— Точно, как подростки. Значит, говоришь, вина купить, — сказал он и завел машину.


Когда они вышли у супермаркета, дождь прекратился. На асфальте остались лишь еле заметные редкие отметины.

— Вот видишь, колдунья. Не ревешь — и с неба не каплет, — пошутил Максим и взял ее за руку. Так рука об руку, как школьники, они вошли в торговый зал.

Максим взял коляску и покатил перед собой. Таня шла рядом и глупо улыбалась. Ей нравилось останавливаться около огромных стеллажей, разглядывать яркие пакеты, коробки, баночки.

— Чай какой взять? — спросил Максим, вертя в руках желтую пачку.

— Марина сказала, «Ристон» ей понравился.

— «Ристон»? — Он поставил желтую пачку на место и поискал глазами новое название. — А цвет знаешь?

— Нет. А вот он. — Таня положила в коляску коробочку синего цвета с изображением Биг-Бена. — Кофе надо?

— Нет, я зерна в кофейне беру.

…Так они переходили от стеллажа к стеллажу, разглядывая товары на полках, изредка кое-что кидая в коляску. Таня представила, как они вместе с Максимом регулярно будут приезжать сюда, в супермаркет, и набирать продукты для всей семьи на целую неделю. Потом она будет готовить ужин, а Максим пойдет укладывать Мишку спать… Если у них родится сын, она хотела бы, чтоб он был похож на Марининого сына…

— О чем задумалась? — наклонился над ней Максим.

— Представила себя твоей женой.

— И?..

От его напряженного взгляда у Тани перехватило дыхание. Она заставила себя улыбнуться.

— Как в американской мылодраме.

— Я — не Гичард Гир и на Круза не тяну.

— Ты лучше, — сказала Таня и чмокнула его в нос. Женщина, что стояла поодаль, недовольно нахмурилась. Таня еще раз, пристав на цыпочки, поцеловала Максима в щеку. — Ой, ты колешься.

— С утра брился, — виновато проведя ладонью по щеке, сказал Максим. — Теперь придется утром и вечером.

— Или бороду отпустишь, — сказала Таня. — Будешь как Дед Мороз — борода из ваты…

— Дурочка, — ласково сказал Максим и потрепал ее по волосам.

— Обижать маленьких нельзя.

— Не такая уж ты и маленькая, — хмыкнула женщина, проходя. — Шли бы домой, там и тискались.

Таня с Максимом переглянулись и прыснули.

— Действительно, давай-ка к выходу. Вино выберем, и домой.

— Домой, — согласилась Таня и пошла вслед за Максимом.


Они не стали накрывать на стол в гостиной, а расположились на кухне. Очутившись наедине, они вдруг почувствовали, что между ними возникло напряжение. Воздух вокруг словно наэлектризовался.

Максим с особой тщательностью разлил вино. Таня, подняв бокал, принялась пристально разглядывать рубиновые переливы. Молчание становилась все более невыносимым.

— Максим, — наконец произнесла Таня, отрывая взгляд от бокала, — мне кажется, я люблю тебя. — Она поднесла бокал к губам и медленно сделала глоток. Максим не мог оторвать от нее взгляда. Он смотрел на нее, как будто хотел запомнить на всю жизнь эти полуприкрытые веки, еле заметное дрожание ресниц, приоткрытые губы. Таня поставила пустой бокал на стол и посмотрела на Максима. — Я люблю тебя, — повторила она, не отводя взгляда. И я хочу… — Она судорожно вздохнула. — Я хочу быть с тобой.

Максим опустил глаза. Взял бокал в руки.

— Ты мне ничего не хочешь сказать? — растерянно спросила Таня.

Максим поставил бокал на скатерть. Медленно встал, отошел к окну. Таня еще немного посидела, а потом подошла к нему. Максим стоял, опершись ладонями на подоконник, и смотрел в темноту ночи. Он перевел взгляд на Таню, и ее ужаснула пустота его взгляда. Ее охватил страх, парализуя, лишая способности мыслить. Он повернулся к ней. Таня прислонилась лицом к его груди. Она закрыла глаза, слушая, как ровно бьется его сердце. И вдруг ее пальцы сами собой стали расстегивать пуговицы его рубашки. Она прильнула к нему, вдыхая запах его кожи. Потом отстранилась и, запрокинув голову, взглянула на него. Он смотрел на нее спокойно и даже как-то расслабленно, и Таня не могла угадать, о чем он думает. Он погладил ее по спине, но в этом жесте было скорее примирение, чем нежность.

Ее губы заскользили по его груди, ощущая жесткость волос. Сердце забилось чаще, Максим крепко обнял ее.

— Ты не будешь жалеть? — спросил он.

Она ничего не ответила, продолжая сжимать его в объятиях. Он осторожно отстранил ее и, взяв за руку, повел за собой. В спальне он помог ей раздеться, уложил в постель и, раздевшись сам, лег с ней рядом. Его пальцы заскользили по ее телу, и она вдруг задрожала. Приподнявшись, обхватила его шею руками и тесно прижалась к нему. Их губы встретились, языки сплелись. Таня раздвинула ноги, словно приглашая, и он вошел в нее. Медленно он начал свое движение в ней, и она застонала, задвигала бедрами. Максим не хотел спешить, но она была слишком горячей и влажной, и он, не в силах больше сдерживать себя, кончил.

— Прости меня, — сказал он, ложась рядом с ней.

Таня лежала бездвижно, не открывая глаз. Максим наклонился над ней. По ее щеке медленно катилась слеза. Внезапно она открыла глаза.

— Я не знала, что так бывает, — прошептала она. — Догадывалась, но не знала.

Она опять прикрыла глаза. На ее губах играла улыбка. Максим положил ее голову себе на плечо.

— Я тоже не знал… — задумчиво сказал он, играя ее волосами. Некоторое время они лежали молча, прислушиваясь к дыханию друг друга. Потом Максим опять заговорил: — Я когда впервые увидел тебя — подумал… нет, просто почувствовал, что ты сможешь дать мне что-то новое… что с тобой можно жизнь заново начать. Мне кажется, что до тебя я еще никого не любил.

— Разве? — Она приподнялась на локте. — Ты же был женат.

— Был… Был брак. Лиля хорошая жена… Но знаешь… — Он немного помолчал, глядя куда-то вверх. Его взгляд затуманился, словно он мысленно нырнул в глубину своего прошлого. Таня не тревожила его, инстинктивно догадываясь, что сейчас она услышит нечто, что перевернет всю ее жизнь. Наконец Максим глубоко вздохнул и продолжил: — Я не знал, что бывает так. Я, наверное, перед Лилей очень виноват. Я не умел тогда любить. Главное, считал, верить друг другу, помогать, строить семью… Теперь я понимаю, почему она от меня ушла. — Максим повернулся к Тане, обнял ее. — Любовь — странная штука. И не всегда удобная… Как ты могла с этим выродком?.. Ты мне сделала больно, очень больно…

— Прости, — прошептала Таня и спрятала лицо на его груди. Даже запах его пота был ей приятен.

— Зачем ты мне солгала? — спросил Максим, чуть отодвигаясь.

— Я не врала… Я действительно никого, никогда… Все вышло случайно… Мне показалось, что Колька хороший, при живых родителях сиротой живет… А он мне наркотики подсунул. Я ведь не знала… А потом как курица… Выпотрошенная курица… — Она отвернулась. Слезы душили ее. — Почему люди бывают такими жестокими?! — Выдохнула она и опять крепко прижалась к Максиму.

— Если б знать все ответы, — вздохнул Максим и погладил ее по голове. — Если б знать, отчего люди бывают злыми.

— Я знаю… — вдруг сказала Таня.

Максим недоуменно посмотрел на нее. Она лежала, тесно прижавшись, пряча лицо у него под мышкой.

— Скажи мне. — Он отодвинулся, чтобы видеть ее лицо. Она лежала с широко открытыми глазами. Они казались бездонными, почти черными от расширившихся зрачков. — Мне баба Софа говорила, что все зло оттого, что люди не умеют любить. Она говорила, что сама — великая грешница. Она рано родила, ребенка бросила на мать, а сама поехала на дурацкую комсомольскую стройку, коммунизм строить. Чтоб всем хорошо было. — Таня вздохнула и, вытянув руку, провела пальцем по груди Максима. Максим накрыл ее руку своей ладонью. Таня услышала, как стучит его сердце. — Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Нормально. Ты про свое детство…

— Ладно, — вздохнула Таня и продолжила: — Когда я с бабушкой жила, мы не так много разговаривали. Только когда она заболела, стала совсем другой… Доброй… впрочем, она всегда была доброй… В общем, она сказала, что не надо для всех счастье строить. Главное — любить тех, кто рядом. Если каждый будет любить тех, кто рядом, — вот и наступит коммунизм.

— Хорошая у тебя бабушка, мудрая. Жаль, что не смогу познакомиться.

— Жаль… — вздохнула Таня. — Вообще-то она мне снится. Ты веришь в вещие сны?

— Не знаю… — ответил он и почему-то вспомнил свой недавний сон и женщину с золотыми волосами.

— А я верю, — сказала Таня. — Как-то во сне бабушка мне сказала: «Сама люби», а кого — не показала… Но, я думаю, ты бы ей понравился. У нее муж был, как она сама говорила, шибко кучерявый. Ей нравились волосатики, — хихикнула Таня и взъерошила волосы на груди Макса.

— Какая она была? — взволнованно перебил ее Максим, машинально отстраняя ее руку. — Опиши. Какая она была в молодости?

— Фотокарточка у нее старинная есть. К сожалению, она дома осталась. Боюсь, мать выкинула… Там баба Софа на берегу реки стоит. Высокая, молодая, улыбается. Она очень красивая была…

— Волосы светлые, как пшеница? Немного вьются? Да?

— Да, я тебе рассказывала…

— Так… — Максим улыбнулся. — Я тут сон видел. Когда мы на Виталькину дачу приехали.

— На новом месте приснись жених невесте, — прыснула Таня.

— Я редко сны запоминаю, а этот такой ясный, как картинка, — продолжил Максим. Его голос звучал взволнованно, словно он хотел поделиться важным открытием. — Значит, стоит женщина, волосы летят по ветру. Лица не разглядел, а фигурой, как ты, и говорит: «Будьте счастливы!»

— Ой… — Таня прильнула к Максиму, обняла. — Я верю, что это она была. Я чувствовала, что это ты… Только я вся напуганная была.

— Разве я страшный?

— Нет-нет. Ты — настоящий. И Виталий Михайлович тоже хороший. Но его я все равно боюсь…