— Постой-постой… Но ведь ты говорила, что у него нет своих детей? Чего же ты хочешь? Чтобы у него за один вечер проснулись отцовские чувства к чужому ребенку?

— Если любишь женщину, то должен любить ее детей.

— А по-моему, поговорка звучит иначе: не нужна женщина, не нужны и ее дети.

— Для меня отныне она звучит так, как я сказала! — невозмутимо заявила Полуцкая. — Смысл-то один! Я не хочу, чтобы мой мальчик чувствовал себя чужим. Слишком дорого он мне дался!.. И чего это я завелась? — вдруг опомнилась она. — Тебе-то ничего объяснять не нужно… Давай за детей!

Проследив, как Ирка мастерски управилась с очередной порцией спиртного, Тамара с сомнением качнула головой, но проделала то же самое.

— Так что соискателю моего сердца придется полюбить и Костика, — продолжила подруга и откинулась на прислоненную к дивану кожаную подушку. — А если не полюбит, ничего, сама выращу.

— А потом твой сын отправит тебя жить за город, и ты будешь там куковать наедине со своим одиночеством и с тетей Олей в придачу.

Ирка подняла на подругу удивленный взгляд:

— Так и сказал? Ну молодец! Я в его годы сбегала от родичей, а он решил мамку в деревню отправить! Ха-ха-ха!

— Тебе смешно… А я как подумаю, что мне одной там жить, так и дом не мил. Внуков бы, что ли?

— Ха-ха-ха! — почти касаясь головой пушистого ковра, продолжала хохотать Полуцкая. — Бабуля! Да ты же собственница до мозга костей! Твоя невестка через неделю сбежит. Ха-ха-ха!

— Подожди, доживешь до моих лет! И потом, почему сбежит? Я всегда стараюсь найти общий язык с людьми! Даже тебя когда-то за дверь не выставила!

— Попробовала бы! Да я бы ту дверь в два счета высадила…

— И попала бы в милицию.

— Ну и попала бы, — успокоилась Ирка. — Для меня в тот момент главным было убедиться, что у тебя нет Дениса! Слушай, Том, ты что, и вправду всю жизнь была такая положительная? Комсомолка, активистка, спортсменка?

Тамара призадумалась.

— Вот кем-кем, а спортсменкой точно никогда не была, — покачала она головой. — Но на спортсменов в жизни насмотрелась.

Меж тем Ирка промокнула губы салфеткой и подлила в бокалы «Баккарди»:

— Слушай, я никогда не спрашивала… Но в честь моего возвращения открой тайну: кто отец Сергея? Не от святого же духа ты сына родила!

Тамара погладила рукой ворсинки ковра, ковырнула их в одном месте ногтем, поднялась на ноги и вышла из гостиной.

— Смотри, — спустя пять минут вернулась она с фотографией и протянула ее опешившей подружке. — Только предупреждаю — это не Сергей.

— А кто же это?.. Ни фига себе!!! — присвистнула Ирка. — Первый раз вижу такое сходство! А еще говорят, человека нельзя клонировать!.. А что он в руках держит?

— Институтский кубок по волейболу. Алексей мог стать великим спортсменом, если бы не травмы.

— И что, за эти годы так ни разу и не объявился?

— Почему же? Объявился. Осенью.

— И ты смолчала?!

— А что, мне надо было позвонить тебе в прямой эфир?

— Ну, не знаю… — Ирка продолжала внимательно разглядывать фотографию. — Могла бы похвастаться… Теперь рассказывай, — заинтригованная, поторопила она.

— Давай лучше выпьем.

— Выпьем, только скажи: вот он объявился — и что?

— Ничего, одни неприятности. Сначала его люди у меня контракт увели, а на днях узнала… А, — махнула она рукой. — Лучше не рассказывать.

— Выходит, этот Ален Делон такой же мерзкий тип, как и остальные, — сделала вывод Ирка.

Не оспаривая ее слов, Тамара вытащила фотографию из рук подруги.

— К счастью, он не знает, что Сергей — его сын.

— Как это? — снова опешила Полуцкая.

— А так. — Тамара сделала паузу и, продолжая смотреть на потертый по углам снимок, подняла бокал: — За любовь, что не вышла… Ладно, слушай…

* * *

Вместо недели отдыха в горах Радченко, Чернов и еще один охранник провели девять дней в Ошмянах: траурная церемония под моросящим дождем, поминальный стол, бесплодные попытки уговорить мать переехать ближе к сыну… Январь не баловал зимней погодой: солнце практически не появлялось из-за туч, снега тоже не было. Настроение точь-в-точь отражало все перипетии погоды: тягостно, серо, грустно…

На десятый день мать посмотрела на Алексея бесцветными от слез глазами и твердо сказала:

— Ты езжай, сынок, я все равно никуда отсюда не тронусь. Четверо мужчин у меня тут лежат, и мне место найдется… Не переживай за меня: родственники живы, Виктор с Зоей стали как родные. Езжай, сынок, тебе еще жить да жить…

«Жить да жить, — повторил ее слова Алексей, когда Владимир вырулил на трассу Вильнюс — Минск. — А ради кого жить? Ради дела, которое некому передать, ради денег, которые некому оставить? В чем тогда смысл жизни?»

Время в дороге на этот раз тянулось нестерпимо долго. Он то проваливался в дрему, то внезапно открывал глаза, смотрел на часы, затем на дорожные указатели, снова смежал веки. После границы Чернов поменялся местами с другим охранником (Кушнеров, Дубров, Михаил и еще двое уехали в Москву неделей раньше).

«Проехали еще сто километров, прошел еще час, а кажется, целые сутки, — подумал Алексей. — Случись что с матерью — снова не успею проститься… Пусть Артем забирает Инку и вселяется в мой коттедж, а я куплю дом под Минском, стану курсировать в Москву и обратно к матери… Надо позвонить этому Ляхову, напомнить… Эх, уволил бы его ко всем чертям, если бы Цеховский не подписал контракт на три года… Смешно, даже дом подходящий не может найти!»

Пожив пару лет вдали от шумного города, Радченко стал убежденным противником урбанизации. Возможно, это объяснялось подсознательной памятью детства, возможно, стала сказываться усталость, но о возвращении в город он даже не думал. Потому и в Минске просил найти готовый для жизни дом не дальше десяти километров от кольцевой, желательно рядом с поселком, где жила мать Чернова: будет кому присмотреть.

«Минск, Минск… Кто мог подумать, что спустя столько лет я снова туда вернусь? В город, где когда-то рухнули мечты, где живет Тамара… Карма, что ли, у меня такая — возвращаться туда и к тем, кто принес мне одни разочарования? Ерунда! — отбросил он плохие мысли. — Я должен быть ближе к единственному родному мне человеку!»

…Подъехав глубокой ночью к своему дому, Алексей заметил в окнах кабинета свет и решил, что Артем сидит в Интернете. Не ошибся. Кушнеров действительно был занят напряженной работой: пристально всматривался в монитор компьютера, щелкал мышкой, затем передвигался к открытому ноутбуку. Даже появившегося в дверях друга он заметил не сразу.

— Что-то случилось? — поздоровался Алексей.

Машинально ответив на рукопожатие, Артем снова развернулся к компьютерам и зарылся пятерней в волосы.

— Что случилось? — повторил вопрос Радченко.

— Кажется, нас обокрали…

— Кажется или обокрали?

— Обокрали… Гады!


Как оказалось, десятого вечером в подъезде дома неизвестные избили Цеховского и похитили сумку с компьютером. Водитель, по совместительству бодигард, всегда провожал его только до дверей подъезда: дом элитный, охранники, видеонаблюдение. О судьбе генерального директора забеспокоились в половине одиннадцатого утра в пятницу. Не дождавшийся хозяина водитель поинтересовался о шефе у охраны, узнал о нападении, о том, в какую больницу отвезли Максима Леонидовича, и позвонил Дуброву.

Николай тут же бросился к Цеховскому, но к бальному его не пропустили: состояние травмированного требовало покоя. Удар по голове, несколько швов, легкое сотрясение. Слава Богу, кости целы, но пациента лучше не волновать — гипертоник.

Выслушав заведующего, Дубров с помощниками тут же отправился в райотдел милиции, однако ничего нового не узнал: следователя к Цеховскому в тот день тоже не пустили.

Вернувшемуся той же ночью Кушнерову пришлось срочно возглавить оставшийся без руководителя холдинг. Радченко решили ничего не сообщать: зачем терзать его очередными неприятностями? Субботу и воскресенье Артем посвятил строящемуся дому: архитектору, дизайнерам, словом, всем тем, на кого постоянно не хватало времени. В придачу ко всему пришлось посетить два мебельных салона. Намотавшись за день, он так уставал, что даже не включал по вечерам компьютер, без которого, казалось, не мог существовать.

В понедельник утром Кушнеров провел планерку, потом занялся текучкой, от которой давно отвык, так что просмотр банковских счетов пришлось отложить на вечер: из-за разницы часовых поясов это было вполне допустимо. И вот здесь его ждал большой сюрприз: в пятницу с одного из них ушла впечатляющая сумма с шестью нулями, но почему-то не в Италию, заводу — изготовителю оборудования для макаронной фабрики, а в Доминиканскую Республику.

Разрешение на перевод денег Цеховский получил четвертого, накануне их отъезда в Альпы: итальянцы настоятельно просили оплатить заказ сразу после рождественских каникул. По указанию Радченко Кушнеров оставил Максиму бланк закодированного письма на диске: никаких адресов, телефонов, только электронный адрес, куда и надлежало отправить письмо с банковскими реквизитами получателя и суммой. Присутствовало там и кодовое слово для Крюкова, подтверждавшее, что послание готовил сам Кушнеров.

Восьмого января Максим позвонил на мобильный Артему (именно в тот момент, когда все вернулись с кладбища и садились за поминальный стол) и сказал, что заявка на перевод должна уйти не позднее пятницы.

«Что же он еще говорил? — напряг память Артем. — “Примите мои соболезнования… Все мы там будем…” Дальше речь шла о платеже… Когда я сказал, что в пятницу сам появлюсь в Москве, он разволновался: мол, итальянцы — ребята нервные, если возникнет задержка хоть на день, сразу начнут накручивать проценты. Попросил предупредить своих в Нью-Йорке, чтобы платеж не задерживали, что я и сделал… Заявка датирована четвергом… Но почему в Доминиканскую Республику? Итальянцы изменили реквизиты и решили уйти от налогов? Бред… Что же тогда? Ошибка? Маловероятно… Ничего не понимаю!»