Спустившись вниз, шериф увидел сидевшего на диване священника. Уоррен Солтер поднялся и посмотрел на него выжидающе.

– Ей необходимо, чтобы кто-нибудь хотя бы недолго побыл рядом с ней, – просительно сказал Дэниель.

– Я останусь здесь до тех пор, пока она не почувствует, что может остаться одна. А потом я буду каждый день заходить и справляться о ее благополучии.

При этих словах у Дэниеля сразу отлегло от сердца. Доктор тоже будет заходить, но Дэниель не знал, насколько присутствие доктора окажется ободряющим для Дженни. Вот насчет священника он был уверен – его присутствие будет ее успокаивать.

Кивнув головой, Дэниель вышел на веранду, поправил шляпу. После прошедшей грозы воздух был влажен. От земли парило. К тому же дождь смыл следы бандита, которые Дэниель надеялся обнаружить. Поэтому сейчас ему оставалось полагаться лишь на свою интуицию. А она подсказывала ему, что человек, ранивший Дженни, никогда бы не появился в этом маленьком городке, если бы он не разыскивал Джеба Уэллза и Ханну Барнс. А Дэниель знал, куда направились Уэллз и его спутница: в Теос, на территорию Нью-Мексико.

Когда Дэниель пошел по улице, он не оглянулся и не посмотрел на верхнее окно комнаты Дженни. А она, вопреки запретам доктора, стояла у окна, прижимаясь лицом к стеклу.

Глядя вслед удаляющемуся Дэниелю, зная, на какое опасное дело он обрек себя, Дженни подумала, неужели она выжила от бандитской пули лишь для того, чтобы умереть от разрыва сердца?

ГЛАВА 29

Ханна сидела и смотрела на огонь костра. Она думала о том мгновении, когда Джеб два дня тому назад прижимал ее к себе. У нее на коленях лежала винтовка, которую она то заряжала, то разряжала, но делала это машинально. Ничего более прекрасного, чем его поцелуй, ей не приходилось раньше испытывать. Сейчас ей было стыдно вспоминать о случившемся, и ее бросило в жар. По крайней мере, Джеб не должен был видеть, как она краснела от стыда.

Ханна тогда не ответила на его поцелуй, и Джеб сразу выпустил ее из объятий. Каким же слепцом он был, если не прочитал в ее глазах, что творилось у нее на душе! Возможно, Джеб привык к тому, что женщины всегда отвечали на его поцелуи? Ханна догадывалась, что у него было много женщин. И ей вовсе не хотелось быть одной из них. Ханна пыталась понять, чем она привлекает Джеба. Наверное, не так уж и многим. Последние несколько лет она чувствовала себя старой девой, несмотря на то, что была замужней женщиной.

Однако после поцелуя Джеба это ощущение исчезло. Был только один поцелуй, один… Потом Джеб осторожно отодвинул ее от себя, как-то криво улыбнулся и сразу переключил внимание на черепаху, плывшую против течения. У Ханны чуть сердце не выскочило из груди от волнения. Она чувствовала, что в их отношениях теперь многое может измениться.

Джеб тоже сидел у костра, напротив Ханны, и наблюдал за ней. Сомнений не было, она мучилась из-за того, что случилось между ними на реке. Он не собирался больше форсировать события: он хотел, чтобы она постепенно привыкла к его прикосновениям. Ему и в голову не приходило, что один поцелуй так тяжело подействует на нее.

– Ханна, – вдруг сказал он, – я не хотел сделать тебе больно.

Она посмотрела на него широко открытыми глазами. Как удается Джебу Уэллзу читать ее мысли? Неужели он знает, о чем она думает сейчас?

Джеб опять повторил:

– Я не собираюсь делать ничего такого, чего ты не хочешь.

Опустив голову, Ханна уставилась на мерцавшие огоньки костра.

– Дверь остается широко открытой, – пробормотала она.

– Что? – Джеб удивленно посмотрел на нее. Он был уверен, что просто не понял ее слов.

Ханна заставила себя посмотреть на него. «Не надо быть такой полной дурой», – подумала она про себя. А вслух произнесла:

– Я знаю, что ты не причинишь мне зла, – и добавила: – Я никогда и не думала, что ты способен на подобное.

От такого неожиданного поворота Джеб чуть не выругался.


Увидев, как все тщательно убрано на месте, где недавно был костер, Айк задумался, почему Уэллз замедлял ход. Может быть, он не хотел перебираться через реку, за которой начиналась территория индейцев? Возможно, были и другие причины. Как бы то ни было, но Айк тоже замедлил ход и принялся изучать следы. Вскоре он обнаружил, что со следом Уэллза перекрещиваются другие следы. Очевидно, это была небольшая группа индейцев, не более четырех человек, которые как-то бесцельно брели, но направлялись в ту же сторону, что и Уэллз. Айк не думал, что они следуют за Уэллзом и его женщиной, но каких-либо осложнений он не хотел и на всякий случай решил держаться на расстоянии, пока индейцы не оторвутся от Уэллза.

Вокруг места, где был костер Уэллза, земля была усеяна отпечатками следов, оставленных мокасинами. Айк всматривался в них.

– Что такое, Айк? Что-то случилось? – спрашивал с беспокойством Леон.

Айка раздражал голос Леона, напоминая ему жужжание комара. Но он постарался не обнаружить своего раздражения и беспокойства.

– Возвращайся к своей лошади, – сказал Айк и сам вскочил на коня.

Через час Леон стал ныть еще пуще, теперь его жужжание и нытье напоминало Айку целый комариный хор.

– Ну сколько их, Айк? Скажи, как ты думаешь, их много?

– Я видел лишь один след. Может быть, это был одноногий индеец, а может, группа воинов так умело оставила лишь один след – откуда мне знать? Но если ты не перестанешь задавать вопросы, я прирежу тебя, как свинью, и брошу на растерзание этим индейцам.

Айк вполне мог прирезать его. Пот выступил на спине у Леона. Время от времени он нервно оглядывал простиравшееся к северу и западу обширное плато. Каждый дюйм его принадлежал индейцам. Они с Айком были здесь незваными гостями. Но Уэллза и его спутницу тоже здесь не ждали.

Леону хотелось сказать, что хорошо было бы повернуть в какое-нибудь безопасное местечко, в тихий городок, но он сразу вспомнил, что в Техасе для них не было таких мест. И не только из-за убийств, которые совершал Айк. Теперь и он, Леон, разделив участь убийцы, стал таким же.

Одна назойливая мысль все время свербила у него в голове – о том, чего лишила его жена проповедника. Он должен найти эту суку, он во что бы то ни стало найдет ее.

Когда Леон примолк, Айк вдруг ясно ощутил присутствие человека, и где-то совсем рядом. Сквозь шуршание копыт по золотистой траве прерии, сквозь жужжание насекомых и птичьи трели доносился какой-то посторонний звук. Он был похож на тихое завывание или даже причитание. Уилкинс хотел было открыть рот, когда Айк вдруг натянул вожжи и сделал ему знак молчать.

Когда они остановились, трава вокруг них была неподвижна, но сквозь тишину был слышен какой-то монотонный звук. Айк оглянулся вокруг, затем повернул лошадь к стоявшему неподалеку одинокому дереву, окруженному низкорослым кустарником.

Леон почувствовал, как мурашки побежали по его спине. Это были песнопения индейцев. Будь он проклят, если это не так! Какого черта Айк направился прямо к ним? Леон покачал головой и поехал за ним на достаточном расстоянии, решив, что, как только мимо него просвистит выпущенная из лука стрела, он тут же повернет назад. Если Айк такой храбрый, пусть сам едет в волчье логово. Леон хотел еще пожить.

Айк подъехал к дереву. Там, опираясь о дерево спиной, сидел старик-команчи. Его длинные волосы были совершенно седыми. На нем была его самая лучшая одежда, рядом с ним в землю была воткнута боевая пика. К концу ее были прикреплены разноцветные перья, которые слегка покачивались при дуновении ветерка.

Индеец, подняв глаза к небу, продолжал свое тихое пение, не обращая на подъехавших никакого внимания.

– Айк, Айк! – хрипло прошептал Уилкинс. Айк обернулся, зло уставившись на него.

– Не подходи ты к нему! – Леону совсем не хотелось, чтобы с Айком что-то случилось. Он содрогался при мысли, что может остаться один на этом огромном пространстве Стейкт Плейн, и ему придется иметь дело с теми индейцами из разных племен, которые отказались подчиниться белым людям и уйти в резервации.

– Заткнись, Леон, – прошипел Айк, удивляясь, что Уилкинс не видит, как беспомощен этот старик. Наверное, он пришел сюда умирать, или его просто бросили здесь.

Несколько минут Айк ломал голову, пытаясь сообразить, к какому племени индейцев принадлежит старик. Едва ли это индейцы, которые идут тропой войны. Судя по следам, в этой группе было всего несколько человек, и, по крайней мере, один из следов принадлежал женщине. Потом Айк подумал, что это, возможно, небольшая группа налетчиков, но тогда вряд ли среди них был бы старик.

Он пожал плечами, теряясь в догадках, затем сказал Леону:

– Пошли!

Этот старик ничем им не угрожал. Его надо оставить, пусть он поет свою лебединую песню, а через пару дней здесь будут кружить канюки.

– Ты не убьешь его, Айк? – Леон не мог понять, зачем оставлять этого индейца, если его можно просто прикончить. Хотя ему было бы противно смотреть, как Айк делает это.

Айк направил свою лошадь на запад, покачав головой; ему не хотелось даже отвечать. По мере того, как они отъезжали от старика в ту сторону, куда указывали следы, оставленные мокасинами индейцев, пение становилось все тише и наконец прекратилось совсем. Старик смотрел вслед этим двоим и думал о своем внуке и двух невестках. Он старался отбросить эти мысли. Сегодня утром, когда он проснулся, это дерево и это место позвали его на вечный покой. Именно сегодня он решил, что настал день, чтобы умереть.

Посмотрев на небо, он запел с новой силой, но что-то было уже не так. Тот мир, в который он себя погружал, вдруг стал ускользать от него.

На своем веку он видел много бледнолицых. Некоторые из них были хорошими людьми, как, например, тот техасец с зелеными глазами и его женщина, у которой волосы напоминали осенние листья. Но были среди белых и плохие люди. Эти двое явно были плохими. Когда они стояли и смотрели на него, он почувствовал запах зла, исходящий от них.