Мы держимся за руки, как тогда, в Волоколамске, но снега нет, стоит лето, из кустов доносится стрекот цикад, дивно поют какие-то неизвестные мне птицы. Солнце стоит в зените. И я вижу, каким прекрасным хозяином своему дому стал Аллауди, как гладко выкрашены стволы деревьев, какие резные ступени на нашем крыльце, как все слаженно и красиво у нас.

Со ступеней из кухни сбегает красивая маленькая девочка и виснет на отце, он же подхватывает ее и кружит неистово, весь объятый солнцем, светом, детским смехом.

Я вижу, как наша дочь любит моего мужа, своего отца, как она во всем похожа на него, какие пронзительно-голубые глаза у нее и как счастлива я сама, что не отказалась тогда от него, когда он был бродягой и не хотел иметь ни семьи, ни детей.

Я вижу, как моя моложавая и любимая свекровь Малика, исполненная игривого коварства, сманивает мою дочь за обеденный стол, показав ей из-под занавески край воздушного, аппетитного ежевичного пирога.

Наконец мы остаемся с мужем одни. И так же, как я делала это уже сто тысяч раз подряд, я кладу ему голову на плечо, обнимаю двумя руками его крепкий стан и спрашиваю:

– Руслан, ну ты не жалеешь, что женился на мне? Мы ведь очень счастливы с тобой, так ведь? Теперь-то ты никуда от меня не сбежишь? Ведь я ни разу не предала тебя! – И чуть просяще заглядываю в его светлые васильковые глаза снизу вверх.

Руслан в ответ хмурится, сдвигает свои волевые брови к переносице и тут же, усмехаясь над самим собой, целует меня крепко, прижимает к сердцу, как будто не собираясь отпускать больше никогда.

– Конечно, Мариям. Конечно, мы счастливы. Все так получилось, как я и говорил – это у нас навсегда.

Окончив свой рассказ, Марина Григорьевна спрятала лицо в ладонях и несколько секунд сидела молча, ощущая кожей горячее движение век. Она не видела, как зашевелилась на постели бледная пятнадцатилетняя девушка. Как дрогнула ее тоненькая рука, затрепетали веки и глаза, огромные, голубые, вдруг открылись и с недоумением оглядели больничную палату. Она очнулась лишь от голоса, слабого, но явственно прозвучавшего в тишине:

– Мама! Мама, ты здесь? Мне ужасно хочется пить!

Марина Григорьевна дернулась, вскочила со стула, метнулась к кровати и, издав горлом короткий судорожный звук, припала лицом к плечу пришедшей в себя дочери.