Светлые глаза Эмбер гневно сверкали, черные зрачки расширились, губы сжались. Снонг ахнула, напуганная, как загнанный кролик.

– Боже мой, мэм, вы можете мне доверять! Я от него глаз не отведу!

Эмбер прошла через кухню к черной лестнице, спустилась во двор и двинулась по узкому проходу за домом. Не прошла она и двадцати ярдов, как раздался окрик. Она обернулась и увидела бегущего к ней стражника.

– Пытаетесь убежать? – В голосе его звучало злорадное удовольствие. – Или вы не знаете, что дом опечатан?

– Я знаю, что опечатан, и я не пытаюсь убежать. Мне надо купить еду. За шиллинг вы выпустите меня?

– За шиллинг? Думаете, я беру взятки? – Он понизил голос. – Вам могут помочь три шиллинга.

Эмбер вынула монеты из муфты и отдала стражнику. Он не отважился подойти ближе, держал дымящуюся трубку во рту, – считалось, что табачный дым отгоняет чуму. Эмбер быстро зашагала по улице. Сегодня прохожих было меньше, чем вчера, да и вели себя они иначе. Не шлялись просто так, не останавливались поболтать, а шли быстро, держа у носа флаконы с ароматической смолой. Проехала – карета, сопровождаемая нагруженными фургонами, и прохожие проводили этот караван внимательными взглядами: лишь богачи могли позволить себе уехать из города, остальные вынуждены были оставаться здесь и рисковать жизнью, уповая лишь на амулеты и лекарственные травы. По пути Эмбер увидела несколько опечатанных домов.

У мясника она купила большой кусок говядины. Продавец снял мясо с крюка, а деньги опустил в кувшин с уксусом. Эмбер завернула мясо в полотенце и положила в хозяйственную корзину. По дороге обратно купила пару фунтов свечей, три бутылки бренди и немного кофе. Кофе был настолько дорог, что на улице его не продавали; хотя Эмбер пила кофе нечасто, она надеялась, что он поможет ей не заснуть в течение дня.

Брюс оказался в том же положении, в каком она его оставила. И хотя Спонг божилась, что не отходила от Брюса, Эмбер подозревала, что старуха занималась поисками денег или ценностей, по крайней мере в спальне. Но все ценное было заперто за потайной дверцей, куда ни Спонг, ни кто другой без длительных поисков не доберется.

Спонг хотела пойти за Эмбер на кухню, узнать, что она принесла, но Эмбер отослала ее обратно к больному. Она заперла бренди на ключ, иначе бутылки исчезли бы, но сначала сама сделала хороший глоток. Потом подвязала волосы, закатала рукава и принялась за работу. В большой почерневший котел, наполненный горячей водой, она опустила мясо, нарезанное кубиками, туда же отправились остатки бекона, купленного накануне. Кость она разрубила тяжелым секачом, добавила костного мозга и вместе с овощами опустила в котел, а также положила туда четверть кочна капусты, лук, морковь, горошек, горсть измельченных трав, перец и соль.

Суп должен был вариться несколько часов, пока не вскипит и не загустеет, а тем временем Эмбер приготовила питательное питье из сухого вина, специй, сахара и яиц. Яичную скорлупу она дробила на мелкие кусочки, – по старому деревенскому поверью, на крупных кусках скорлупы колдунья может написать твое имя. У Эмбер и без того хватало неприятностей, незачем накликать на себя новые.

Она заметила, когда кормила, Брюса, что налет на его языке стал отслаиваться, оставляя красные болезненные пятна, а сам язык был искусан. Его пульс и дыхание участились, иногда он слегка кашлял. Брюс лежал в забытьи, он не спал, но оставался без сознания, и вывести его из этого состояния было невозможно. Даже когда Эмбер прикоснулась к его опухоли, ставшей теперь мягкой массой, он будто и не заметил этого. Теперь даже ей казалось маловероятным, .что он может долго прожить.

Но она не хотела думать, об этом. К тому же она так устала, что просто не могла думать.

Эмбер вернулась на кухню закончить уборку. Она вымела пыль из других комнат, вытерла мебель, положила полотенца отмокать в горячей мыльной воде с уксусом, принесла еще воды и наконец, когда почувствовала, что больше не в силах работать, пошла в спальню и вытащила кушетку. У Эмбер воспалились веки, под глазами появились темные круги.

Был полдень, когда она прилегла, и сквозь шторы в комнату проникли лучи жаркого солнца. Она проснулась несколько часов спустя, потная, с раскалывающейся от боли головой, ей казалось, что весь дом ходит ходуном. Это Спонг трясла ее за плечи.

– Поднимайтесь, мэм! Доктор стучится!

– Ради Бога, – пробормотала Эмбер, – неужели ты ничего не можешь сделать самостоятельно? Пойди и впусти его.

– Вы сказали мне не отходить от его светлости ни в коем случае!

Эмбер устало поднялась. Она чувствовала себя так, будто ее таскали волоком, во рту был противный вкус. Было еще только пять часов, в комнате чуть стемнело, в камине по-прежнему горел огонь. Она откинула шторы и наклонилась над Брюсом. Казалось, ничего не, изменилось ни в лучшую, ни в худшую сторону.

Доктор Бартон вошел в комнату, он казался усталым и больным. Как и в прошлый раз, он посмотрел на Брюса с расстояния в несколько футов. Эмбер с отчаянием подумала, что доктор видел так много чумных больных и умирающих, что едва ли отличал одного от другого.

– Ну что вы скажете? – спросила она. – Он будет жить? – Но у нее самой на лице было написано неверие в благополучный исход.

– Он может выжить, но, честно говоря, я сомневаюсь в этом. У него прорвалась опухоль?

– Нет. Она стала мягкой, но глубоко внутри ощущается затвердение. Он, кажется, даже не чувствует, когда я прикасаюсь к ней. Ну хоть что – нибудь можно сделать, доктор? Неужели его никак нельзя спасти?

– Уповайте на Господа Бога, мадам. Мы ничего больше не можем сделать. Если опухоль прорвется – перевяжите, но остерегайтесь, как бы капли крови или гноя не попали на вас. Я приду завтра, и, если опухоль не вскроется, мне придется ее разрезать. Вот все, что я могу вам сказать. Всего наилучшего, мадам.

Он поклонился и пошел к выходу, но Эмбер последовала за ним.

– Могу ли я каким-либо образом заменить сиделку на другую? – спросила она тихо, но настойчиво. – Эта старуха совершенно бесполезна. Она только уничтожает мои припасы да пьет вино. Я вполне справлюсь и сама.

– Простите, мадам, но приходской чиновник сейчас слишком занят, чтобы заниматься проблемами каждого в отдельности. Все сиделки старые и бестолковые, и если бы они могли прокормиться иным путем, то не стали бы сидеть с больными чумой. Приход посылает их к больным, чтобы не содержать их из милосердия. И все-таки, мадам, вы сами можете заболеть в любой момент, так что лучше не оставаться одной.

Он ушел. Эмбер пожала плечами и решила, что если она не может избавиться от Спонг, то она найдет для нее применение. На кухне суп уже сварился. На поверхности густого питательного бульона плавали кусочки жира в горячих масляных кружочках, и Эмбер налила себе полную тарелку. После еды ей стало лучше, головная боль прошла, и в душе Эмбер снова затеплилась надежда. Она почувствовала уверенность: она сумеет сохранить жизнь Брюса просто силой воли.

«Я так сильно его люблю, – думала .она, – он не может умереть. Господи Боже, не дай ему умереть!»

Перед тем как лечь спать, она решила подкупить Спонг.

– Если ты будешь бодрствовать до трех часов ночи, а потом позовешь меня, то получишь бутылку бренди.

Если старуха посидит с Брюсом и даст ей выспаться, то пусть потом весь день пьянствует.

Предложенные условия понравились Спонг, и она поклялась, что не сомкнет глаз и будет присматривать за больным. Среди ночи Эмбер неожиданно проснулась, села на постели и обвиняющим взглядом посмотрела на сиделку. В комнате было светло от огня в камине, который горел всю ночь. Но старуха сидела рядом, сложив руки на животе; она усмехнулась:

– Думаете, я обману, да?

Эмбер улеглась снова и мгновенно заснула. Ее разбудил сдавленный крик. Она сразу вскочила на ноги с сильно бьющимся сердцем. Брюс стоял на коленях на краю постели и сжимал руками горло Спонг. Старуха билась в его руках, молотила по воздуху ногами, извивалась, как рыба на крючке. Брюс, с искаженным лицом, безумно оскаленными зубами, подняв плечи, изо всех сил душил старуху и наверняка лишил бы ее жизни, если бы не Эмбер, которая бросилась к кровати и схватила руки Брюса сзади, стараясь оттащить его. Он, чертыхаясь, отпустил Спонг и повернулся к Эмбер, его пальцы сомкнулись на ее горле, к ее лицу и вискам прихлынула кровь, казалось, голова сейчас расколется, уши заложило, Эмбер перестала видеть. В отчаянии она подняла руки вверх и, нащупав глаза Брюса, нажала так, что большие пальцы погрузились в его глазницы. Страшное давление на горле медленно ослабло, потом он свалился на постель в полном изнеможении.

Эмбер осела на пол, беспомощная, в полуобморочном состоянии. Только через несколько секунд она осознала, что Спонг пытается что-то сообщить ей.

– …прорвалась, мэм! Она прорвалась, вот почему он с ума сходил!

Эмбер еле поднялась на ноги и тут увидела, что большое вздутие чумного бубона лопнуло, будто верхушка взорвалась и образовался кратер вулкана. Дыра была такая большая, что туда вошел бы палец. Из отверстия хлынул поток темно-красной крови, и на постели быстро растеклась кровавая лужа, промочившая все насквозь. Вместе с кровью изливалась водянистая жидасость, потом потек желтый гной.

Эмбер отправила Спонг на кухню за теплой водой и стала немедленно смывать кровь отовсюду. Окровавленные тряпки уже громоздились на полу горой, сиделка отрывала все новые куски от простыней, но перевязать рану не получалось: тряпки сразу же промокали. Эмбер никогда не видела, чтобы из человека вытекло столько крови, и это напугало ее.

– Ведь он умрет от потери крови! – отчаянно крикнула она и швырнула еще одну окровавленную тряпку в ведро. Лицо Брюса уже не было багровым, он сильно побледнел, щеки, заросшие щетиной, были холодными и влажными.

– Он крупный мужчина, мэм, ему не страшно потерять много крови. Вы благодарите Бога, что опухоль прорвалась. Теперь у него есть шанс выжить.