* * *

Грэй вернулся через несколько часов с двумя только что пойманными рыбинами и положил их на камни у огня, потом повернулся ко мне.

– Прости, что я так убежал, – сказал он. – Слушай, я не знаю, как это сказать, но…

– Не надо ничего говорить, – ответила я. – Ты не обязан ничего мне говорить.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я вот что подумала, – сказала я. – У тебя есть свои секреты. Я знаю, тебя что-то угнетает. Но что бы это ни было, я решила, что лучше мне не знать про них.

– Почему?

– Потому что я полюбила тебя таким, какой ты сейчас, – объяснила я. – Твоя прежняя жизнь не имеет для меня значения.

Он смутился:

– Но ты ведь сама все время говоришь о доме, о том, что надо выбраться отсюда. Ты всегда высматриваешь в небе самолеты, а на горизонте суда.

– Да, – согласилась я. – Я правда мечтаю о доме. Я скучаю по нему, но, – я замолчала и вытерла слезу, – случилась странная вещь. – Я обвела рукой вокруг нас. – Все это начинает казаться мне домом, и, вероятно, это единственный дом, который у нас будет.

– Шарлотта, – ласково сказал Грэй. – Не сдавайся.

– Я не сдаюсь, – сказала я. – Я просто принимаю нашу жизнь такой, какая она есть.

Грэй задумчиво кивнул. Мы замолчали и несколько минут не говорили ни слова.

Мак выскочил из кустов и устроился у моей ноги. Я погладила его, и его мурлыканье нарушило тишину.

– Наплюй на это, – сказала я наконец.

Грэй удивленно посмотрел на меня.

– Когда-то ты сказал так про мой секрет, про мой стыд, – продолжала я. – И ты тоже так сделай. Что бы там ни было, я надеюсь, что ты сможешь сделать так, чтобы эти мысли больше не преследовали тебя.

Грэй протянул ко мне руки, и я упала в его объятия. Он погладил меня по спине и обнял за плечи. Мы сидели и смотрели, как волны бились о берег, каждый из нас был погружен в свои мысли, но мы были вместе с нашей любовью.

Глава 19


18 мая 2004 года

6 часов утра. Селеста, конечно, еще спала. Ее занятия йогой начинались не раньше десяти, и она никогда не снимала с глаз черную маску раньше девяти, ни на минуту. Вот и сейчас она спала в белой кружевной ночнушке. Просто ангелочек. Но вот если он дотронется до нее, ее лицо сразу станет хмурым, и она отшатнется и буркнет: «Я сплю», или «Не сейчас», или какую-нибудь другую пренебрежительную фразу. Она давно уже пренебрегала им.

Грэй смотрел на нее, на свою красавицу жену. Смотрел и размышлял, как рассказать ей о секрете, который он хранил уже два месяца.

И хранил его старательно. Каждое утро вставал в 6 часов, принимал душ, варил кофе, очищал френч-пресс, чтобы Селеста без хлопот сварила себе кофе, когда наконец-то проснется. Потом он надевал свой хирургический костюм, вешал на плечо сумку и шел к машине. Но ехал не в больницу. Больше не ехал. После того случая…

Он умело, ловко скрывал свое состояние. Пожалуй, даже от себя самого. Принимал от дрожи пропраналол, адвил, а потом викодин от боли. И ничего, справлялся и был уверен, что тендинит не разрушит его медицинскую карьеру.

Деградация началась постепенно. Сначала медсестра увидела, как он уронил инструмент. Потом ординатор увидел, как он сделал неровный надрез. Такие мелкие ошибки говорили о больших проблемах, особенно для Грэя, который был в числе лучших в Гарварде и теперь стал одним из самых известных кардиохирургов в стране.

Нет, Грэй не мог так просто уйти. Родители растили его не для этого. Ты продержишься. Ты преодолеешь. Ты найдешь способ избавиться от проблемы. Он как-нибудь справится с этим досадным состоянием, как справлялся с другими проблемами.

Но потом, в одно вроде бы ничем не примечательное утро четверга, Грэй делал обычную операцию – шунтирование коронарной артерии, которую он проводил тысячу раз, а то и больше. Он мог бы выполнить эту операцию даже во сне, с закрытыми глазами.

Пациентка лежала перед ним. Семидесятилетняя женщина с обесцвеченными перекисью волосами и длинными ногтями с красным маникюром. Он не забудет это до конца жизни. С ним был анестезиолог Джон. Грэй всегда относился к нему с симпатией и вот и теперь поговорил с ним о «Чикаго Беарз» [7].

Грэй знал, что у него слегка дрожала рука, когда он сделал первый надрез, но сказал себе, что все может держать под контролем. Он уже принял лекарства, и все будет нормально. Конечно же. Как всегда говорили его отец и дед, оба хирурги: «Лоутоны не ошибаются».

И вот он направил скальпель, уверенный, что рука выполнит его команду, но что-то пошло совсем не так. Незначительный тремор перешел в рывок. Словно его тело непроизвольно дернулось.

– Доктор Лоутон, – закричал ординатор. – Вы задели артерию!

Хлынула кровь. Много крови.

Медсестры суетились вокруг него. Доктор Грин, коллега-хирург, которому Грэй никогда не передавал своих больных, возился с пациенткой минут пятнадцать, потом выпрямился и вздохнул:

– Она умерла.

Грэй молча вышел из операционной. Предстояло расследование. Бесконечные заседания администрации больницы. Налетят как стервятники страховые компании. Женщина умерла на его столе, из-за его ошибки. Его дни практикующего хирурга сочтены. Он это знал.

С того дня прошло два месяца, но он так ничего и не сказал Селесте. Через два месяца была намечена свадьба ее сестры. Грэй представлял себе их лица, когда они узнают, что он лишился медицинской лицензии. Но больше всего он думал о Селесте, как ее разочарует такая новость.

Как и каждый день в эти два месяца, он поставил машину на парковке «Старбакс» на противоположном краю города, где его никто не знал. Заказал большой американо и сел в угол, размышляя, что ему делать со своей жизнью, глядя на свои чудовищные руки, убившие женщину. В какие-то дни он сомневался, действительно ли он такой монстр. В другие дни чувствовал себя именно так.

– Простите, – обратилась к нему какая-то женщина лет сорока, с круглым, приятным лицом. – Вы доктор Лоутон?

Она показалась ему знакомой, но он не помнил, где мог ее видеть – то ли это была официантка из их любимого ресторана, то ли кассирша из «Лавки здоровья», то ли… бывшая пациентка.

– Нет, – поспешно ответил Грэй.

– Ах, – сказала женщина, отступив назад, – простите. Просто вы… выглядите как кардиохирург, который спас мне жизнь.

Он кивнул и вернулся к газете, которую кто-то оставил на столе, потом поднял глаза и посмотрел, как женщина подошла к двери и вышла на улицу.

Он спас ей жизнь, так же как спас жизни тысяч людей. Но он также загубил одну жизнь. И будет расплачиваться за это до конца своих дней.

Глава 20

– Что ты съешь первым делом, когда вернешься домой? – спросила я у Грэя, когда на следующий день мы шли к ручью купаться.

– Трудно сказать, – ответил он. – Пожалуй, хороший стейк и печеную картошку со сливочным маслом.

– Сливочное масло, – мечтательно повторила я.

– Нет, – продолжал он. – Пожалуй, я пойду в мой любимый маленький турецкий ресторан и закажу кебаб и тарелку кукурузы. Ты была когда-нибудь в Стамбуле? – спросил Грэй.

Я покачала головой:

– Нет, но мне очень хотелось бы там побывать. А ты?

– Да, – ответил он и добавил после долгой паузы: – Вообще-то там я встретился со своей женой.

– Ух ты… – протянула я. Впервые я почувствовала укол ревности к той, которую Грэй когда-то любил. И не важно, что его жена умерла. Мне все равно было больно думать, что он любил ее или кого-то еще.

– Тогда она была моделью, а у меня было несколько свободных месяцев между окончанием медицинской школы и моей хирургической резидентурой. – Мы сидели на бревне возле маленького озерца с пресной водой, где мы купались и пополняли запасы воды. Его взгляд устремился вдаль, словно воспоминания потревожили его сердце. – Селеста была тогда совсем другой.

Он с нежностью произнес ее имя, и это царапнуло мне сердце.

– В тот вечер, когда я познакомился с ней, мы прошли в Стамбуле по всему району Бебек, – продолжал он, – заглядывали в бары и ночные клубы, любовались видами Босфора. Это было волшебно. – Он оторвал от бревна кусок коры. – Мне всегда хотелось съездить туда еще раз, но она отказывалась.

– Ты скучаешь по ней? – спросила я.

– Я скучаю по идеальной Селесте, – ответил он. Я отвернулась, и он взял меня за руку. – Я скучаю по тому, что могло бы быть, а не по тому, что было у нас. Мы никогда не были счастливы, Шарлотта. По-настоящему – никогда. Мне не нужно было жениться на ней. У нас было мало общего для счастливого брака. Она это знала, я это знал.

Я кивнула, стараясь осмыслить его слова. С прошлым всегда трудно мириться, и я подозреваю, что Грэю тоже нелегко думать о моей прежней жизни. В конце концов, я все же замужем.

– А ты скучаешь по Эрику? – осторожно спросил он.

Я тяжело вздохнула и долго молчала, подыскивая нужные слова.

– Конечно, скучаю.

Грэй отвернулся.

– Никто из нас не может отбросить свое прошлое. Мы не можем отменить то, что уже когда-то случилось: нашу любовь, поступки. Как не можем изменить сейчас нашу ситуацию. По-моему, жизнь – это забавное лоскутное одеяло из воспоминаний, старых и новых. Иногда лоскутки не вписываются в общую картину, если ты смотришь на них пристально, но, когда ты видишь пэчворк в целом, в нем все гармонично.

Грэй покачал головой.

– Как хорошо ты сказал.

Я пожала плечами:

– Так вот, та девушка, которая вышла замуж за Эрика, скучает по нему. Но сейчас я другая версия самой себя. Да и ты тоже.

Он кивнул и снял свою майку, потом на землю упали и шорты. Мое сердце забилось учащенно, как всегда, когда я видела Грэя обнаженным.

– Пойдем со мной, – сказал он, протягивая руку за куском мыла, которого осталось совсем немного.