Барбара Палмер, лорд и леди Карлтон, как и некоторые другие, уехали довольно рано, но большинство осталось.

В три часа ночи подали завтрак, который был не менее роскошным, чем ужин, а в шесть часов последние гости учинили драку подушками. Два молодых возбужденных джентльмена вступили в спор, выхватили шпаги и могли бы убить друг друга в гостиной (Карл к этому времени уже уехал), но Эмбер положила конец потасовке, и тогда дуэлянты с друзьями отправились на Мэрилебон Филдз для разрешения конфликта. И наконец, измученная и усталая, Эмбер поднялась наверх в свою черно-зелено-золотую спальню выспаться.

Все согласились, что уже много месяцев не было в Лондоне столь успешного вечера.

Глава шестьдесят пятая

Сначала Эмбер вполне устраивали тайные свидания с Брюсом. Когда она поняла, что вскоре потеряет его навсегда, она была благодарна судьбе, дарившей ей эти краткие встречи, и решила до конца наслаждаться ими. Теперь она поняла, что Брюс никогда больше не вернется в Англию, а время между тем неумолимо бежало: дни, недели, месяцы, и, казалось, сама жизнь Эмбер уходит с этими последними днями.

Но постепенно в ней стали расти обида и негодование. Когда он сказал, что, если Коринна узнает об их свиданиях, он прекратит встречи, он действительно так думал. Но ведь он все-таки нарушил свое обещание, почему бы не нарушить и другие? К тому же за все годы, что Эмбер знала Брюса, он никогда не казался столь глубоко, столь искренне влюбленным в нее. Ей не приходило в голову, что она сама тому причина: она никогда прежде не бывала такой покорной и нетребовательной, такой неизменно веселой. Ни разу не жаловалась и не спорила с ним. И постепенно Эмбер убедила себя, что она столь дорога Брюсу, что, независимо от того, что будет дальше, он никогда не бросит ее. Все эти размышления делали ее все более неудовлетворенной своей ролью.

«Что я для него? – спрашивала она себя в тоске. – Что-то среднее между шлюхой и женой – как рыба с перьями. И чтоб мне провалиться – я не позволю, чтобы он и дальше использовал меня в этой роли! Я скажу ему: я больше не фермерская племянница! Я – герцогиня Рейвенспурская, знатная леди, влиятельная личность, и со мной нельзя обращаться как с деревенской девкой: посещать тайком и никогда не упоминать моего имени в приличном обществе!»

Но когда она в первый раз намекнула о своем недовольстве, его ответ был совершенно определенный:

– Встречаться вот так, тайком, была твоя идея, Эмбер, не моя. И если тебе это больше не нравится – только скажи, и мы перестанем встречаться. – Выражение глаз Брюса заставило ее замолчать – на некоторое время.

У нее все равно не пропадала надежда добиться того, чего хотела, и она становилась все более настойчивой и нетерпеливой. Но к середине мая терпение Эмбер иссякло. Когда однажды, отправляясь на свидание, она тряслась в наемной коляске, ее охватило безотчетное отчаяние. Коринна ожидала ребенка через месяц, и, значит, они пробудут в городе еще не более шести-семи недель. Она достаточно хорошо знала, что нельзя совать нос в осиное гнездо. «Но разве это слыхано, чтобы с любовницей обращались столь подло! – думала она про себя. – Почему я должна прятаться по углам, чтобы встретиться с ним, словно воровка! К черту его и его вечную конспирацию!»

Эмбер оделась как деревенская девица, приехавшая продавать овощи откуда-нибудь из Найтсбриджа, Излингтона или Челси. Под влиянием настроения она выбрала наряд, чрезвычайно похожий на тот, в котором была на ярмарке в Хитстоуне в тот майский день: зеленая шерстяная юбка, надетая поверх короткой хлопчатобумажной нижней юбки в красно-белую полоску, черный корсаж и белая блузка с пышными рукавами. Ноги – без чулок, черные башмаки, соломенная шляпа закинута на затылок, волосы свободно распущены по плечам, никаких румян на лице – Эмбер выглядела как тогда, десять лет назад.

День стоял жаркий, солнце выглянуло после дождливого летнего утра, и Эмбер опустила окошко коляски. По дороге Эмбер остановилась у Чарин-Кросс, где Стрэнд соединяется с Пэлл-Мэлл, и, высунув голову из окна, стала искать глазами Брюса. Кругом было множество детей и животных, нищих и уличных торговцев, покупателей и просто прохожих, место шумное и оживленное и, как все для Эмбер в Лондоне, возбуждающее.

Она сразу увидела его. Брюс стоял в нескольких футах спиной к ней и покупал корзинку первых спелых вишен у старухи-садовницы, а в это время маленький грязный бродяжка тянул его за рукав, выпрашивая пенни. Брюс никогда не относился к маскарадным переодеваниям с таким интересом, как Эмбер, но надевал хорошо сшитый малоприметный костюм: зеленые бриджи с подвязками у колен, красивый плащ до колен, на голове – треуголка. И костюм и шляпа были сделаны по последней моде.

При виде Брюса Эмбер мгновенно перестала хмуриться, наклонилась вперед и закричала:

– Эй, сюда!

Полдюжины мужчин обернулись, заулыбались ей и начали спрашивать – не его ли она зовет. Эмбер состроила им насмешливую гримасу. Брюс обернулся, заплатил садовнице, бросил монетку нищему и, сказав вознице, куда ехать, забрался в коляску. Он передал Эмбер корзину с вишнями. Коляска дернулась, и они покатили. Он быстро и восхищенно оглядел Эмбер с головы до хрупких изящных щиколоток, элегантно положенных крест-накрест.

– Ты выглядишь в точности, как та деревенская девица, которую я встретил однажды.

– В самом деле? – Эмбер стало тепло от его улыбки. Она начала есть вишни, горсть протянула ему. – Ведь прошло десять лет, Брюс, с того дня в Мэригрин. В это трудно поверить, правда?

– А мне кажется, что прошло гораздо больше лет.

– Почему? – У нее неожиданно округлились глаза, она повернулась к нему: – Разве я постарела больше, чем на десять лет?

– Ну конечно же нет, дорогая. Сколько тебе, двадцать шесть?

– Да. Я и выгляжу на свой возраст? – Было даже что-то трогательное в ее настойчивости.

– Двадцать шесть! – засмеялся он. – Боже, какой чудный возраст! А ты знаешь, сколько лет мне? Тридцать девять… И, представь себе, я хожу по улице без трости!

Эмбер выбирала вишню.

– Ну, у мужчин все по-другому.

– Только потому, что так думают женщины.

Но Эмбер предпочитала говорить о чем-нибудь более приятном.

– Надеюсь, мы поедим где-нибудь. Я сегодня не обедала – примеряла платье у мадам Рувьер, я собираюсь надеть его в день рождения ее величества. – При дворе по таким случаям было принято одеваться особо торжественно. – О, подожди, ты еще увидишь его! – Она закатила глаза, изображая, как он, словно громом пораженный, упадет, увидев ее новый наряд.

– Не говори мне о платье, я и так знаю, – улыбнулся он. – Прозрачное от талии до полу.

– Ах ты, негодяй и насмешник! Вовсе нет! Очень даже скромное, скромнее, чем у Коринны, уверяю тебя.

Но, как всегда, она тотчас поняла, что сделала ошибку, упомянув его жену. Лицо Брюса помрачнело, улыбка погасла, и дальше они ехали молча.

Пока они тряслись в этой наемной коляске без рессор, Эмбер размышляла, о чем думает Брюс, и вся обида на него вновь охватила ее. Но, бросив взгляд, Эмбер увидела его красивый профиль, заметила, как играют желваки под гладкой смуглой кожей, и ей неудержимо захотелось прикоснуться к нему, сказать, как глубоко, как безнадежно любит его и будет любить вечно. В этот момент коляска въехала во двор жилого дома, остановилась, Брюс быстро вышел и подал ей руку.

Курицы с кудахтаньем бросились врассыпную, ища убежища от лошадиных копыт, из-под колес метнулась кошка. Яркие солнечные пятна лежали на вымощенном кирпичом дворе, хотя еще чувствовался запах недавнего дождя; в цветочных горшках вдоль стен появились зеленые листья и красивые бутоны.

На веревках, протянутых поперек двора, и на перилах балконов сохло свежевыстиранное белье: простыни, рубашки, полотенца и женские нижние юбки. На солнцепеке сидел мальчик и гладил собаку, напевая про себя бесконечную песенку. Он удивленно поднял глаза, но не сдвинулся с места, когда рядом с ним, буквально в нескольких футах, остановилась коляска.

Эмбер вложила ладонь в руку Брюса и соскочила на землю. Она сняла шляпу, чтобы ощутить солнце на волосах, улыбнулась мальчику и спросила его, не хочет ли он вишен. Мальчик мгновенно вскочил на ноги. Взяв пригоршню ягод, Эмбер отдала мальчику все остальное вместе с корзиной. Расплатившись с возницей, Брюс и Эмбер стали подниматься в свои апартаменты, Эмбер жевала ягоды и выплевывала на ходу косточки.

Он заказал обед в комнату, и, когда они вошли, официанты уже заканчивали сервировку стола. Скатерть была из тяжелой дамасской ткани, столовые приборы из серебра. Стол стоял у камина и освещался большим канделябром из семи свечей, центр стола украшал серебряный итальянский поднос. К обеду подали клубнику под густым слоем сметаны, хрустящего жареного карпа, пойманного утром в реке, горячие булочки с тмином и торт из желе – восхитительное произведение кондитерского искусства с запеченными яблоками в центре и залитое сверху яблочным желе. И под конец – дымящийся черный кофе.

– О! – восхищенно ахнула Эмбер, забыв на мгновение, что они чуть не поссорились. – Мои любимые блюда. – Она радостно повернулась к Брюсу и поцеловала его. – Ты всегда помнишь, что я люблю, дорогой!

Верно, он все помнил. Время от времени он привозил ей неожиданные подарки, некоторые очень ценные, другие – просто забавные. Если вещь была красивой или редкой, если она напоминала ему об Эмбер или если она могла вызвать ее смех – он неизменно приобретал ее: будь то отрез зелено-золотистой сверкающей ткани, сказочное драгоценное украшение, смешная обезьянка.

Эмбер распустила шнуровку корсажа, чтобы чувствовать себя удобнее, и они начали обедать. Ее дурное настроение улетучилось. Они много болтали и смеялись, получая истинное наслаждение от вкусной пищи, они упивались обществом друг друга, счастливые и довольные.

Они пришли в дом в начале третьего, и впереди, казалось, было еще много времени. Но солнце переместилось от стола, за которым они сидели, прошло по спальне, побыло на кресле у окна и наконец совсем покинуло комнату. Стало прохладно и сумеречно, хотя еще не совсем темно, и свечи зажигать было рано. Эмбер встала с кровати, где между ней и Брюсом лежала горка орехов, и подошла к окну.