На утро принц больше ни слова мне не сказал во время беседы с королевой, не использовал привычного способа для общения, и от чуткого, жгучего разочарования я кусала в отчаянии губы, но держалась как могла. Он заметил. Он был доволен.

Ах, как мало нужно юной душе, чтобы погрязнуть в силе чужой необдуманной горячности. Он меня заманил, как заманивал на охоте дикого зверя. Он умело расставил ловушки, и я дрожала от одной только мысли, что его высочество пройдёт мимо. Два дня тишины. И новая записка:

Я пытался. Но увы.

Жду вас в полночь!


Он ждал там, где впервые мы остались наедине, и я пришла не раздумывая, и там он впервые поймал меня и снова заглянул в глаза. Улыбаясь, но уже глядя с отчаянием. Он. Был. В отчаянии.

— Позвольте только… минуту, — шепнул принц, не отрывая от меня глаз, крепко сжимая мой подбородок, а потом его ладонь скользнула выше и я прижалась к ней щекой, как доверчивый щенок к хозяину, едва не морщась от трепета и удовольствия.

— Я разгадал вашу тоску… — шепнул он. — Вы никогда не любили и не искушены чужой нежностью. Вы не видели вокруг себя искренней безусловной любви…

И я пала к его ногам, как падает пожелтевший лист с погибшего дерева. Я рассыпалась на части, разбилась на тысячи сверкающих брызг, я позволила себя поцеловать.

Его губы были тёплыми и поразительно мягкими. Его отчаянные поцелуи были то сумасшедшими, то осторожными.

Я уходила тогда от него, оставив частичку души и сердца. Он уже никогда больше не смотрел на меня спокойно.

С того момента дерзкий принц превратился в ручного зверя, и каждый его взгляд был переполнен болью и ожиданием настолько, что я хотела утешать его и прикладывать прохладные руки к его открытым ранам.


Теперь мы встречались в коридорах и всякий раз я получала записки. Он отдавал их мне на вечерних балах, во время единственного танца, на который мог меня пригласить, оставлял их под моим кубком на пиру или утром во время прогулки с королевой.

А вечерами, нечасто, но всё-таки, мы встречались в нашей маленькой беседке, которую нашли во вторую встречу, и сидели там чуть не до самого утра.

Я не позволила себе пасть, не поступила, как мать, но я совершила куда большую ошибку. Влюбилась и позволила себя любить. И я действительно тосковала по этому чувству всю жизнь. Моя душа оказалась большой и способной на такое невероятное волшебство, какое не снилось бы жителю самой развитой столицы.

Любить…

Это как отдавать себя и получать вдвое больше взамен.

Я любила.

Глава 3

После нашей встречи в беседке в тот день, спустя две недели с приезда делегации, я спешно бежала в свои покои готовиться к ночному балу. Все придворные спали, чтобы подольше продержаться, а я потратила своё время на то, чтобы измучить душу встречей.

Двери отворились, и я замерла на пороге. Тётушка сидела на софе в моей комнате и внимательно изучала красное от слёз лицо, пыльный подол моего платья и растрёпаные волосы. Она покачала головой, а я только заперла за собой дверь, да так и застыла спиной к Эмили, прижав лоб к ледяной двери.

Миг, и, не выдержав молчания, разрыдалась, бросившись на колени перед тёткой, рыдая, обнимая её ноги, как обнимал мои принц всего четверть часа назад.

— Боже мой, милая моя, — шептала я. — Зачем вы привезли меня, отчего не нашли другую… Зачем вы сделали это со мной, зачем? Я умру, клянусь…

Я шептала без остановки, а рука тётки гладила и гладила мои волосы, пока не вцепилась в них и не потянула к себе. Я завизжала, встретилась взглядом с гневными глазами Эмили, глотнула воздух как рыба, и шипение наполнило комнату.

— Дура, какая же ты дура, — шептала тётка. — Как же ты слаба и глупа, как ты могла совершить такое? Что ты творишь с собой, со мной, со своей матерью. Да весь двор знает, что Натаниэль по тебе с ума сходит, но неужели ты решила, что королева это оставит так…

Тётка отпустила меня, и я распласталась по полу, рыдая, уткнувшись в собственные волосы.

— Ты думаешь, что это любовь? — она склонилась надо мной. — И правда же? О, я поясню тебе, девочка, что это. Ты влюбилась в корону, милая моя, и только.

Я поднялась, чтобы поспорить, но мне не дали сказать и слова, один жест и я оказалась будто со склеенным намертво ртом. Несправедливость, жгучая и болезненная, но тётка не дала оправдаться и жестоко продолжала свою речь.

— Да, тебе самой корона не нужна и ты будешь даже рада, если принц её лишится, но тебе… тебе так чертовски нравится, какой он великий и сильный. А он мальчишка, только и всего! Мальчишка. Не твой, не королевы! Даже не свой собственный. Он только игрушка. Неужели ты так глупа, что думаешь, будто первое, что ты увидела — это его богатый сюртук и дерзкий взгляд? Приди в себя… это взгляд не конюха и не лакея… это взгляд принца крови, который ничего и никого не боится, будучи гостем в чужой стране. А после, милая моя… буйство юной крови. И его хорошенькое личико и красивые слова. А он? Он тебя, конечно любит…

Я сжалась ещё больше, боясь, что тётка продолжит своё разоблачение, и разрушит все мои надежды.

— Ты же диковинка. Пинорка, которая говорит по-траминерски, смешно? Неискушённая девочка, живущая при дворе. Да таких тут не было никогда. Невинные овечки не водятся в стаде гиен, пойми. Ты лишь странное существо, на которое горазды глазеть, но не могут тронуть, а он тронул. Так?

Я помотала головой, уверенная, что речь о том самом, чего я так боялась, но нет, тётка усмехнулась.

— Не спорь, девочка, не надо… — печально протянула она и упала рядом со мной на колени. Погладила меня по голове, шепнула заклинание, и я смогла говорить, только было уже нечего, увы.

— Что же делать-то тебе, — шептала тётка, обнимая моё дрожащее тело. — Что же делать…


Она вышла от меня спустя полтора часа, когда горничная уже сделала мне причёску и нарядила в чёрное бальное платье. Я смотрела на своё отражение и понимала, что сегодня мой лучший выход, я берегла именно этот наряд. Струящаяся юбка и широкие рукава, открытые плечи, чёрные бриллианты. Мои волосы вились, спускаясь на спину, а тонкий сверкающий обруч охватывал голову.

Я смотрела на себя и впервые не восхищалась. Подумать только… вчера эта девочка жила в борделе, сегодня она с пресным лицом смотрит на своё отражение в зеркале, где стоит настоящая красавица, а не дочка низшей служащей бесплатной больницы.


***


Я впервые выделялась в толпе и потому поражённо уставилась на окружающих. Сегодня я одна выбрала чёрный, и может оттого принц мгновенно нашёл меня взглядом и переменился в лице. Он, точно зачарованный, двинулся в мою сторону, а я, напротив, пошла в противоположную, огибая зал по кругу, чтобы скрыться от внимательных грозовых глаз.

Увы.

Он нагнал меня в тёмном углу, и мы скрылись в алькове так незаметно, что я сама не сразу привыкла к темноте и только пискнула, почувствовав тяжесть ладони Натаниэля на своих губах.

Он зажал мне рот и приблизился вплотную, касаясь носом моего лба и тяжело дыша.

— Привет, — тихо произнёс он спустя несколько секунд, в которые мы оба нарушали тишину только вздохами и бешено колотящимися сердцами.

— М-м, — промычала я и он убрал руку.

— Я… — начал он, но я покачала голова.

— Не будем.

— У меня есть право на один танец с тобой…

— Нет.

— Прошу.

— Нет…

— Мой танец… я имею на него право. Я люблю тебя, — он сказал мне это впервые.

Сердце оборвалось, оно исходило кровью и ужасом, оно трепыхалось в груди так сильно, что мешало дышать, оно сошло с ума. Я могла только мотать головой, могла молить, но принц молча смотрел на меня и больше никак не подавал виду, что желает что-то добавить или забрать обратно свои жестокие слова.

— Прошу вас…

Он просто вышел из алькова, а я осталась, прижав руку к груди, и чуть не плача от отчаяния.

Он всё рушил, я видела решимость в его взгляде, и она была ужасна. Он не собирался смиряться с нашей судьбой и не имел права на это. Он не говорил мне раньше таких слов, я даже не до конца верила, что скажет. Мне это было ненужно. Он — принц. Я — не принцесса. Моей любви было достаточно, чтобы говорить мы влюблены. Но он… не должен был сейчас так поступать. Он превратил меня в равную себе, а сам опустился на колени.

Когда я вышла на свет, бал уже начался. Купол над залом раскрылся, и все ахнули, увидев звёздное, без намёка на тучи, небо, я заворожённо смотрела на сверкающие искры и хотела прямо сейчас стать одной из них и вечно освещать одну единственную дорогу, не заботясь ни о ком больше в целом свете, но увы. Меня подхватил ненавистный бал.

Под пристальным взглядом королевы я подчинялась желаниям толпы, покорно танцевала, отступая лишь каждый третий раз, чтобы выпить воды. Мне казалось, что вместо вальсов и торнов звучат похоронные марши.

Казалось, что каждый на балу смеётся надо мной, зло и жестоко. Я ждала, что кто-то остановится посреди зала, вскинет руку и выкрикнет: “Только посмотрите на эту девку! Она возомнила о себе чёрт знает что!”, а потом примется хохотать.

Я горела изнутри, погибали моя вера в собственную любовь и слабая надежда на будущее. Всё это рассыпалось в прах и мне оставалось только молчать и лить на прощание скупые слёзы.

Когда объявили нувар, классический медленный танец королевства Пино, который с давних времён полюбился и Траминеру, моя ладонь оказалась в таких знакомых пальцах.

— Позвольте, — тихо произнес Натаниэль, а я только кивнула, не позволяя себе отказаться от приглашения. Это значило бы куда больше, нежели моё согласие.

Музыка грянула. Она была привычной, а движения отточенными. Я двигалась уверенно и легко, зная, что сделает принц в каждую новую секунду. Мы всегда танцевали именно нувар, никогда ничего кроме. Это было нашим маленьким законом… личным правилом этикета.