— Конечно. Я с детства помню, как ты меня ими щекотала. А отец сказал, что твоей косе весь институт завидовал.

— Ну, это он приврал!.. Хотя… Давай завтракай быстрее. Свой детский альбом не забыл положить?..

Когда Крапивины уже выходили из дома, на улице просигналили. Подхватив сумки, Сергей отправился к машине. Завозившись с замками, Тамара быстрым шагом дошла до открытой калитки, где ее поджидал Алексей… Она даже замедлила шаг в темных солнцезащитных очках, скрывавших возраст, он был невероятно похож на Радченко двадцатилетней давности.

— Здравствуй, — сдвинув очки на лоб, поздоровался он. Тут же стали заметны редкие, но глубокие морщинки, лучиками расходившиеся из уголков глаз. — Я могу с тобой поговорить?

— О чем? Что-то случилось? — насторожилась Тамара, почувствовав, что Алексей нервничает.

— Ничего, все в порядке, — осторожно взял он ее за локоть и отвел чуть подальше от машины. — Для меня много значат и твое согласие на то, что Сережа навестит бабушку, и твое желание ехать с нами, но… понимаешь, — замялся он, подыскивая слова. — Она пожилой человек…

— Я знаю…

— И твое появление может расценить… совсем не так, как ты это понимаешь.

— То есть как?

— Ну хорошо, — решился он. — Кроме Лиды, которая была у моих родителей считанное количество раз… Короче, к приезду Сергея я ее подготовил, но то, что вместе с ним приедешь ты, сказать не смог… Прости, но я не нашел верных слов…

— Теперь понятно, — перебила его Тамара. — На твоем месте я тоже не знала бы, как сказать… В таком случае обязуюсь спокойно реагировать на любые вопросы, расспросы, не повышать голос, не выяснять отношений и никому не портить настроения. Если только ты не против, чтобы я поехала с вами, — добавила она. — Что касается меня… Я еду не из-за Сергея. Действительно хочу познакомиться с твоей мамой, хочу взглянуть на дом, в котором ты вырос…

— Ну, если так… — нерешительно произнес Алексей и вдруг спросил: — А купальник ты прихватила? — словно правильный ответ служил пропуском в машину. — По дороге есть место, где мы обычно купаемся.

— А как же! — улыбнулась Тамара и сделала шаг к машине. — Сергей меня проинструктировал.

Где-то через час они свернули с трассы, попетляли по проселкам и остановились на высоком берегу реки. Поднявшееся над горизонтом яркое солнце вносило свою лепту в царившее в компании прекрасное настроение — все шутили, непрестанно смеялись, брызгались… Вдоволь наплававшись, Тамара первая выбралась на берег и вернулась к машине, рядом с которой оставался Михаил.

— Вы недавно перенесли операцию? — поинтересовалась она, заметив на его груди и спине свежие отметины.

— Неделю назад встал в строй после ранения, — ответил за него подошедший Алексей.

— Боевого, как у Володи? — подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, уточнил Сергей.

— Чтобы получить такое украшение, не обязательно ехать на войну, — скромно заметил Михаил. — Я делал свою работу… Вы лучше на Алексея Ярославовича посмотрите — на нем живого места нет.

Крапивины дружно перевели взгляд на Радченко: крепкое тело, покрытое блестевшими на солнце каплями воды, пробившаяся на груди седина, белесые следы давно заживших послеоперационных швов… Смущенно завернувшись по пояс полотенцем, тот молча надел очки и снова спустился к реке. Неожиданно для всех вслед за ним пошла и Тамара.

— Не спеши. — Чернов остановил жестом Михаила, заметив, как тот тоже сделал шаг вперед. — Успеем.

— Леша, — вдруг услышал за спиной Алексей и обернулся. Приблизившись, Тамара осторожно провела подушечками пальцев вдоль шрамов и прошептала:

— Господи, как же тебе было больно…

Забыв о сползающем с бедер полотенце, он коснулся губами ее ладоней и осторожно привлек к себе. Заметив на шее цепочку со съехавшим на спину крестиком, он слегка отстранился и поправил его:

— Мне так не хотелось тебе это возвращать…

Оставшиеся на берегу молча наблюдали, как мужчина и женщина долго стояли у воды полуобнявшись, затем присели на песок. Здраво рассудив, что это может растянуться надолго, уставший за ночь Чернов передоверил парочку Михаилу, устроился на траве в тени машины и мгновенно уснул.

К тому времени как Алексей с Тамарой вернулись к машине, солнце уже стояло высоко над горизонтом. Владимир периодически размыкал веки и продолжал дремать, Сергей с Михаилом успели поупражняться в боевых приемах, слопали почти все бутерброды и даже сыграли в крестики-нолики. Понимая важность момента, никто из них даже не пытался окликнуть мужчину и женщину на берегу. К тому же до Ошмян оставалось рукой подать.

…Алексей не верил свои глазам: словно сбросив лет двадцать, мать шустро сновала по дому, смеялась, говорила без умолку и постоянно вспоминала какие-нибудь подробности из его детства. Он сидел в углу и снисходительно посмеивался, ибо прекрасно понимал, кто сегодня главные гости и из-за кого с ней произошли такие перемены. А ведь сколько раз повторяла, что пожила свое и давно готова умереть! Вот что, оказывается, ей нужно было для счастья…

После обеда Тамара предложила матери свою помощь, вымыла посуду и, оставшись на какое-то время одна, принялась с любопытством рассматривать тщательно убранный дом. Ковры на стенах и на полу, мебель, хрусталь говорили о том, что на рубеже семидесятых-восьмидесятых люди здесь жили обеспеченно и счастливо. Видно это было и на семейных фотографиях, расставленных за стеклом между фужерами, вазами и салатницами.

«Точь-в-точь Сережка! — обратила она внимание на один из черно-белых студийных снимков, где на высоком табурете сидел улыбающийся подросток в пионерском галстуке. — Неужели это Леша?» — подивилась она и открыла стеклянную дверцу.

— Это наш старшенький, Сережа, — неожиданно раздался за ее спиной тихий голос.

Тетя Мария подошла ближе, взяла из ее рук рамку с фотографией, смахнула пыль и передала обратно.

— Погиб еще до рождения Леши, — приложила она к глазам полотенце. — Не зря, выходит, у меня все эти годы сердце болело… И Славочка перед смертью твердил, что жив наш Сережка. Они ведь как две капли воды: он и Лешин сыночек… Наша кровиночка, — всхлипнула она, тут же мелко задрожал подбородок, а из бесцветно-серых глаз потекли слезы. Поддавшись порыву, Тамара нежно обняла хрупкую фигуру. — Что ж вы наделали, деточки? — тихо запричитала тетя Мария. — И себя обокрали, и нас такого счастья лишили… Я ведь помню, как он зимой приезжал и сказал, что пора к свадьбе готовиться. Фотографию твою показывал. Ты нам с отцом сразу приглянулась, мы так радовались, так тебя ждали… Может, потому и Лиду не смогли принять — ты нам в сердце запала… Письма твои по вечерам перечитывали…

— Какие письма? Я вам никогда не писала.

— Леше писала… — снова всхлипнув, женщина подошла к стенке и извлекла с одной из полок пакет, в котором лежали перевязанные старой растянутой резинкой две пачки писем. — Ты уж прости нас, дочка.

— Откуда они у вас?!

Присев на диван, Тамара нетерпеливо стянула резинку: пухлые конверты с проставленными на них порядковыми номерами выскользнули из рук и веером рассыпались по ковру.

— Есть еще фотографии, — наблюдая за присевшей на пол Тамарой, вздохнула женщина и протянула стопку черно-белых снимков. — Леша незадолго до свадьбы привез пакет с бумагами и попросил сжечь, не раскрывая. Мы его и сунули в стопку с газетами, думали, тетради какие старые. Летом-то мы печь не топим. А осенью я решила проверить: вдруг там что важное по ошибке оказалось? Раскрыла — а это письма, прочла одно — заплакала, дала отцу почитать. Он запретил мне их жечь, а Леше просил о них не напоминать. Сказал, даст Бог, сам одумается, так еще спасибо скажет. Очень ты Славочке нравилась… — услышав стук за окном, женщина встрепенулась. — Ты отдыхай, я пойду посмотрю, что там мужчины делают.

…Глотая слезы, Тамара сидела на ковре и перечитывала письмо за письмом. «Что же вы наделали?» — все громче отдавалось в ее сердце, а пожелтевшие весточки из прошлого заставляли заново переживать давние события.

«…Скоро ты вернешься, и это мое последнее письмо. Если бы ты знал, как я хочу тебя увидеть, услышать! Счастливой дороги!

Целую. Тамара.

P S. И все-таки странная у нас с тобой получилась переписка: я задавала тебе вопросы и сама же на них отвечала. Я научилась разговаривать с тобой без тебя, и иногда мне казалось, что ты в самом деле рядом… Приезжай скорее, если это затянется на годы — я умру от тишины вокруг. И от одиночества…»

— Нет, ты представляешь? — вдруг услышала она голос Алексея. — Только успел договориться с Виктором о ремонте, он смету прикинул, материалы закупил, а мать заявляет: к зиме перееду в Москву! Столько лет уговаривал… Что с тобой? — в мгновение ока оказался он рядом с Тамарой на ковре: — Что это?

Дрожащей рукой она протянула ему конверт с последним письмом и, пока он читал, сидела, обхватив руками колени, уставившись взглядом в угол. По щекам продолжали скатываться слезинки.

— Я и не подозревал, что они сохранились, — потрясенно произнес Алексей и поднял одну из фотографий. — Мне и в голову не могло прийти… Так вот в каких письмах живет истина… — вспомнил он слова больного отца — тогда он воспринял их как бред. — А помнишь? — потянулся он за фотографией, на которой возле толстенного дерева они, молодые и счастливые, кормили с рук белок.

— Помню… — вытерев ладошкой слезы, Тамара посмотрела на фотографию. — Их в тот год много в парке бегало: снег едва сошел, и они — облезлые, худющие… Мы тогда специально на рынке орешки купили, — грустно улыбнулась она. — Но я не видела этой фотографии.

— Их Щедрин долго не печатал… Как узнал тогда про Ленку…

— Можно, я заберу ее себе? И вот эту тоже… и эту…

— Бери, они твои.