Бэкгаммон(Игра, аналогичная нардам). Селина кипела от негодования. Чего она только не представляла в своем воображении! Гастон убедил ее, что под этим названием подразумеваются любовные забавы, и она переживала, что он ласкает очередную красотку, когда на самом деле он играл в бэкгаммон.

Она вдоль и поперек мерила шагами просторную спальню, которую Аврил предоставила в ее распоряжение, и никак не могла успокоиться. Человек, который столько твердил о честности, о доверии, так нагло обманывал ее! Как он после этого осмеливается обвинять ее во лжи и коварстве? Она-то как раз говорила истинную правду!

Зачем он заставил ее поверить, что он хуже, чем есть на самом деле? Почему ясно не объяснил, что на самом деле представляют его «настольные игры»? Она видела единственную причину — ему просто хотелось посмеяться над ее недогадливостью.

Добрую часть вечера Селина провела, строя планы мести. Предвкушала, как хитро подведет Гастона к нужной теме разговора, придумывала блестящие, остроумные реплики, которыми сразит его. Но все оказалось тщетным: Гастон не вышел к ужину. Не было его и в своей комнате.

Аврил это ничуть не встревожило. Она сказала, что привыкла к исчезновениям деверя, особенно если тот бывал чем-то расстроен. Чтобы отвлечь Селину от мрачных мыслей, она провела ее по замку, показав все — от фонтанчика на кухне до мраморного павильона в саду и мозаичных полов в комнатах верхних этажей. Замок действительно был необыкновенным. Аврил рассказала, что Жерар, в молодости приняв участие в крестовом походе, вернулся с Востока под огромным впечатлением арабской культуры. Решив построить для них двоих этот замок, он использовал мавританские мотивы.

Пол главного зала вместо соломы покрывали персидские ковры, кубки были из стекла, а на кроватях лежали дамасские покрывала. Большинство комнат сверкало роскошью в сравнении со спартанской обстановкой замка Гастона. Селина, однако, обращала мало внимания на прелести архитектуры и убранства, занятая главным образом поисками мужа. Мысли о возможном реванше над ним смешивались с тревогой, вызванной воспоминаниями об угрозах Туреля.

Гастона нигде не было.

Наконец ей надоело метаться по комнате, она остановилась в центре и стала растирать спину. Наверное, он специально решил заставить ее поволноваться в ответ на унижение, которому они подвергли его. Ладно. Но она не позволит ему помешать ей как следует выспаться — она и так провела много бессонных ночей, когда его малейшее движение заставляло ее напрягаться и ощущать, как все внутри наполняется жаром.

Как прекрасно оказаться наконец без его соседства! В первый раз за многие недели пути. Сбросив башмачки, она подошла к кровати, находящейся на круглом возвышении, и блаженно вздохнула. Она сама расшнуровала платье на спине, не желая будить служанок, которых ей прислала Аврил.

Сон на кровати будет истинным наслаждением после ночей, проведенных в тошнотворных тавернах, убого обставленных аббатствах или просто на подстилках в лесу. Ее ждет огромная кровать под тяжелым балдахином с мягкими белыми простынями, шелковыми подушками, арабскими одеялами из шерсти и хлопка. Она стянула платье, комом бросив его на пол, и скользнула между двумя гладкими, как шелк, простынями.

Теперь только спать! Долгие дни непрерывной скачки совсем лишили ее сил, не говоря уже о тупой боли в спине, о которой она боялась даже думать.

Свернувшись клубочком, она закрыла глаза и попыталась расслабиться. Но это оказалось невозможно: в голову все время лезли тревожные мысли. Особенно не давало ей забыться то, что рассказала Аврил, когда они были на кухне.

Селина раскатывала тесто для лапши по довольно скромному рецепту, а Аврил делилась с ней своим увлечением: иностранными языками. В глазах юной миледи даже зажегся огонек, когда она упомянула о своей коллекции древнегреческих и латинских текстов. Она также свободно говорила на германском, кастильском наречиях и немного знала арабский. Особый интерес хозяйка проявляла к происхождению различных слов.

— «Аврил», — сказала она, — означает «весна».

Ее очень заинтересовало имя гостьи. Она такого никогда не слышала и отправилась в библиотеку, чтобы навести справки.

Когда она вернулась со счастливым видом и сообщила Селине об успешном результате своих поисков, та выронила из рук глиняный горшочек со специями и даже не услышала, как он разбился, упав на пол.

Даже теперь, когда она лежала с открытыми глазами, ей было не по себе. Ее имя было традиционным в семье и уходило в глубь столетий. Мать назвала ее так в честь прапрабабушки. И в нем не было заключено абсолютно ничего, кроме совершенно обыденной «веточки петрушки».

Аврил же сообщила ей, что на древнегреческом «Селина» означает «дочь Луны».

И сейчас, думая об этом, Селина почувствовала, как ее охватывает суеверный ужас, от которого по спине побежали мурашки. Она рывком села и отбросила одеяло. Дочь Луны. Как будто так решила судьба задолго до ее первого крика. Как будто ей еще до рождения предрешено было пройти через невероятные приключения.

Но это невозможно! Не могла судьба быть настолько жестокой, чтобы она оказалась здесь. С пулей в спине. С мужем, который не доверяет ей, не любит ее и не проявляет даже признаков человеческой теплоты.

Опять он! Так или иначе, но ее мысли все время возвращаются к Гастону. В расстройстве она вылезла из постели и надела платье, не тратя время на его шнуровку. Ей нужен глоток свежего воздуха. Селина пошла к двери, которая, как ей сказала Аврил, вела на открытую террасу.

Для марта ночь была исключительно теплой. Селина выглянула наружу и ступила на террасу. Она выглядела очень современной даже для двадцатого века. Для средних же веков это было необычное зрелище, тем более что ее терраса была не единственной — они окружали главную башню и находились у каждой спальни. Их поддерживали массивные опоры, и тем не менее вся конструкция казалась очень легкой: с изящными арками, мозаичными полами, стенами и потолком, украшенными слоновой костью и лазуритом, сверкающими в лунном свете, — и заканчивалась куполообразной крышей в виде луковки.

В этой детали замка тоже сказывалось влияние арабов, но особенно трогательным было то, что, как говорила Аврил, Жерар придумал построить террасы, чтобы удивить ее. Селина провела рукой по гладкому краю резных каменных перил, проходящих на уровне пояса. Это было делом рук явно неравнодушного человека.

Какими разными были два брата!

Из того, что узнала Селина, Жерар не всегда был таким. Аврил выходила замуж без любви, и в первое время ее муж очень напоминал Гастона: был высокомерным, властным, лишенным теплоты. Между ними то и дело возникали яростные споры, и первые недели новобрачная провела в слезах, мечтая об одном: вернуться домой.

А потом постепенно, так что они даже сами не заметили как, в их сердца пришла любовь друг к другу. Для этого, шепотом сообщила Аврил, нужно только время.

Время. Селина облокотилась на перила и посмотрела вниз — на двор замка, на ров, на серебряные в лунном свете кроны деревьев, голые ветви которых скоро зазеленеют свежей листвой.

Время. Как же она устала! Нужно возвращаться и постараться отдохнуть, даже если не удастся заснуть. Свежий воздух не помог, а попытки разобраться со своими бедами только усугубили ее подавленное состояние.

Селина повернулась, чтобы идти в спальню, как вдруг мимо террасы, будто с неба, пролетел какой-то предмет. Подбежав к перилам, она заметила, что в воду, заполнявшую ров, что-то упало. Она посмотрела вверх и вскрикнула.

На луковице крыши соседней террасы сидел, обхватив ее ногами, Гастон. До него было шесть футов в сторону и десять вверх, но и с этого расстояния Селина увидела, как он, заметив ее, криво улыбнулся. За недели пути борода у него отросла, и сейчас он походил на разбойника с большой дороги.

— Добрый вечер, дорогая супруга. Решили полюбоваться ночным пейзажем?

От страха у нее перехватило дыхание, и она не смогла ничего сказать в ответ. Он держался лишь благодаря тому, что его тело было зажато между куполом и стеной замка. Одно неловкое движение — и он полетит вниз.

— Что вы там делаете? — в ужасе выкрикнула она.

— Наслаждаюсь прекрасным видом, — невнятно ответил Гастон, — и одной-двумя фляжками прекрасного кастильского вина из погребов моего брата. — В доказательство он помахал одной из фляг.

— Похоже, речь идет не о двух, а о десяти флягах! — сердито заметила она, от страха сжимая широкие каменные перила. Бог знает, как он забрался туда, но спуститься у него нет никакой возможности. Тем более пьяному.

— Две или десять — какая разница? — Он откинул голову назад. — Все равно теперь это мое вино, а не моего брата.

Алкоголь делал невнятной его речь, но не мог скрыть грусти, звучащей в голосе. Селина почувствовала эту боль как свою собственную. Почему не замечала ее раньше? Прежде она даже не думала, что он тоже может страдать. Ведь, наверное, для него было настоящей мукой находиться в доме, полном воспоминаний о брате.

— Гастон, — тихо сказала она, пытаясь заставить его сосредоточиться на вопросе, который занимал ее, — как вы туда забрались?

— Поднялся по краю, — он сделал неопределенный жест, — прыгнул, повернулся, потом подтянулся на руках. — Он сделал неловкое движение плечом. — По-моему, я разбередил старую рану.

Селина закусила губу, чтобы сдержать рвущийся из груди стон.

— А как вы думаете спускаться обратно? — спросила она, стараясь казаться спокойной.

Гастон взглянул на нее, наклонив голову. На лоб упала прядь волос.

— Ваш голос звучит взволнованно. Вы правда обеспокоены?

— Я не хочу, чтобы вы сломали шею или утонули во рву. Он тут же посмотрел вниз и — потерял равновесие. Селина закрыла руками рот, видя, как он начал соскальзывать вниз.

Почти тут же Гастон выпрямился, скорее всего бессознательно, благодаря долгим годам жизни в постоянном напряжении, в постоянной готовности к любым неожиданностям. Снова заняв устойчивое положение, он небрежно улыбнулся: