— Осторожно, — сказал ей в спину парень. — Остальное сам принесу.


— Какое счастье, — сказал Максим, наполовину опорожнив бокал с коньяком. Затем он сделал несколько глотков обжигающего горького кофе, откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Так он сидел несколько минут, с удовольствием ощущая, как тепло разливается по всему телу.

Бармен поставил на стол пластмассовую тарелочку с салатом и крохотную кокотницу с бумажным хвостиком на ручке. Таня взяла вилку, начала есть.

— Вкусно? — улыбнувшись, спросил Максим.

— Очень, спасибо, — ответила Таня, прокалывая вилкой нежную корочку. — Божественно.

— Знаешь, я тебе даже завидую.

— Почему? — удивилась Таня.

— Для тебя все — как открытие. Ты, наверное, и жюльен в первый раз пробуешь.

— В первый, — подтвердила Таня.

— Этот из курицы. Есть еще грибной, из языка, из морепродуктов. Мой любимый — из свинины с шампиньонами.

— Я думаю, другой мне не покажется таким вкусным.

— Может быть… Узнавание всегда интереснее. А как раскусишь — вся романтика, весь интерес уходит.

— Мне кажется, вы совсем не о еде говорите.

— Может быть… Может быть… — задумчиво ответил Максим и внимательно посмотрел на сидящую напротив девушку. Он впервые заметил, какая у нее нежная, кажущаяся в тусклом свете почти мраморной, кожа.

— Кстати, как там у тебя с подружкой? Что-то с ней случилось, не помню. Как она?

— Никак, — тихо ответила Таня, машинально дожевывая мгновение назад показавшееся ей таким вкусным мясо.

— Ой, прости, — сказал Макс, вспомнив о том, что случилось. — Похороны-то когда? — спросил он, в душе кляня себя за бестактность.

— Я не пойду.

— Понятно…

— Что вам понятно? — перебила его Таня, и глаза ее вспыхнули. — Вот вы тут сидите, разговариваете со мной, вкусностями кормите, а не знаете, может, я ведьма какая, может, от меня — несчастья! С работы меня выгнали, как чумную, мать Нинки проклинает, моя мать на меня волком смотрит. А я Нинку любила, она мне ближе сестры была.

«Какие красивые глаза, — думал Максим, пока Таня выговаривала свою боль. — Недавно были как ночь, и вдруг как молнией полыхнуло». А вслух сказал:

— Глупости говоришь. Если на то пошло, мне от тебя — сплошное везение. Вчера подвез тебя — думал, договор подпишу быстренько… А мне такой договорище подкинули! Вместо поставки — сотрудничество, а это — выход на мировой рынок. Партнерство предлагают. И им удобно, и нам очень даже выгодно. Вот и суди сама. День-то с тебя начался.

— Случайность.

— Все в этом мире на случайных случайностях замешано. Значит, говоришь, с матерью у тебя нелады. А с отцом?

Таня отвела взгляд.

— Тоже не ладишь или нету?

— Нету.

— Значит, одна ты? Как я, — шумно вздохнул он и одним глотком осушил бокал.

— У вас дети есть?

Максим резким движением поставил бокал на стол.

— У меня и жены-то нет. Вот была она… и нету. Сейчас у нее своя фирма, любовников меняет, как перчатки.

Он говорил медленно, как будто пытался сдержать клокотавшее в горле раздражение. Его высокий лоб покрылся капельками пота, губы посерели. Таня вдруг прониклась к нему жалостью.

— А с вами кто живет? Кто за вами ухаживает? Мама?

Таня представила старушку с седыми волосами, забранными в пучок, которая, тихо ступая мягкими тапочками, передвигается по кухне, готовя к приходу сына ужин.

— Мама — панама. — Его лицо исказила гримаса. — В Суворовское меня отдала, чтоб глаза не мозолил. Если б в перестройку из армии не слинял, сгинул бы давно. А так — друг помог в бизнес перекинуться, я — спасибо ему — еще и экономический закончил.

— А мама ваша где? — продолжала допытываться Таня.

— А, — махнул рукой Максим. — В богадельню пристроил. Ну что косишься? — поймав на себе ее осуждающий взгляд, поморщился он. — Басню про стрекозу помнишь? Так это про мою мамашу. Лето красное пропела, а как в тираж вышла — одна осталась у разбитого корыта. Вот у нее шарики за ролики и заехали. Ее соседи в психушку определили, а я уж потом нашел дом для престарелых. За городом, участки есть, цветы выращивают. Я хорошо плачу, там у нее своя комната, в хоре поет.

— А почему вы с женой расстались? Детей не было? — продолжала допытываться Таня.

— Точно, — выдавил Максим и, отвернувшись, уставился на аквариум, где, равнодушные ко всему окружающему, плавали пучеглазые рыбы.

«Что позволяет себе эта пигалица, которая ничего еще в жизни не видела? — думал он, сдерживая раздражение. Разве она в состоянии понять, что чувствует мужчина, когда вместо уютного семейного гнезда однажды застает пустое жилище, из которого не то что жену — всю мебель вывезли?!» Он вспомнил, как два года назад, вернувшись из командировки, открыл ключом дверь и застыл на пороге, наткнувшись взглядом на пришпиленную к стене записку. До сих пор он помнил все слово в слово. «Тетя оставила мне квартиру. Не сердись. Не звони. Я не вернусь. Кстати, чтоб тебе было легче — у меня есть любовники».

Он ее не искал, не просил вернуться. Его доконало последнее слово в записке, а именно множественное число. Он догадывался, что жена изредка изменяет ему, слишком необузданным был ее темперамент. Но так унизительно было читать приговор его мужской несостоятельности.

Максим следил взглядом за спокойным движением рыб среди водорослей. Гнев отпустил, но в груди почему-то защемило.

— Я тоже хотела бы рыбок завести, — сказала Таня.

— Заведем, — ответил он и сам поразился своему ответу. — Хочешь, поедем со мной?

Выпрямившись, он посмотрел ей в глаза. Таня быстро отвела взгляд.

— Нет-нет. Я пойду, мне уже пора, — пробормотала она, продолжая сидеть.

— Ты не доела.

— Конечно.

Она взяла вилку и старательно, как воспитанница детского сада, доела салат.

«А девчонка симпатичная, — думал Максим, наблюдая за ней. — И глаза выразительные, и губы, похоже, мягкие, податливые. А что, если действительно взять ее с собой. Вдруг у нас что выйдет?.. Уж она-то не будет метаться в поисках любовников. Вон как плотно коленки сжала, и на улыбки скупа. Хотя сама позвонила…»

— Спасибо, — сказала Таня и промокнула губы салфеткой.

Вокруг зашумели, задвигали стульями. Деятели сетевого маркетинга стали покидать бар.

Таня подняла голову, провожая их взглядом. Ей вдруг захотелось очутиться вместе с ними, почувствовать себя частью этого большого коллектива, но в то же время она инстинктивно понимала, что не сможет стать такой, как они.

— Пошли разносчики гербалайфа, — проворчал Максим.

— Вроде они пищевыми добавками торгуют. Я заметила значок…

— Если хочешь похудеть — надо хулахуп вертеть, — усмехнулся Максим.

— Нет, «здоровая пища — путь к счастью» или вроде того.

— Ага. Чего только люди не выдумают, чтобы разжижить себе мозги. А все чтоб сбежать от одиночества.

— Да… — грустно кивнула Таня.

— Ну что, едешь? — напомнил о своем предложении Максим.

— Куда?

— Куда скажешь.

Таня раскрыла сумочку, пошарила внутри, достала телефон, набрала номер.

— Мам, ты как? — спросила она, глядя на стекло аквариума. — Что? Что?!

Она нажала на кнопку отбоя.

— Пьяная опять.

Таня подняла глаза, и Максим увидел в них такое отчаяние и мольбу о помощи, что у него защемило сердце. Он вспомнил, как сам, мальчишкой лет десяти, вернулся на каникулы домой и долго стучал в закрытую дверь, из-за которой доносились громкая музыка и еще более громкий смех. Когда же наконец дверь отворилась и его мать вышла в длинной шубе поверх сияющего блестками платья в обнимку с мужчиной, одетым в пальто с каракулевым воротником, то не удостоила сына даже взгляда. Сделав вид, что не заметила его, она отвернулась, правда, оставила дверь незапертой. Вернулась она только через два дня, усталая, раздраженная, пахнущая сигаретным дымом и духами «Красная Москва».

— Твоя мать курит? — зачем-то спросил он.

— Как паровоз.

— Моя тоже курила, пока не испугалась. Сосед умер от рака легких.

— Мою не испугаешь, она курит, наверное, с рождения. По крайней мере, с моего точно.

— Значит, с рождения дым глотаешь?

— Нет, меня прабабушка растила. До четырнадцати лет. Я тогда как сыр в масле каталась.

— А сейчас, как я понимаю, ни сыра, ни масла.

Тане показалось, что он смеется над ней.

— А вам-то что за дело? — вскрикнула она.

— Если честно, мне все равно, — спокойно ответил он. — Ты наелась?

— Да, — мгновенно остывая, ответила она. — Куда сейчас?

— Мне надо за договором, а потом — домой, — ответил он. — Иди заплати, ведь вижу, что тебе уйти не терпится, — сказал Максим, вынимая из кожаного портмоне пятисотрублевую купюру.

Таня взяла деньги и пошла к стойке.

— Ну что, дал? — спросил парень, обратив к ней свое серьезное лицо.

— Что? — не поняла вопроса Таня.

— Да деньги, что еще? Ты же для этого папашу звала?

— Ах да… — вспомнила свое недавнее вранье Таня. — Дал. Сколько с нас?

— Кофе, коньяк, салат, жюльен… Двести восемьдесят.

Таня протянула ему купюру.

— Двести двадцать сдачи, — отсчитал бармен.

— Ага, — кивнула Таня и взяла деньги. — Спасибо.

— На здоровье, — усмехнулся парень. — Папашка-то у тебя ничего вроде, щедрый.

— Ага, — снова кивнула Таня и, сложив купюры пополам, отошла от стойки. — Вот сдача. — Таня положила деньги перед Максимом. — Пойдем.

— Давай еще чуточку посидим, — сказал Максим. — Все же что-то мне не по себе.

— Если хотите, я машину могу повести.