— Положи ладони на дверь! — приказала она и выбросила его пистолет наружу.

Верде-Флорес уже остался позади, и поезд пошел быстрее. Горячий ветер ворвался на площадку, сорвал с Дженни шляпу и унес прочь, а юбку обмотал ей вокруг щиколоток. Она ждала, пока скорость поезда увеличится до предела, и равнодушно слушала, как Чуло ругается и грозит расправиться с ней самым жутким образом при помощи прочих Барранкасов. Ей не удастся украсть их маленькую кузину, Они ее убьют, но сначала позабавятся с ней вволю. И так далее и тому подобное…

— Ладно, ты, свинья, слушай, что мы сейчас сделаем… — Она еще раз ткнула его пистолетом, на этот раз в жирную складку на спине. — Ты отступишь на шаг назад, повернешься вправо, а потом спрыгнешь с поезда. Если задержишься хоть на секунду, я стреляю. — Она отступила настолько, чтобы он не мог ее схватить. — Давай, сын шлюхи. Прыгай!

Ветер трепал ей волосы и юбку, площадку под ногами дергало и качало. А Чуло был проворен.

Он повернулся, изрыгая ругательства, и Дженни не увидела нож в его руке до тех пор, пока Чуло, полоснув ее по животу, не вскинул его вверх. Окровавленное лезвие сверкнуло на солнце.

Дженни отлетела назад к двери первого вагона и, падая, выстрелила. Чуло согнулся, хватаясь за живот. Она не видела, как он упал с поезда. Она лихорадочно вцепилась в скобу, стараясь при этом, чтобы подол не попал в стык между вагонами. Почувствовав себя в безопасности, Дженни огляделась. На площадке, кроме нее, никого не было. Сукин сын Чуло свалился за ограждение.

Дженни осмотрела себя — красное пятно расползалось по белой ткани блузки. Проклятие! Рана еще не болела, но будет болеть. Ругаясь сквозь зубы, Дженни засунула за пояс еще горячий пистолет. Зажимая рукой рану, она поправила шаль, чтобы не видна была кровь. Рывком отворила тяжелую дверь, прошла через пассажирский вагон на следующую площадку, а потом в свой вагон.

Тай стоял возле Грасиелы и кинулся к Дженни, пинками отшвыривая кур с прохода. Он схватил ее за плечи.

— Какого дьявола ты так долго?

— Сделай все что можешь, чтобы люди по ту сторону прохода куда-нибудь перешли. Нам нужно остаться одним.

Тай вопросительно вскинул брови, и Дженни приподняла край шали, чтобы он увидел кровь.

— Господи! Рана серьезная?

— Пока не знаю, — ответила Дженни сквозь стиснутые зубы: боль уже начиналась. — Я думаю, придется зашивать.

— Я уговорю эту семью пересесть.

Он уладил это скорее, чем Дженни могла предположить, обратив угрюмый отказ в улыбчивое согласие при помощи пригоршни песо. Дженни прижала руку к ране, чувствуя, как кровь просачивается между пальцами. Она надеялась, что ее шаткая походка будет приписана неровному движению поезда. К тому времени, как она добралась до последней скамейки, капли пота заблестели у нее на лбу, а лицо сделалось мертвенно-бледным. Почти упав на сиденье, Дженни закрыла глаза.

— Дженни? — Грасиела в недоумении уставилась на нее.

— Этот сукин сын, твой кузен Чуло, пырнул меня ножом.

Наклонившись к ней, Грасиела приподняла краешек шали и отпрянула, прикрыв рот ладонью.

Тай сел напротив них и огляделся — не обратил ли кто на них пристального внимания.

— Давай поглядим, насколько это скверно, — негромко предложил он.

Дженни сглотнула, потом достала пистолет и протянула его Таю. Сдерживая стоны, выпростала подол блузки из-под пояса и подняла его на уровень груди.

— Скажи мне, как там, — прошептала она.

— Длина дюйма четыре. По краям вроде бы неглубокая, а посередине гораздо глубже. Ты права. Придется зашивать. — Пригнувшись, он отодвинул в сторону седельные сумки и внимательно оглядел вагон. — Может, ты сообразишь, как нам с этим управиться?

— Когда мы прибываем в Чиуауа?

— Даже с минимумом остановок, вероятно, не раньше, чем завтра в середине дня.

Слишком долго ждать. Помощь нужна была Дженни немедленно. Сосредоточившись, она подумала, какую боль придется терпеть, и решила, что выдержит. Собственно, и выбора-то нет.

— У тебя есть спиртное в седельных сумках, ковбой? Мне необходимо выпить.

Тай достал бутылку текилы, вытащил пробку зубами и передал бутылку Дженни.

— Весьма обязана, — пробормотала она, перед тем как глотнуть. Жидкий огонь обжег внутренности. — Отлично. Найди ночную рубашку Грасиелы. Наверное, это самая чистая вещь из всех, какие у нас есть. Разорви ее на бинты, а еще нам понадобится пара тряпок, чтобы вытереть кровь.

Грасиела встала коленями на сиденье и, заливаясь слезами, смотрела на Дженни.

— Я забыла попросить Бога, чтобы он не наказывал тебя.

— Это сделал вовсе не Бог, а твой жирный, как свинья, кузен. — Дженни плюнула. — Но он не сможет это повторить, могу твердо тебе обещать.

Грасиела протянула дрожащие руки, не решаясь дотронуться до Дженни.

— Мне жаль, Дженни. Мне очень жаль.

— Это не твоя вина, козленочек. — Текила помогла, и Дженни сделала еще один большой глоток, глядя, как Тай разрывает на полосы подол ночной рубашки Грасиелы. — Что с другим ублюдком?

— Валяется в пустыне где-то между этими местами и Верде-Флорес, дожидаясь стервятников.

— Отлично. — Дженни взяла у него лоскут и намочила его текилой. — Мне нужна твоя помощь, — обратилась она к Грасиеле. — Подними блузку и держи так, чтобы она не закрывала рану.

Деревянная спинка скамьи загораживала их от остальной части вагона. Всякий, кто взглянул бы в эту сторону, увидел бы только затылок Дженни и лицо Тая, который стоял и курил.

Дженни набрала в грудь воздуха и выдохнула его, прежде чем приложить пропитанный текилой лоскут к ране. Раскаленная боль ударила ей в голову; Дженни со свистом задышала сквозь стиснутые зубы и часто-часто заморгала, прогоняя невольные слезы, выжатые болью.

— Ч-черт! Ох, прости, малышка… о Господи! Стараясь подавить рыдания, Грасиела, вся дрожа, съежилась на скамейке и накрыла голову шалью.

Когда Дженни наконец справилась с собой, то прижала свернутую в жгут тряпку к телу ниже раны и налила текилы прямо в рану. Руки у нее тряслись, она скрипела зубами так сильно, что не слышала ничего, кроме их скрежета.

— Господь всемогущий, просто жуткая боль. — Задыхаясь, она хватала ртом воздух. — Ну а третий? Он сел в поезд?

— Не знаю, — ответил Тай сердито. Промыв рану, Дженни откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и опять приложилась к бутылке. Потом с минуту отдыхала, тяжело дыша. Когда она снова открыла глаза, Тай смотрел на нее с непроницаемым выражением.

— Это куда больнее, чем огнестрельная рана, — сказала Дженни, пробуя твердость собственного голоса. Голос дрожал, но куда меньше, чем она ожидала. Тай передал ей горящую сигару. Дженни наполнила легкие горячим дымом, потом выпустила его. Тай ждал целую минуту.

— Шить придется прямо здесь, — негромко проговорил он. — Я не смогу сделать это, если не стану возле тебя на колени. А сама ты шить не в состоянии.

Оба понимали, что привлекут к себе нежелательное внимание. Дженни кивнула и положила руку на дрожащее тело Грасиелы.

— Козленок! Грасиела! Перестань плакать и сядь. Нам надо поговорить.

Грасиела опустила промокшую от слез шаль и глянула на Дженни.

— Ты умираешь?

— Да ничего подобного! — Дженни прикусила губу. — Ни за что на свете! Но должна тебе сказать, что я здорово… м-м-м… сильно раздражена. И нуждаюсь в твоей помощи.

Дженни постаралась сосредоточиться только на ребенке. Тут следовало соблюдать особую осторожность: девчонка, прах ее побери, запомнит каждую минуту происходящего. Что было сказано, что сделано, как это было сказано и сделано. Нет, ответственность за ребенка — это похуже гвоздя в заднице, ни с чем другим ее не сравнишь!

— Тебе нужна моя помощь?

Изумленная Грасиела села, прижимая шаль к груди и переводя глаза с Дженни на Тая и обратно.

Дженни облизнула губы и попыталась думать только о Грасиеле, а не о своей боли.

— Помнишь, ты говорила мне, что умеешь шить?

Грасиела кивнула, все еще не понимая. Дженни посмотрела ей прямо в глаза.

— Грасиела, мне нужно, чтобы ты сшила края раны. Можешь ты это сделать?

Ужас исказил черты лица Грасиелы. Еле слышные задыхающиеся звуки вырвались из ее груди.

— Я… я не могу.

— Дженни.

Тай наклонился к ним, всем своим видом выражая неодобрение.

— К кому же еще нам обратиться? — огрызнулась Дженни, не отводя взгляда от белого лица Грасиелы. — Ты можешь это сделать. Это все равно как самый обыкновенный шов. Ты просто должна скрепить один край с другим. Я бы сделала это сама, но мне не видно рану.

Видеть рану Дженни мешала грудь.

Грасиела затрясла головой, стиснула руки. Слезы лились рекой, и, как обычно, текло из носа.

— Я не могу, не могу!

— Вытри ей нос, слышишь? — обратилась к Таю недовольная Дженни и отхлебнула еще один солидный глоток из горлышка.

— Ради Бога, Дженни! Это уж слишком — просить ребенка. Я сам зашью, — прорычал Тай и полез в седельную сумку за мешочком со швейными принадлежностями.

— Отлично! Дай малышке твой пистолет и поставь ее на страже. Вели ей пристрелить третьего кузена, если он явится сюда, разыскивая нас.

По яростному выражению лица Тая Дженни поняла, что попала в точку.

— Если бы тот парень с перрона сел в поезд, мы бы с ним уже встретились. Ты так не считаешь?

— Возможно. Но вероятно и то, что он дожидается следующей остановки.

У Тая потемнело лицо, и он повернулся к Грасиеле.

— Ты меня прости, маленькая. Мне это не по сердцу, так же как и тебе, но кажется, что именно ты должна зашить рану.

— Не могу! Не могу! — продолжала Грасиела, плача и прижимая к щекам маленькие ручки.

— Послушай меня, — спокойно заговорила с ней Дженни и ласково взяла руку девочки в свою, испачкав ее кровью. — Если мы не зашьем рану, она не перестанет кровоточить. Она не будет заживать. Если мы не остановим кровотечение, я попаду в очень тяжелое положение. Ты понимаешь, что я тебе говорю?