— Леди Селина!

— Ох, простите! — Селина только сейчас заметила, что Иоланда обращается к ней.

— Попробуем с новой порцией? — повторила женщина, подходя со сковородой в руках. Она оглядела Селину и улыбнулась: — Пока не все тесто попало на вас.

Селина посмотрела на платье и поняла, что переборщила в своем старании. Весь лиф ее бархатного золотистого платья — швея Иветта специально выбрала материал в тон волосам Селины — был запачкан мукой, забрызган яйцом и маслом.

— О нет! — простонала Селина. Коснувшись щек, она обнаружила, что на лицо тоже попали липкие комочки теста. Ими были залеплены волосы и конический, под цвет платья, головной убор. — Что я наделала?

— Не беспокойтесь, миледи, — покачала головой Иоланда, — мы приведем в порядок и ваше лицо, и ваше платье. Давайте лучше продолжим, пока сковородка еще горячая.

Селина вздохнула и кивнула. В другой раз она бы не так расстроилась, но нынче она впервые надела это платье и втайне надеялась, что в нем ее увидит Гастон. Глупая затея! Наивная, как он любил говорить.

Ей так хотелось выглядеть эффектно, предстать перед ним элегантной и красивой. И совершенно равнодушной к нему. Устроить небольшое представление, перед тем как исчезнуть отсюда навсегда. Финальный выход Селины.

Вот незадача! До сих пор им не довелось встретиться, а сейчас, в испорченном платье, ей этого вовсе не хотелось. Глупо все получилось…

Селина зачерпнула ложкой тесто. Поздно страдать по испачканному платью.

Поздно для многого другого.

Она вылила тесто на сковороду. Оно зашипело в горячем масле.

— Осторожно, Иоланда. Не держите сковороду неподвижно, иначе печенье прилипнет ко дну. Пусть только края чуть подрумянятся… Вот так, хорошо. — Она сделала шаг назад. — Нет, постойте…

Она вздрогнула, когда печенье подлетело вверх и прилипло к потолку.

— Пропади оно пропадом! — в сердцах воскликнула Иоланда.

— Я нашла мед! — радостно крикнула Габриэль, появляясь из кладовой.

— Нам нечего с ним есть, — пробурчала Иоланда. — Похоже, придется отскребать нашу «ночную трапезу» с потолка.

— Ничего страшного. Дополним ими тянучки, которые соскребали вчера со стен. — И девочка заразительно рассмеялась.

Селина и Иоланда не удержались, и вот уже все трое корчились от смеха. Селина не припоминала, чтобы кто-нибудь объяснял ей, как управляться с прыгающим воздушным печеньем. Особенно с печеньем, прилипающим к стенам и потолку кухни средневекового замка.

— Иоланда, — начала объяснять Селина, отдышавшись, — сковороду надо двигать из стороны в сторону, а не вверх и вниз.

— Я непременно освою это, — заявила Иоланда, возвращаясь со сковородой к огню.

— А я пока еще взобью тесто. — Селина подняла вверх ложку над миской, радуясь, что ее ученицы проявляют такую настойчивость.

Через секунду она услышала, как захихикала Габриэль.

Селина подняла глаза.

В дверном проеме, заслоняя его своим телом, стоял Гастон. Его недоуменный и слегка раздраженный взгляд замер на ней.

Селина почувствовала, как мутовка выскальзывает из пальцев. Неужели он пришел, чтобы увидеть ее? Сердце остановилось, а затем бешено застучало. Чего он хочет? Зачем искал ее после трех недель явного отчуждения? Зачем она понадобилась ему сейчас, когда заканчивается ее время в замке? В глубине души она надеялась, что встретит его, но когда так и не встретила…

Боже, она же выглядит совершенной замарашкой! Вся в муке, в масле и яйцах. От макушки до пят. И в испорченном платье, надев которое, собиралась сразить Гастона своим холодным безразличием.

Он молча стоял в дверях — злой, жестокий… и красивый. Его голубой камзол и того же цвета трико плотно облегали мускулистую фигуру и подчеркивали черную шевелюру и темные глаза. Хотя между ними было приличное расстояние, она видела мельчайшие детали: и напряженно выпрямленную спину, и небритое лицо, и сильные пальцы, сжимавшие рукоятку кинжала.

К вящему огорчению, Селина почувствовала, как ее охватывает дрожь при воспоминании о силе и нежности этих пальцев. Боже, как он прикасался к ней в ту далекую ночь! Казалось, они расстались только что, а не три недели назад.

Еще она вспомнила, что он способен на жалость и нежность, хотя и отвергал эти чувства, считая их недостойными мужчины. Он убеждал ее, что между мужчиной и женщиной может существовать только физическая связь, что ему нужно только наслаждение. До сих пор, вспоминая его слова, она расстраивалась и злилась.

— Милорд? — с почтением произнесла Габриэль, видя, что Селина молчит. — Могу ли я чем-нибудь вам помочь?

— Я искал… — Он не спускал глаз с Селины. — Изабеллу, — выговорил он наконец.

— Она в своей комнате, милорд. Прядет шерсть, — подсказала Иоланда. — Она всегда прядет в это время.

Он кивнул, по-прежнему глядя на Селину.

— Что вы здесь готовите, дорогая супруга?

Один из прилипших к потолку комочков теста вдруг отклеился и с легким стуком упал к его ногам.

— Воздушное печенье. — Она не опустила головы, показывая, что для нее нет ничего необычного в таком способе печь сладости.

Ну почему всегда при его появлении с ней происходят какие-то нелепицы? То она приняла его в лесу за медведя, то, убегая, свалилась с обрыва в реку, то испачкала свое лучшее платье и устроила на кухне настоящий хаос.

— Понятно, — хмуро сказал он, взглянув на кусочек теста у своих ног.

Воцарилось молчание. Она стояла, застыв. Нет, не застыв, а будто парализованная ударом электрического тока.

— Спокойной ночи, — бросил он и вышел, больше не взглянув на нее.

С его уходом к Селине возвратилась способность разумно мыслить, и она почувствовала новый приступ ярости и боли.

— Значит, в эту ночь очередь Изабеллы? — вслух поинтересовалась она. — Он каждую ночь уводит к себе другую девушку, ведь так?

Селина слышала, как приближенные к нему мужчины не раз шутили по поводу времяпрепровождения своего господина за «настольными играми» с очередной красавицей. «Они это так называют», — думала она, а внутри что-то болезненно сжималось.

— Миледи, — мягко сказала Иоланда, ставя сковородку на огонь. — Он всегда был таким, а мужчинам очень трудно измениться…

— Они все и наполовину не так красивы, как вы, миледи, — успокоила ее верная Габриэль. — Может быть, со временем он поймет, как ему повезло с женой.

«Со временем!» — с грустью подумала Селина, а вслух произнесла:

— Да, наверное, поймет.

К Селине подошла Иоланда. Ее суровое некрасивое лицо похорошело от выражения теплоты и сочувствия. Селина еще никогда не видела ее такой.

— Леди Селина, не принимайте все это близко к сердцу. Мужчины часто говорят о верности, но мало что дают своим женам. На месте, где должно быть сердце, у них камень.

Селина почувствовала за словами кухарки старую и глубокую боль.

— Мне безразлично, чем он занимается, — пожала она плечами. — Право господина проводить время с кем он захочет.

— Вы само великодушие и всепрощение, — покачала головой Иоланда. — Пожалуй, вы даже слишком добры. Женщина с таким сердцем обречена на страдания… если вверит свою судьбу мужчине.

— Я никому ничего не собираюсь вверять.

Габриэль выразила свое отношение к происходящему более прямо: бросила испуганный взгляд в сторону закрывшейся двери и прошептала:

— Вы заслужили лучшего отношения к себе, миледи! Господин к вам несправедлив.

У Селины кружилась голова от одолевавших ее противоречивых чувств. Своей поддержкой Габриэль и Иоланда смутили ее: она бы ни за что не поверила, если бы ей сразу после появления в замке сказали, что преданные слуги Гастона окажут ей уважение и даже подарят свою дружбу.

Но от их хозяина она этого никогда не дождется.

А ей именно это нужно…

— Простите меня, — обратилась она к своим ученицам и тут же отвернулась, чтобы они не заметили выступивших слез. — Не согласитесь ли вы закончить наш урок в… другой раз? Я очень устала и хочу лечь.

— Конечно, леди Селина, — ответила Габриэль и присела в глубоком реверансе: жест внимания и преданности, которого Селина до сих пор не удостаивалась.

— Сладких вам снов, миледи, — добавила Иоланда и склонилась перед ней, как перед королевой.

Селине захотелось обнять обеих, но она боялась разрыдаться. Она выскользнула за дверь, и слезы брызнули у нее из глаз.

Проходя темным залом, она поняла, что невольно обманула своих подруг. Ведь они видятся в последний раз!

И Гастона она видела в последний раз.

Потому что наступала та самая ночь.

Селина жалела, что у нее нет часов, хотя бы солнечных. Правда, солнечные ночью не помогут. Наверное, подошли бы лунные часы. В замке почти невозможно определить время, а ей нужно рассчитать его очень точно. Буквально до секунды.

Чтобы успокоиться, она решила чем-нибудь себя занять. В последний раз приласкала Грушо, надеясь, что кто-нибудь разберет ее почерк, написала записку Иоланде, чтобы та позаботилась о котенке; переоделась в свой шелковый, цвета янтаря тедди. Ладони вспотели от нервного напряжения. Она стала дышать глубже. Вдох до восьми, выдох до шестнадцати.

За несколько суток до этого события Селина стала обращать внимание на колокольный звон, ежедневно разносившийся по округе и отмечавший начало и конец работы. Первый раз колокола звонили в шесть утра, будили людей и поднимали их на молитву. Второй перезвон происходил в полдень и возвещал об обеде. Наконец, в третий раз колокола звонили в восемь вечера. В это время пора было разжигать огонь в очагах, готовить ужин и отправляться ко сну.

Она, Иоланда и Габриэль начинали свои кулинарные занятия после третьего перезвона, а в десять, как ей казалось, она обычно ложилась. Сейчас Селина чувствовала, что время приближается к одиннадцати, но точно не знала.

Для нее, привыкшей пользоваться кварцевыми часами с секундной стрелкой, приезжать в аэропорт за минуту до отлета, круглосуточно отправлять послания, готовить обед за две минуты в микроволновой печи, привыкшей к факсам, модемам, стремительному ритму жизни в Чикаго, было невыносимо находиться в неведении.