— Вы губите нас, — шепнула я.

— Чем же? — насмешливо спросил он, не выходя из роли дерзкого принца, каким он приехал ко двору.

— Все поняли, что между нами…

— Плевать.

— Но свадьба…

— Не желаю слышать.

— Это не любовь.

— Молчите, — коротко бросил он, и с суровым, ледяным лицом продолжил наш сумасшедший, бездумный танец.

Его будто бы задели эти слова. Он в нас верил, безумец. Как он может… как он смеет? Куда превознесла меня его любовь?

Глупый… мой глупый принц.

— Вы принц…

— А вы моя.

— Ваша кто? — не сдержалась я. В голосе была мольба, я молила отпустить, будто он был в силах вырвать из моей груди собственное сердце.

Мне казалось, что все на нас смотрят. Мне казалось, что мы пропали. Что ладонь Натаниэля прожигает кожу на моей спине, что все видят, как его пальцы гладят мои. Что все чувствуют, как его дыхание греет мою щёку, как наши щёки порой соприкасаются и как мы от этого, всякий раз закрываем глаза.

— Моя любовь, — шепнул он.

— Когда же это закончится, — взмолилась я и… конец.

Музыка оборвалась истеричной торной и протяжно завыл табулен. Музыканты отложили инструменты.

Перерыв.

Принц ещё держал мою руку и мою талию, а когда это стало неприличным я сделала шаг назад. Отошла, но он будто привязанный пошёл следом.

Я сгорала со стыда и краска заливала лицо, мне было больно видеть косые взгляды, а принц их будто не замечал, и у стола с напитками, моя рука дрогнула, а он поддержал не давая пролить вино на стол.

— Оставьте меня, — горячо прошептала я.

— Не могу, — так же горячо ответил он.

— Милая Эмма, — отвлёк голос тётушки, и я зажмурилась.

— Да?

— Идём, ты нужна королеве.

— Конечно. Ваше высочество, — я склонилась перед принцем в низком реверансе и сбежала так быстро, что сама не поняла, как оказалась на улице.

— Держись, всего пара дней… — шепнула тётка.

— До моей смерти, — пробормотала в ответ, вытирая шёлковой перчаткой набежавшие слёзы.

Часть 3. День, когда она потеряла зрение | Глава 1

Я прощалась с ним навсегда. Потому что на завтра назначена помолвка. На завтра назначена моя гибель. В тот день я должна была сказать ему последние слова любви, которые произнесу в своей жизни.

Я сидела на своей кровати и водила пальцами из стороны в сторону выпуская короткие потоки магии. Они формировались в сырой туман, прохладный ветерок и горящие согревающие воздушные струи. Я наслаждалась этим и впервые понимала, почему аристократы так дорожат своей силой. Это прекрасно…

Они тратили магию бездумно, расточали её. Открывали с её помощью двери, проветривали комнаты, остужали лица в знойный день. Эти капли, крупицы… в них была вся моя любовь, которая покинет Пино, и вся вина за это лежит на безумцах, бросающихся волшебством направо и налево.

Чёртов артефакт, который должен покинуть королевство… в нём моё будущее. Это неразумная жестокость — поддаваться искушению. Это неразумная глупость — бросаться в омут, который заведомо губителен.

Я делала это снова и снова, раскаляла воздух между непривыкшими к такому пальцами, и превращала субстанцию между ними в нечто прекрасное. В цветы, капли дождя и лёгкие, как вата, облака.

— Это прекрасно…

— Эмма? — он появился в дверях и тут же бросился к моим ногам, стал целовать мои колени, бёдра, как безумец, и обнимать щиколотки. — Ничего… ничего не будет, Эмма. Я не женюсь. Я не женюсь, любимая моя…

— Ты должен. Мы оба это знаем…

— Нет! — он потянулся к моему лицу, взял его в ладони, бережно, осторожно и просто замер, глядя с тоской и горечью.

— Прости, но это так… И сегодняшний вечер последний, и…

— Почему?

— Но что ты предлагаешь?

— Предоставь это мне, — он порывисто встал и пересёк комнату, запирая пасом руки двери, а затем обернулся ко мне и приблизился к кровати. Сел рядом, взял мои руки в свои.

— Я решу… — начал он, но уже я не сдержалась.

Мне не было неловко перед ним стоять в своём простом ночном платье, с распущенными волосами. И мне было безразлично, как он одет, потому и в выражениях я не стала стесняться. Стоило Натаниэлю сделать ко мне лишь шаг, и мой кулак оказался на его груди, я била его снова и снова, а он не отступал и не пытался меня остановить.

— Это твоя страна! Это твой народ! А я… никто! Моя мать живёт в борделе и работает в больнице! Я выросла среди шлюх и их дочерей! Я не утончённая аристократка, я никто, пойми! Всё моё благородство — кровь, и та намешана, и той нечего гордиться. Ах, как я зла на тебя, слепец! Неужели ты не понимаешь, что даже если ты не женишься, даже если заберёшь меня с собой — я погибну. Потому что я тебе не жена. Я тебе не ровня. И эта любовь — бред, больной, ужасный, неправильный!

— Как же ты… — гневно начал он, перехватив-таки меня за руки и дёрнув на себя. Я прижалась грудью к его груди, но не затихла, даже почувствовав тепло его кожи сквозь сорочку, и продолжила колотить по плечам и спине, пока не обмякла, а он не поднял меня над собой.

Натаниэль держал меня, а мои руки висели вдоль его спины. Я лежала щекой на его плече и тихонько прерывисто дышала, чтобы не испортить ужасный момент, когда мы просто молчим и сознаём, что с нами случилось.

Он гладил мою спину, и чем сильней, уверенней были движения, тем больше я расслаблялась. Я сама крепче обнимала его, сама целовала его шею и плечи, скрытые рубашкой, и не могла поверить, что раньше не была смелее.

Это не было падение, это была совершенная потеря зрения. Я теряла силы, но не на сопротивление, а на то, чтобы оставаться на земле. С ним, в его руках.

Завтра мы попрощаемся… я поняла это давно, но прочувствовала только теперь и собиралась быть жестокой.

Я была зла на него, моего принца, и месть моя должна стать страшной.

— Ты не забудешь меня, — ядовито прошипела я, а он смутился, глаза его потемнели и застыли на моём лице. — Завтра мы навсегда потеряем друг друга и… помолчи, прошу. Но ты меня. Не забудешь. И я вечно буду с тобой, я буду преследовать тебя, я лягу с тобой в могилу и я, а не она, буду твоей женой. Единственной женой. И ты будешь страдать и мучиться, раз сам не захотел спастись.

Моё змеиное шипение, понятное лишь мне. Я прижалась к его губам так крепко, что когда отстранилась, он уже потерял обладание.

 — Запомни. Сегодня вырву твоё сердце, а завтра ты пойдёшь к ней с пустотой в груди. Пойдёшь, потому что я так захотела.

— Скажи «нет», — попросил он, ставя меня на пол и опуская руки на мои плечи, комкая тонкую сорочку.

— Нет, — шепнула в ответ на его обречённую просьбу. — Не скажу.

Я записала в сердце каждый поцелуй, выжгла их на коже как клеймо. Я была уверена, что никогда больше не открою вновь глаза, только сейчас мир виден мне таким, какой он есть, раньше я только слепым котёнком смотрела на чужие подошвы и видела мутные тени, и вот сейчас открылось то, ради чего я жила. Я жила ради этого момента, этой ночи. Ради того, чтобы увидеть этот лунный свет, льющийся из-за занавески в комнату. Ради этого порыва ветра, что проник сквозь открытое окно, остужая кожу. Ради этой кожи, что покрыта мурашками вся от макушки до кончиков пальцев, и ради эти пальцев, что бесконечно нежно касаются моего тела.

Я не жалела ни на секунду.

Я знала, что больше его не увижу.

И я знала, что он больше никогда и никому обо мне не расскажет.

И не забудет.

Глава 2

Сладким утром, с сиропом в венах, я открыла глаза, прячась на плече человека, который всю ночь обещал, что вечность проведёт со мной в этой постели. У нас короткая вечность, увы.

— Я мог бы умереть сегодня, — шепнул он, касаясь моим локоном моей же щеки.

Рассвет уже залил двор, но лучи ко мне в спальню не проникали, увы. У меня было своё солнце, и оно меня в ответ на улыбки целовало.

— И тогда я стал бы тем, кто прожил жизнь не зря, — продолжил Натаниэль.

— Ты поэт с грустными стихами.

— А ты так красива, что я больше ничего не вижу.

— Ты одержим…

— Ты прекрасна.


Мы никак не могли остановиться, и когда за дверью послышались шаги снующих туда-обратно слуг, Натаниэль поднял голову и с тоской на меня посмотрел.

— У меня есть кое-что для тебя…

— Подарки за волшебную ночь? — зачем-то рассмеялась я.

— Нисколько… — улыбнулся он, доставая что-то из кармана брюк.

— Записка?

— Письмо. Это от твоего отца. Он до сих пор посол при траминерском дворе…

Начал Натаниэль, а я уставилась на сложенный вчетверо листок, не веря своим глазам.

— Нет…

— Поверь, это необходимо. Слушай внимательно, — он провёл пальцем от моей переносицы до кончика носа, а потом спустился к губам. — Экипаж для тебя, на одного, будет ждать за чертой города у северных ворот. Чтобы ни случилось со мной или без меня…

— На одного, — напомнила я, будто желала уколоть его, его же оружием.

— Со мной или без меня! В первом случае экипаж заменят у ближайшей станции, во втором ты будешь ехать без остановок. Ты просто войдёшь туда и скажешь, что ты Эмма Гриджо, это фамилия твоего отца. Тебя отвезут прямиком к нему, и, если ты не веришь, что он ждёт, прочти письмо. Ты начнёшь новую жизнь. А я вернусь в Траминер свободным человеком, ты слышишь меня? Никто не поставит мне в укор, что артефакта нет. Я не ехал с целью «с ним или без него». Как только помолвка или то, что из неё выйдет, подойдёт к концу… иди к северным воротам. Вещи собери сейчас и оставь сумку у двери, её отнесут мои люди, пока мы будем на приёме. И ни о чём не думай, прошу тебя. Это твоё право, твой долг и твоя семья. И ты не ниже и не хуже меня, ты — моя.