– Что… что ты сделал? – заикаясь, проговорил Уилкинс, сразу сообразив, что лучше бы ему этого не видеть и продолжать спать. Но тогда, возможно, Нельсон всадил бы нож и в него.
Тщательно вытерев кровь со своих брюк, Нельсон убрал лезвие в ножны.
– Надо уходить, – сказал он таким спокойным голосом, как будто бы он зарезал кролика, а не человека. – Идешь со мной? Или, может быть, ты хочешь, чтобы тебя повесили, когда найдут его? – спросил он, кивая в сторону Шоу.
Уилкинс выкарабкался из своей койки. Его не надо было спрашивать дважды. Выбора у него не было. Его, конечно, совсем не радовало то, что придется удирать с человеком, который мог, не моргнув глазом, убить своего компаньона. Но меньше всего ему хотелось быть повешенным за чужое преступление. Однажды он уже избежал правосудия. У него было чувство, что на этот раз ему от этого не уйти.
Уилкинс торопливо собрал свои вещи. Их было не так уж и много. В армии полагалось иметь лишь самое необходимое. Только тогда, когда он заметил, что Нельсон обыскивает койку Шоу, Уилкинс осмелился спросить:
– Почему ты убил его, Айк?
Нельсон медленно выпрямился, держа в одной руке кожаный мешочек:
– Вот из-за этого.
Уилкинс припомнил, как Шоу развязывал этот мешочек и высыпал его содержимое на постель, а затем, любуясь, поигрывал с самородками. Неохотно Уилкинс кивнул головой в знак понимания. Да, если бы у него хватило духа, подумал он, может быть, он тоже смог бы убить за такие вот золотые кусочки.
– Кроме того, – добавил Нельсон, – если разразится война, то этот северянин оказался бы по другую сторону баррикад. Я лишь избавил себя от возможных осложнений.
Уилкинс опять кивнул головой и вышел за Нельсоном из палатки. Он не мог спорить с ним. Он почувствовал некоторое облегчение, думая о том, что будет путешествовать вместе с Нельсоном. Нельсон знал, что у Уилкинса нет ни гроша, и они оба были стойкими техасцами. Эти два обстоятельства успокаивали его, давали ощущение безопасности. По крайней мере, он на это надеялся.
Уилкинс забеспокоился, когда понял, что Нельсон явно направляется не к лошадям, а к палатке капитана.
– Что ты собираешься делать? – спросил он.
Нельсон ехидно улыбнулся:
– Я должен получить причитающееся мне жалованье. И ты тоже.
Уилкинс нервно облизнул губы. У него чесались ладони, так, как будто это он только что убил Шоу.
– Тогда вот что. Я оседлаю лошадей, а если Пламмер отдаст тебе мое жалованье, я поделюсь с тобой. – Его даже передернуло, когда он увидел вспыхнувший огонек ненависти в глазах Нельсона. – Черт побери, ты можешь забрать все.
Нельсон отдал свое седло Уилкинсу.
– Конечно. Ты подготовишь лошадей, а я отправлюсь к Пламмеру.
Увидев на лице Нельсона ухмылку, Уилкинс почувствовал, как мурашки пробежали у него по коже. Мужчины любят опасность, и Уилкинс всегда это знал.
Когда Уилкинс отвязывал лошадей и запрягал их, все это время он шептал себе: «Дурак, ну какой же дурак». И он даже не знал, к кому же это относилось: к нему или к Нельсону.
Когда Нельсон вернулся, он особо не распространялся о своем визите к капитану, да и Уилкинс никаких вопросов не задавал. Хотя кое-что ему было бы любопытно узнать, например, отдал ли Пламмер Нельсону его жалованье? А может быть, Пламмер вообще уже был мертв? Он не представлял, что Нельсон мог наброситься на капитана. Впрочем, все могло быть.
Он передал Нельсону вожжи. Они взобрались на лошадей и не спеша тронулись в путь.
Лагерь постепенно оживал. Уилкинса даже пот прошиб. В любой момент кто-нибудь мог заглянуть к ним в палатку, где весь в крови лежал Тодд Шоу. Он стал быстрее подгонять лошадь, видя, как Нельсон, глядя на него, ухмыляется. Но Уилкинсу было уже все равно. Ни один нормальный человек не счел бы за трусость нежелание добровольно сунуть голову в петлю. Поймав косой взгляд Нельсона, Уилкинс затрясся. Ни один нормальный человек не пошел бы к Пламмеру за жалкими грошами, зная, что его преступление может быть раскрыто в любую минуту. А он, Уилкинс, тем более не сделал бы этого, зная, что у него в кармане лежит мешочек с золотыми самородками.
Впереди виднелась излучина Красной Реки. Над водой стояла легкая дымка. Постепенно она исчезала так же, как прояснялось небо после длительного ночного дождя.
Когда лошади вошли в воду, Уилкинс несколько расслабился. Может быть, все наконец позади. Животные поплыли, делая медленные, сильные гребки. Когда его гнедой ступил на землю, Уилкинс довольно громко и облегченно вздохнул. Солнце уже почти полностью появилось над горизонтом, а признаков погони за ними все еще не было.
Постоянно думая о мертвом Шоу, которого вот-вот обнаружат, Уилкинс не сразу увидел ее, прислонившуюся спиной к дереву. Девушка была в одежде из оленьей кожи, почему-то не разукрашенной традиционными бусинками или бисером. Она вся дышала юностью и невинностью, но ее надменно вздернутый подбородок говорил о том, что она принадлежит племени команчи.
К своему удивлению, Уилкинс почувствовал, как в нем растет утраченное совсем было вожделение. «Посмотрим, что вскоре останется от ее надменности», – подумал Уилкинс.
Не сказав ни слова Нельсону, он дернул за поводья и направился в ее сторону. Он увидел, как она отпрянула от дерева и в ее глазах мелькнуло что-то похожее на страх. Уилкинс надеялся, что это страх. Эта мысль была словно бальзам для него. Наконец-то даже воспоминание о сглазе показалось сейчас смешным. Эта девчонка поможет ему доказать это. И, когда он насытится ей как женщиной, он позабавится с ней, как с парнем. Посмотрим, как ей понравится это.
Когда между Уилкинсом и девчонкой оставалось меньше трех футов, издалека донесся первый окрик. В тот же самый момент Уилкинс услышал, как выругался Нельсон, а затем быстро удаляющийся топот лошади Нельсона, которую тот изо всех сил, удирая, пришпоривал.
На какое-то время Уилкинс оторопел. Сукин сын, ускакал, бросив Уилкинса, даже не обернувшись, даже не предупредив его. Ублюдок.
Уилкинс смотрел на удалявшегося Нельсона, затем взглянул на девочку. Не долго думая, он подъехал к ней, наклонился и схватил ее. Девочка дрыгала ногами и царапалась, когда Уилкинс втаскивал ее на лошадь, но он легко перебросил ее через седло впереди себя. Он почувствовал, как ее бедро уперлось в его член, и подумал, что вместо того, чтобы овладеть ею прямо сейчас, ему придется удирать.
ГЛАВА 9
Проснувшись, Ханна услышала самую колоритную брань, какую ей приходилось слышать. У Ханны были братья, которые в ее присутствии особо не стеснялись в выражениях. И поэтому Ханна могла оценить услышанное.
И то, как сейчас ругался Джеб, не шло ни в какое сравнение с тем, что позволяли себе ее братья.
Моргая, Ханна села, растирая затекшую спину. Она чувствовала себя неловко, сознавая, какой неопрятный сейчас у нее вид: волосы растрепались и беспорядочно свисали прядями из пучка. Она так устала вчера вечером, но все равно надо было заплести косу. Ей не столько было неудобно перед Джебом Уэллзом за свой неопрятный вид, просто она была от природы чистоплотной и аккуратной.
Оглядываясь по сторонам, она старалась определить причину его гнева. Это явно была не погода. Несмотря на то, что большую часть ночи бушевала гроза, утреннее небо было ясным и воздух приятно прохладным. Но эта прохлада исчезнет, как только солнце начнет палить.
Она наблюдала за Джебом, который побрел к чаще деревьев и свирепо уставился на спутавшиеся ветки кустарника, так раздражавшего его. По крайней мере, все так и выглядело, именно этот кустарник – Ханне он показался просто кучей сорной травы. Она хотела спросить его, что случилось, почему он так зол, но решила, что для нее будет лучше сейчас не привлекать к себе внимания. С Кэйлебом она всегда использовала именно такую тактику. Однако гнев Кэйлеба чаще всего был направлен именно на нее, поэтому в таких случаях эта тактика все равно не помогала.
Вытащив последний спутанный локон, она стала пальцами, словно гребенкой, расчесывать волосы. Ее гребенка находилась в сумке, но она не собиралась, пока Джеб не успокоится, искать ее. Распутывая пряди, Ханна заметила игру солнечного луча, попадавшего на шелковистый локон ее волос, которые переливались разными оттенками – рыжим, золотистым и медным.
Сотни раз она желала быть блондинкой. Белокурые волосы смотрятся по-особому деликатно.
«Любезность всегда лжива, а красота тщеславна».
Голос Кэйлеба, напомнивший ей сейчас эту непреложную истину, как будто насмехался над ней, и Ханна на мгновение закрыла глаза. Истинность этих слов, как, впрочем, любых других, сказанных ее мужем в период их замужества, причиняла ей боль.
Когда она открыла глаза, прямо перед ней стоял Джеб Уэллз и наблюдал, как она укладывала волосы. Она покраснела от смущения и подумала, не считает ли он ее тщеславной и не кажется ли ему, что она старается привлечь его внимание. Но когда она заглянула в глаза Джеба, то покраснела еще больше, но по другой причине. Никогда ни один мужчина вот так не смотрел на нее, она не знала, о чем говорит подобный взгляд, она даже не понимала, нравится ли ей этот взгляд.
Джеб, прикрыв глаза от солнца, смотрел на ее волосы цвета красной осени. Проклятье! На минуту он даже позабыл, что сердит, и о том, что произошло.
– Ваша лошадь ушла, – сказал он наконец.
Все еще загипнотизированная его взглядом и стараясь определить, что же все-таки он означает, Ханна непонимающе поглядела на него.
– Что вы сказали?
Джеб фыркнул. Она опять где-то витает!
– Я сказал, что ваша проклятущая лошадь, чтоб ее… ушла.
Невольно Ханна пришла в ужас от его гнева. Неужели он думал, что она станет винить его?
– Но ведь она же была связана? – Ханна видела, как Джеб стреножил всех трех лошадей.
– Я знаю это и без вас, – огрызнулся Джеб, разозлясь еще больше на то, что она отпрянула от него, как черт от ладана. Он никогда в своей жизни не обращался дурно с женщиной, а эта вела себя так, словно он мог поднять на нее руку в любую минуту. Возможно, ее муж так и делал?
"Навсегда" отзывы
Отзывы читателей о книге "Навсегда". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Навсегда" друзьям в соцсетях.