Не давай себя обижать».

— Все равно не обижайте, — сказала Таня и с шумом вдохнула воздух.

— А я что? Ничего… — Олег Никанорович вынул пачку из кармана, вытряхнул сигарету. — Наоборот вот, на работу устроил. — Чиркнув спичкой о коробок, прикурил. Потянуло серой. Таня невольно поморщилась.

— Я вам зажигалку дарила, — напомнила она.

— А… Я к спичкам привыкший, — отмахнулся он и, сделав глубокую затяжку, сказал: — Будешь работать с послезавтра на автозаправке. Я с Вадимом потолковал. По двенадцать часов через двое суток. Твое время — ночное. Так что парикмахерскую и не думай бросать.

ГЛАВА 2

Дни понеслись вскачь. Не успела Таня оглянуться — неделя прошла. Парикмахерская, покраски, стрижки — Таня была доброжелательна и улыбчива пять дней в неделю. Заправка, бензин, чеки — деловита и полусонна — двенадцать ночных часов через двое суток. Денег она теперь зарабатывала в два раза больше, зато жизненные силы, казалось, тонкими ручейками покидают тело.

Поэтому когда Нинка попросилась отработать вместо нее несколько смен (Таня устроила подругу на заправку еще в апреле, как только освободилось место), чтобы заработать на сотовый телефон, Таня с радостью согласилась — теперь она хоть отоспится. Наконец-то после почти двухмесячной гонки она смогла спокойно уснуть на своем диване, заранее предвкушая блаженство долгого просыпания, когда один сон, плавно переходя в другой, дарит муаровые видения ускользающего нереального мира. Она любила свои сны: легкие, яркие и такие же неуловимые, как порхающие над лугом мотыльки.


Но один сон Таня запомнила четко, до мельчайших деталей, может, потому, что осознавала, что спит. Она очутилась в каком-то темном месте, настолько темном, что ничто не проникало сквозь эту черноту. Не успела она испугаться, как к ней пришла мысль, что черный — это смешение всех цветов, и тут же всем своим телом она ощутила шелковистость ткани, окутавшей ее с ног до головы. Вдруг откуда-то потянуло сквозняком, забрезжил свет, стали еле различимы очертания окружающих предметов. Страх тяжестью навалился на нее. Таня попыталась плотнее завернуться в покрывало, но ткань вдруг начала рваться и превратилась в змею, которая, обдав влажным холодом, соскользнула вниз. Раздался треск, и Таня почувствовала, как внутри нее что-то взорвалось. Она обхватила себя за плечи и с ужасом поняла, что ее тело разорвало напополам, увидела, как пульсирующее сердце вырвалось наружу и со страшным звуком разлетелось на мелкие кусочки. И тогда она закричала что есть силы, пронзительно, до визга…

Таня проснулась в холодном поту и прижала руки к груди, чтобы почувствовать лихорадочное биение своего живого сердца. Она взглянула на циферблат электронных часов — 02.22. Подождала, пока сердце найдет свой обычный ритм, встала и вышла на кухню. Мучительное беспокойство не отпускало. «И что это я всполошилась? — стала успокаивать Таня саму себя. — Мало ли что может присниться?..» Она открыла кран, набрала воды в стакан, сделала несколько глотков. У воды был привкус старых труб.

Таня вернулась к себе в комнату и забралась в еще хранившую тепло постель. За полупрозрачными шторами мелькнул отсвет фар проезжающей машины. «Завтра надо позвонить Нинке, — подумала она. — Наверное, уже вымоталась, бедняга, да так, что никакого мобильника не надо». С этой мыслью она закрыла глаза и погрузилась в сон.


Трубка сотового телефона завибрировала, и Таня нехотя нажала кнопку, мельком взглянув часы. Было без четверти восемь.

— Что случилось? — зевнула она.

— Можете приехать на заправку? — спросил строгий голос.

— Приеду. А что? Нина заболела?

— Приезжайте.


Без аппетита дожевав бутерброд, Таня вышла на улицу. Пахнуло свежестью остывшей за ночь земли. Из-за угла показался автобус. Она прибавила шаг и успела втиснуть себя в его переполненное людьми чрево. Полчаса в тряской тесноте — и наконец поворот к автозаправке. С трудом протиснувшись сквозь плотный строй пассажиров, Таня соскочила с подножки и быстрым шагом направилась к покрытой новым асфальтом площадке, на краю которой стоял небольшой кирпичный офис. Неприятное предчувствие шелохнулось в груди, как только она увидела у входа милицейскую машину.

— Здравствуйте, — входя, неуверенно сказала она.

Вадим, их начальник, сидел на диване для посетителей и машинально перелистывал толстый иллюстрированный журнал. Около окна, наклонившись над чахлой молодой пальмой в глиняном горшке, стоял мужчина с солидным брюшком, нависающим над бляхой армейского ремня.

— Здравствуй, — напряженно ответил Вадим, продолжая листать страницы.

— Вы Татьяна Алексеевна Меркушева? — обернувшись, спросил любитель комнатных растений.

— Да… А что? — испуганно воскликнула Таня.

— Хорошо спалось? — спросил дородный мужчина, оглядывая ее с ног до головы цепким взглядом.

Таню словно ошпарили кипятком.

— Да… Нет… Спасибо… — ответила она, чувствуя, как на ее щеках вспыхивают алые пятна.

— Может, в кабинет пройдем? — предложил Вадим и кивнул на черную дверь.

— Пройдемте, — согласился мужчина, взял с подоконника увесистую кожаную папку и первым направился к черной двери.

Таня вошла в кабинет последней. Незнакомец уже по-хозяйски занял место у письменного стола. Таня присела рядом, Вадим остановился у окна, внимательно глядя на улицу.

— Итак… — Дородный мужчина достал из папки чистый лист бумаги, положил рядом дешевую шариковую ручку. — По графику числится ваша смена. Почему подменились?

Таня растерянно оглянулась на Вадима, который упорно рассматривал пейзаж за окном.

— Все согласовано, — сказала она неуверенно. — Вы из налоговой инспекции?

— Нет, — ответил мужчина, снимая колпачок с шариковой ручки. — Я — следователь. Помнишь, еще фильм такой был?

Он выпрямился и, слегка прищурившись, посмотрел на Таню.

— Впрочем, тебя тогда, наверное, даже в проекте не было, — улыбнулся он.

На мгновение Тане показалось, что это всего лишь шутка. Сейчас Вадим наконец-то перестанет пялиться на улицу, рассмеется и скажет какую-нибудь свою банальную пошлость. Но Вадим молчал, а лицо следователя опять стало серьезным.

— Итак, расскажите, как вы тут работаете. Почему с Ниной Валерьевной Фофановой поменялись сменами? — спросил следователь.

— Мы работаем по двенадцать часов, — начала Таня, не отводя застывшего взгляда от листа бумаги. — Мои смены — ночные… я еще в одном месте работаю, в салоне. У Нинки другой работы нет, она в дневную… Ей сотовый хотелось купить. К тому же устала я. — Таня вздохнула и добавила: — По взаимной договоренности этот месяц она работает за меня.

Вдруг Таня резко подняла голову и посмотрела прямо следователю в глаза.

— А где Нинка?

Следователь отвел взгляд и что-то черкнул на листе.

— Документы есть? Заявления там или что? — спросил он.

— Какие документы? Не поняла…

Таня, в поисках поддержки, посмотрела на Вадима. Тот продолжал пристально смотреть в окно.

— Заявление без содержания есть? — повторил следователь.

— Я же вам сказала — по взаимной договоренности, — снова стала объяснять Таня, стараясь унять внезапно появившуюся в голосе дрожь. — Нинка вместо меня работала. Так мы все договорились. По ведомости я бы деньги получила, а ей отдала, — неуверенно сказала Таня, зная, что это было каким-то нарушением.

— И сколько смен Фофанова за вас отработала?

— Три. Еще три осталось… По договоренности, — зачем-то добавила Таня.

— Не осталось. Нету ее. — Вадим отошел от окна. — Я вам, гражданин майор, все объяснил. Девчонки подружками были, а подмены — дело житейское.

— Ладно, пусть с тобой профсоюз разбирается. Мне одно важно — нет ли тут какой-то мести или еще чего личного?

— Вряд ли. А ты как считаешь? — спросил Вадим, глядя на Таню.

— Я ничего не считаю… Не понимаю… Где Нина?

— В морге, где же еще? — резко выкрикнул Вадим, но взгляд у него был как у зверя, попавшего в засаду.

— Что?! — Таня вскочила, но тут же села обратно. Внезапно ставшие ватными ноги не держали. Она уткнулась лицом в ладони, вслушиваясь в гулкую тишину, воцарившуюся у нее в душе.

— Выпей, — услышала она и щекой почувствовала холод стекла.

Таня заставила себя поднять голову.

— Выпей и иди домой, — сказал Вадим, прижимая твердый край стакана к ее губам.

Она вдохнула резкий запах валерианы и с усилием сделала глоток.

— Что с Ниной? — спросила она, растерянно глядя на следователя.