Первую ночь Джемайна вообще не спала из-за духоты и тревожных мыслей, роившихся в голове. Утром она уже почти решила отказаться от своих планов, во всяком случае, от взятой на себя роли. Затем подумала о тысячах женщин и детей, которые не только живут в таких квартирах, но при этом еще и работают по двенадцать и более часов в день. Джемайна знала: если она сдастся сейчас, то ей придется всю оставшуюся жизнь укорять себя за малодушие.

Всю следующую неделю Джемайна проводила дни с детишками Мэриголд, приглядывая за ними, пока мать находилась на работе. Девушка предложила заплатить Мэриголд, чтобы та могла оставаться дома в течение недели, но женщина с ужасом отказалась от предложения.

– Если я не появлюсь на работе целую неделю, то потеряю ее, – объяснила она. – А потом что я буду делать, когда вы уедете?

Мэриголд продолжала ходить на работу каждый день, а Джемайна поближе познакомилась с ее детьми. Старшему, Роберту, было семь лет. Его так назвали в честь отца, с гордостью сообщила Мэриголд. Молли исполнилось пять. Деньги Джемайны пошли на несколько визитов врача, и теперь малышка чувствовала себя хорошо. Однако оба ребенка выглядели недокормленными и бледными из-за постоянного пребывания в помещении. Днем Джемайна выводила их погулять, покупала им сладости. Девушка очень привязалась к детишкам и представить себе не могла, что же с ними будет дальше. Неужели, когда они подрастут, им придется работать на фабрике, как их матери?

Она мало чем могла им помочь. Уезжая из Нью-Йорка, Джемайна могла бы дать Мэриголд немного денег, но это лишь временно облегчило бы ее жизнь. Самое лучшее все же написать злободневные статьи, чтобы возбудить общественное мнение. Тогда, возможно, что-нибудь изменится и будущее Роберта и Молли будет не таким мрачным.

Проводя много времени с детьми, Джемайна стала задумываться о материнстве. В ней проснулась необычайная любовь к малышам, о которой она даже не подозревала.

Интересно, а как Оуэн относится к детям? Она вспомнила, как он беспокоился, что однажды их сын может узнать о незаконном происхождении отца.

Девушка проводила вечера в комнате Мэриголд. Они вместе ужинали, причем продукты обычно покупала Джемайна. Затем, когда дети укладывались спать, Мэриголд учила ее шить рубашки, которые выпускал Лестер Гилрой.

Вскоре Джемайна поняла, какая это трудная, утомительная работа, совсем не похожая на знакомый ей мелкий ремонт одежды или перешивание пуговиц. Ее пальцы, исколотые иголкой, сильно болели. Однако она продолжала учение и вскоре стала если не настоящей мастерицей, то по крайней мере швеей, способной продержаться на работе хотя бы неделю.

Наконец обе женщины решили, что Джемайна готова к испытанию. Утром в понедельник второй недели пребывания в Нью-Йорке она отправилась наниматься на работу в мастерскую Лестера Гилроя. Девушка старалась успокоить себя и Мэриголд, хотя ужасно волновалась. Выдержит ли она все это? Не узнает ли ее Гилрой?

К счастью, она не встретилась с хозяином, так как его не было в мастерской, когда она пришла наниматься на работу. Вместо него ей пришлось иметь дело с Бертом Конроем, низкорослым, плотным мужчиной с лохматыми бакенбардами, который хрипло кашлял.

Было только начало седьмого, а женщины уже склонились над своими рабочими столами, пальцы их проворно порхали над шитьем. В помещении было жарко и душно, и Джемайна засомневалась, сможет ли выдержать такие условия. Но тут же, напомнив себе, ради чего она здесь, сказала:

– Милостивый сэр, я ищу работу. Я очень нуждаюсь в ней.

Конрой молча изучал ее некоторое время своими проницательными карими глазами. С помощью Мэриголд Джемайна постаралась принять самый непривлекательный вид. Волосы ее полностью закрывала косынка, поношенное платье скрывало фигуру. Мэриголд предупредила, что Конрой охотится за миловидными девушками, поглаживая и пощипывая их, и они вынуждены терпеть унижение, иначе рискуют быть уволенными.

Наконец Конрой спросил своим грубым голосом: – У тебя есть опыт изготовления мужских рубашек?

– Нет, сэр, – робко ответила Джемайна. Мэриголд объяснила ей, что Гилрой предпочитает нанимать неопытных работниц, так как в этом случае он платит меньше за каждую рубашку, а если изделие новой работницы не отвечает стандарту, он легко избавляется от нее. – Но я училась шить у своей матери в Бостоне.

– Это совсем другое дело, – сказал Конрой, кашляя ей прямо в лицо. – Здесь очень тяжелая работа, и если мы сочтем, что ты работаешь недостаточно хорошо, ты немедленно окажешься на улице. У нас нет места бездельницам.

– Я хорошая работница, сэр, – произнесла Джемайна с мольбой в голосе, хотя испытывала желание дать пощечину этому головорезу. – Я нуждаюсь в работе. Пожалуйста, сэр.

– Ты знаешь, мы платим сдельно. Если будешь работать медленно, много не заработаешь. – Он кашлянул. – Ученицы получают десять центов за рубашку.

Джемайна почувствовала закипающий внутри гнев. Она знала, что Конрой рассчитывал на ее неопытность. Обычная цена за рубашку даже в самых худших мастерских составляла двадцать пять центов, что само по себе было очень мало. Она постаралась скрыть свои чувства.

– Это устраивает тебя, девушка? Джемайна проглотила подступивший к горлу ком.

– Да, сэр.

– Как тебя зовут?

– Ида Морган, сэр.

– Хорошо, Ида. У нас как раз есть свободный стол. Ты принесла ножницы и наперсток?

– Нет, сэр. Я не знала…

– Все наши швеи должны иметь свои инструменты, – предупредил он ворчливым голосом. – Я раздобуду для тебя ножницы и наперсток, но ты должна будешь заплатить за них из своего заработка. А теперь пойдем, Ида.

Он подвел ее к свободному столу. Джемайна вынуждена была потеснить двух женщин, которые работали локоть к локтю за соседним столом. Никто из работниц в комнате не поднял головы, чтобы посмотреть на Джемайну, когда она вошла в мастерскую. Узкий стул, предназначенный ей, был жестким, с прямой спинкой.

Через минуту Конрой вернулся с кипой деталей раскроенных рубашек. Кроме этого, он принес ножницы, наперсток, две иголки и нитки.

– Поначалу мы выдаем иглы, Ида, но если ты сломаешь иголку, то новую получишь за свой счет. От тебя требуется сшить детали рубашек. Пуговицы будет пришивать другая работница.

Как только Конрой ушел, одна из женщин заговорила с Джемайной. Она сказала, не отрываясь от работы и не поворачивая головы:

– Их иглы легко ломаются, поэтому они не требуют от нас приобретения собственных.

Джемайна взглянула на нее. Это была женщина средних лет с усталым, каким-то помятым лицом, ее тонкие пальцы умело орудовали иголкой.

– Не смотри на меня, милочка, – предостерегла женщина тем же глухим голосом. – Если этот негодяй Конрой заметит, он сразу выкинет тебя на улицу. Здесь существует правило смотреть только на свою работу и никуда больше. Конрой не обращает внимания на разговоры, если они не мешают работе. Скоро ты научишься работать и разговаривать одновременно. Меня зовут Мэй Картер.

– А я. – Ида Морган. – Джемайна взяла иголку с ниткой и начала шить.

– Мне жаль тебя, Ида, если ты вынуждена взяться за такую ужасную работу.

– Как долго ты работаешь здесь?

– Уже два года.

Джемайна осторожно делала стежки на рубашке.

– Если здесь так плохо, почему ты продолжаешь работать?

– Все очень просто объясняется, милочка. – Проворные пальцы женщины ни на секунду не останавливались, она делала стежок за стежком. – Я должна кормить прикованного к постели мужа.

– Но почему здесь, в этих ужасных условиях? Существует ведь много других мастерских.

– Большинство из них платит за день или за неделю. Я же предпочитаю сдельную работу. Я шью быстрее всех на Хестер-стрит, – объяснила Мэй Картер с явной гордостью. – Гилрой знает это и потому платит мне за каждую рубашку на десять центов больше, чем остальным. В любой другой мастерской я не буду получать дополнительную плату. В мастерских с дневной или недельной оплатой не производят такого количества рубашек в день, как у Гилроя на сдельной. Конечно, здесь ужасные условия, но и в других мастерских не лучше. Поскольку Гилрой не хочет потерять меня, Конрой относится ко мне снисходительно. Ты должна быть осторожной с ним. Он не пропускает хорошеньких девушек.

– Не думаю, чтобы это способствовало росту производительности труда.

Мэй тихо рассмеялась.

– Он пристает к работницам, когда Гилроя нет поблизости.

– Гилрой? Это хозяин?

– Лестер Гилрой, да. У него несколько мастерских на этой улице, поэтому он приходит и уходит. Гилрой не особенно беспокоит нас, чтобы не мешать работе. Тем не менее он способен, как и Конрой, ущипнуть за задницу.

Джемайна израсходовала нитку в иголке и начала вдевать другую.

– Не трать на это время, милочка. – Мэй повысила голос. – Билли, иголку!

В ту же минуту около стола Джемайны появился мальчик не более семи или восьми лет, худой, с огромными голубыми глазами на бледном истощенном лице. Мальчик взял иглу, которую Джемайна положила на стол, и ловко вдел в нее нитку.

После того как он ушел, Джемайна посочувствовала:

– Бедный малыш. Он выглядит полуголодным. Мэй пожала плечами:

– Возможно. Но это лучше, чем быть совсем голодным. По крайней мере здесь он зарабатывает себе на жизнь. Иначе в одно прекрасное утро его нашли бы мертвым на дороге.

Джемайна украдкой оглядела мастерскую.

– А что делать, если кому-то захочется в туалет.

– В задней части помещения есть уборная.

– Я не видела, чтобы кто-нибудь покидал свое рабочее место, пока нахожусь здесь.

– Они не осмеливаются просить разрешения у Конроя, – коротко усмехнулась Мэй. – Ждут перерыва на ленч.

– Это же ужасно! – воскликнула Джемайна. – Как можно терпеть, особенно пожилым женщинам?

– Да. Но до этого никому нет дела.

Затем они помолчали, пока Джемайна переваривала эту информацию, размышляя, включить ли ее в будущую публикацию. Ей потребовался час, чтобы закончить рубашку. Девушка заметила, что Мэй сделала за это время две.