Из всех, кто жил на ранчо, Грасиела не чувствовала себя легко и просто лишь с отцом. Он держался отчужденно, погруженный в свое горе. Порою Грасиеле — не без чувства вины — хотелось, чтобы ее папой был дядя Тай, ей нравилось мечтать о том, как она, Дженни и Тай живут вместе. Ох, это было бы так славно, так здорово!

Грасиела заметила, что бабушка Эллен, вытирая о фартук руки в мыльной пене, обменялась взглядом с Дженни.

— Торт мы испечем завтра, деточка. А нынче утром Дженни собирается проехаться верхом вместе с тобой.

— Отлично! — Грасиела захлопала в ладоши. — Дженни, только ты и я? Больше никого?

— Только ты и я, — подтвердила Дженни странно хрипловатым голосом.

— Давай поедем к дому дяди Тая, можно?

Они ездили туда регулярно. Выпалывали сорняки вокруг крыльца, подметали ступеньки. Грасиеле нравилось ездить туда, потому что она любила думать о дяде Тае, и еще потому, что оттуда были видны черепичные крыши асиенды дедушки Барранкаса.

— Надень, пожалуйста, юбку с разрезом — мы сегодня не поедем на этих твоих дамских седлах для неженок, — сказала Дженни. — И поторопись, а я пока соберу корзинку с едой.

Поднимаясь по лестнице, Грасиела услышала, что бабушка предлагает Дженни взять с собой пистолет.

— Двое из наших парней говорили, что вчера и позавчера видели незнакомцев. Джейк было подумал, что это новые работники Барранкаса, но потом выяснил, что ничего подобного. Дженни, ты же знаешь, мне тревожно отпускать вас с Грасиелой одних к дому Тая. Возьми с собой Гризли Билла или Джейка.

— Ведь это в последний раз.

Наступило странное молчание, потом Грасиела услышала шепот, и еще ей показалось, будто бабушка и Дженни обнялись. Что-то с ними сегодня не то. Девочка испытывала непонятные уколы страха, какие-то предчувствия — так иногда бывает перед грозой.

Дженни и Грасиела подъехали к дому Тая в полном молчании.

— Что-то я не помню, чтобы ты так долго вела себя тихо, — пошутила Дженни.

Она обмотала поводья кобылы вокруг столба коновязи и проследила, чтобы Грасиела сделала то же самое. Потом сняла с лошади корзинку с едой и поставила на ступеньки. Грасиела уселась на ступеньку повыше Дженни.

— Почему ты взяла с собой пистолет и надела брюки?

— Пистолет взяла, чтобы успокоить бабушку. Она поставила условие: либо бери с собой пистолет, либо пускай с вами поедет Гризли Билл или Джейк. Но я не хотела брать кого-то с собой. Этот день только для нас двоих — для тебя и для меня. — Дженни достала из корзинки куриную ногу и протянула Грасиеле, но та покачала головой. — Да успокойся ты. Пистолет ведь только из осторожности.

— Я знаю, почему ты надела брюки. Ты снова привыкаешь их носить, потому что собираешься уезжать.

Дженни замерла и опустила кусок курицы, который уже поднесла ко рту. Она забыла, насколько умна Грасиела. Ничто не ускользало от ее острого взгляда. А Дженни надеялась еще немного оттянуть их прощание и просто провести вместе несколько славных и памятных послеполуденных часов.

Опустив голову, она тщательно вытерла пальцы о салфетку.

— Сандерсы мне не родня, милая девочка. Я достаточно долго пользовалась их гостеприимством. Убедилась, что ты будешь любима и всем обеспечена. Я подождала месяц, как пообещала Таю. — Она подняла голову и глянула в полные слез глаза Грасиелы. — Милая, мне надо уезжать.

— Дядя Тай приедет домой и с ума сойдет, если тебя здесь не окажется.

Сердитые слезы покатились у Грасиелы по щекам. Дженни глубоко вздохнула, прежде чем ответить.

— Я старалась убедить себя, что Тай мертв, хотя малая частица меня, — она дотронулась до сердца, — отказывалась верить. Но, милая моя Грасиела, если бы Тай был жив, он прислал бы весточку. Хоть одно словечко. Так тяжело потерять надежду. Это самое тяжелое из всего. Ты и я… только мы одни думали, что он выкарабкается, но мы принимали желаемое за действительное, потому что любили его. Наверное, надо примириться с худшим.

Детские слезы терзали Дженни, просто убивали к чертовой матери, самое доводили до слез. Ей казалось, что она задыхается от соли и желчи; она не была готова к тому, что Грасиела бросится к ней на колени и обовьет руками шею. Несколько секунд они раскачивались и едва не свалились с крыльца.

— Если ты должна уезжать, то и я уеду с тобой.

— Нет, милая девочка, ты не можешь уехать. — Господи Иисусе, это все равно что нож в сердце. Право слово, лучше бы Чуло полоснул ее еще раз ножом в живот, чем сидеть вот так и чувствовать, как слабые детские ручонки обнимают шею и детские слезы увлажняют щеку. — Это твои люди, твоя семья. Они тебя любят, и ты любишь их. Тебе здесь будет хорошо.

— Я твой человек! Я люблю тебя, и ты тоже меня любишь, хоть и не говоришь, я это знаю, Дженни! Ты должна взять меня с собой. Кто даст тебе чистый носовой платок? Кто тебя зашьет? — Руки Грасиелы сжались крепче. — Кто научит меня новым словам и новым вещам? Если ты уедешь, кто научит меня быть такой, как ты?

— О Господи, Грасиела! — Дженни обнимала девочку так крепко, что боялась причинить ей боль, но тут Грасиела отпрянула, чтобы посмотреть на Дженни, и та ослабила объятия.

— Дженни! Ты плачешь? О!

Они снова обнялись и плакали вместе — плакали долго, пока не иссякли слезы, а после этого они просто сидели, предаваясь общей печали. Дженни устроила Грасиелу поудобнее у себя на коленях и прижалась плечом к волосам девочки. Никогда она не забудет запах этих волос и вес теплого маленького тела. Как ей жить без этого ребенка? Потеря Тая отняла у Дженни половину сердца; она оставит здесь другую половину, когда уедет завтра.

— Я очень люблю тебя, Грасиела, — хрипло пробормотала Дженни. — Нет, не смотри на меня. Мне нужно кое-что сказать, и говорить мне будет легче, когда ты не смотришь на меня.

— Я поеду с тобой. Ты меня не оставишь.

— Я не хочу, чтобы ты так сделала. — «Маргарита! Если ты слушаешь, то прошу тебя… пожалуйста, помоги нам обеим». — Дорогая девочка, поверь мне. Я уж думала, прикидывала по-разному, как бы нам остаться вместе. Ничего не получается.

— Ты можешь выйти замуж за моего папу.

Дженни думала о такой возможности. И решила, что, даже если Роберт принял бы столь нелепое предложение, это привело бы к катастрофе. Она не терпела его за то, что он чуждался дочери, презирала за слабость, прошлую и настоящую.

— Твоя мама — единственная женщина, которую твой папа мог бы любить.

Грасиела вырастет без матери и фактически без отца, и ни черта лысого с этим нельзя поделать.

— Но почему ты не можешь взять меня с собой?

Дженни боролась с горячим комком, угрожающим задушить ее.

— Потому что я люблю тебя и хочу дать тебе такую жизнь, о которой мечтала для тебя твоя мама. Я не хочу, чтобы ты росла на улицах, как я. Хочу знать, что ты в безопасности, счастлива и любима. Хочу знать, что ты чистая, хорошо питаешься и спишь в кровати на подушке. Когда я стану думать о тебе — а я стану думать о тебе, Грасиела, каждый день до самой моей смерти, — я хочу думать, что ты здесь. Если ты желаешь мне счастья, то оставайся здесь с папой и бабушкой Эллен и будь счастлива.

— Я не могу…

Звук выстрела взорвал тишину ясного весеннего утра. Щепки от столба пролетели у Дженни над головой.

Прежде чем обломки дерева упали на крыльцо, Дженни перебросила Грасиелу через перила и сама нырнула следом за ней, выхватив пистолет. Приподняв голову, она выглянула из-за перил и всмотрелась в кусты и подлесок.

— Ты кого-нибудь видишь?

Грасиела выглянула, ахнула и спряталась снова.

— Это Луис! И мой кузен Эмиль, а еще я, кажется, узнала братьев Кортес.

Дженни облегчила душу потоком безмолвных ругательств, от которых любой проповедник возвел бы очи к небесам. Теперь она уже видела мужчин, пробирающихся между деревьями и кустами, человек шесть, и один из них напоминал обличьем Луиса Барранкаса, так что Грасиела скорее всего права. Это Луис. Сначала Дженни подумала: не может быть. Потом решила: может. Ублюдок выследил их и в Калифорнии.

Дженни выстрелила несколько раз подряд по деревьям и подлеску, мысли у нее путались. Дом Тая слишком далеко от ранчо Сандерсов, и нет надежды, что там услышат выстрелы. Оттуда нечего ждать помощи. А без помощи исход предрешен. Она в меньшинстве, и у нее всего лишь один пистолет.

— Детка, слушай меня. У нас только один шанс.

Да, шанс один. И тот ненадежный. Дженни выстрелила. Грасиела смотрела на нее расширенными от страха глазами.

— Когда я встану и побегу вон к той низкой каменной стене, ты побежишь как можно быстрее в другом направлении — к коновязи. Поняла?

Грасиела кивнула.

— Ты хочешь, чтобы я уехала на ранчо?

— Нет, детка, это слишком далеко. Скачи как дьявол к дому твоего дедушки Барранкаса. Скажешь ему, что это его вонючие родственники и его вонючая проблема, только говори вежливо, не ругайся.

Пуля пробила поля ее шляпы и сбила шляпу с головы еще до того, как Дженни успела пригнуться.

— А если дедушка не захочет приехать?

Дженни потрепала девочку по щеке.

— Если он решил принять тебя, то приедет. Если он все еще упирается, как осел, то не приедет. Все очень просто.

Грасиела будет в безопасности. Эллен достаточно много рассказала Дженни о доне Антонио Барранкасе, чтобы стало ясно, что он человек чести. Эллен намекнула, что вражда между семьями возникла по вине Кола Сандерса, а не дона Антонио. Дженни не сомневалась, что кузены явились сюда без ведома дона Антонио.

— Пусти в ход все свое очарование, о котором ты мне постоянно твердишь, иначе пропала моя задница. Ну, теперь поцелуй меня на счастье и давай за дело.

Грасиела крепко поцеловала Дженни в губы. Потом они обе с минуту смотрели друг другу в глаза.

— Давай по счету три… Ну, раз, два… три!

Размахивая пистолетом и петляя, Дженни понеслась по двору; пули вырывали траву вокруг нее, но до стены она добежала невредимой. Она перевалилась через камни и залегла по ту сторону стены. Дженни слышала, как где-то позади прорывается сквозь кусты пони Грасиелы, и молила небеса, чтобы на этой стороне дома не оказалось ни одного из Барранкасов. Если она предположила правильно, то есть если кузены здесь без ведома дона Антонио, то вряд ли они станут рисковать тем, чтобы их заметили с асиенды. Но кто скажет, о чем думают ненормальные ублюдки?