Она медленно закрыла за собой дверь. Джеймс вопросительно глядел на нее, Анна собиралась с мыслями, чтобы начать разговор. Наконец он нарушил молчание:

– Что он сказал вам?

– Что он мне сказал! – резко повторила Анна, нервно сжимая пальцы, украшенные кольцами. – Я не знаю, что он мне сказал! Он выслушал меня… да, выслушал самым вежливым образом. Но ничего не обещал. О ваше высочество, ну что я могу сделать!

Йорк пожал плечами, его лицо помрачнело

– Я не знаю

Она быстро взглянула на него, и глаза ее сверкнули.

– Вы не знаете Как это на вас похоже! Вы никогда ничего не знаете, что бы ни произошло, – и вы не будете знать, что делать, когда станете королем! Да поможет вам Господь Бог, если меня не будет рядом, чтобы подсказать вам. Послушайте меня… – Она сделала несколько шагов и взяла его за рукав камзола. Она говорила, ритмично ударяя его кулаком в грудь: – Нельзя стоять вот так, дурак дураком, и смотреть, как моего отца отдают на растерзание стае шакалов, лживых; коварных шакалов, вы слышите? Вы должны пойти и поговорить с ним, заставить его понять, что они делают! После всех тех лет, что мой отец отдал служению Стюартам, за его верность и преданность нет он не может так поступить! Он не должен выгнать отца! Пойдите сейчас же и поговорите с ним… – И она подтолкнула Джеймса к двери.

– Попробую, – неуверенно произнес Йорк. Он подошел к двери, постучал и, услышав приглашение короля, открыл ее. – Надеюсь, я не помешал, сир?

Карл оглянулся через плечо и улыбнулся. Если он и знал, зачем пришел его брат, то не подал виду.

– Нет нисколько, Джеймс. Входите. Вы пришли вовремя, я заканчиваю письмо Ринетт. Что передать ей от вас?

Герцог нахмурился, занятый собственными мыслями, и ответил не сразу:

– Напишите, что я надеюсь, она вскоре навестит нас.

– Именно об этом я и пишу. Она собирается приехать в будущем году. Ну, Джеймс, в чем дело? Что у вас на уме?

Джеймс сел, наклонился вперед, начал нервно потирать руки.

– Да, сир, у меня есть кое-что на уме. – Он помолчал секунду. Король подождал. – Анна боится, что вы дурно обойдетесь с лордом-камергером

Карл улыбнулся:

– Она ошибается. Я поступлю с ним по-доброму Но вы, как и я, знаете, что дело не во мне. Мои действия подотчетны парламенту, а вот он настроен весьма критически.

– Но ваше величество не станет приносить в жертву человека, служившего вам верой и правдой, лишь для того, чтобы удовлетворить парламент? – Джеймс был не слишком хорошего мнения о правительстве страны, ему также не нравилось, что брат проявляет слишком много терпения и часто идет на компромисс с парламентом. «Ничего, я все это изменю, когда сяду на трон», – часто говорил он себе.

– Никто, кроме меня, не ценит столь высоко работу камергера. Но дело в том,, что он уже не может принести пользы ни мне, ни Англии. Я знаю, его винят в том, к чему он не имеет отношения, но факт остается фактом – они ненавидят его. Они хотят избавиться от него раз и навсегда. Что мне проку от человека, который попал в подобную ситуацию?

– Но такая ситуация может быть временной, если ваше величество возьмет на себя труд оказать содействие.

– Дело не только в этом, Джеймс. Я знаю, он верный человек, способный, но тем не менее он просто увяз в своих старомодных представлениях. Он не может осознать, что Революция все изменила в Англии. Он не ощущает кожей, что возникает что-то новое. Более того, он не желает ощущать этого. Нет; Джеймс, боюсь, что время лорда-камергера прошло.

– Прошло? Вы хотите сказать, сир что вы намереваетесь вышвырнуть его?

– Не думаю, что у меня есть выбор. У него мало друзей, которые могут помочь ему, – он никогда не заботился о том, чтобы заручиться поддержкой верных людей. Он всегда был выше этого.

– Поскольку, сир, мы говорим откровенно, скажите: какова истинная причина его отставки?

– Да ведь я назвал ее.

– На галереях придерживаются иного мнения. Ходят слухи, что ваше величество может простить ему все что угодно, кроме влияния на мисс Стюарт в пользу Ричмонда.

Черные глаза Карла сверкнули.

– Слухи часто бывают дерзкими, Джеймс, и вы набрались дерзости мне их передавать! Если вы считаете меня таким дураком:, который может лишить должности столь полезного ему человека из-за женщины, то вы очень низкого мнения о моих умственных способностях. Вы должны признать, что я всегда относился к вам, как всякий король должен относиться к брату, и вы живете, как монарх! Но в этом деле я настроен вполне определенно. Вы не можете изменить моего решения, поэтому прошу не беспокоить меня больше относительно дела лорда-камергера.

Джеймс поклонился и вышел из комнаты: он всегда считал, что королям нужно подчиняться. Но придворные тем не менее заметили (и не преминули позлословить по этому поводу), что между двумя братьями наметилась некоторая холодность в отношениях.

Через несколько дней после этого разговора король вызвал Кларендона в Уайтхолл, хотя старик болел и лежал в постели в своем доме на Пикадилли, где Карл и совет часто встречались, чтобы не вынуждать лорда-камергера приезжать во дворец. Карл и герцог Йоркский вошли в официальные апартаменты Кларендона и начали разговор.

Карлу очень не хотелось заниматься этим делом, но он знал, что вопрос надо решать и откладывать его дальше нельзя, ибо страна бурлила и недовольство сосредоточилось на парламенте. Карл надеялся успокоить народ еще раз, пообещав, что национальный жулик будет снят с поста и положение сразу улучшится. В то же время король понимал, что лорд-камергер служил ему верой и правдой, хотя часто относился к королю как к озорному мальчишке, поругивал его друзей и любовниц, убеждал, что он, Карл, не годится для управления страной. Но Карл знал также, что Кларендон был его лучшим министром и другой такой вряд ли скоро найдется; с уходом Кларендона он останется в окружении сильных и эгоистичных врагов, их уму он должен будет противопоставить только свой ум и выиграть борьбу, иначе он не будет управлять Англией.

Но другого выхода не было. Карл посмотрел в глаза Кларендона:

– Милорд, как вам, вероятно, известно, существует необходимость обновить состав правительства. Мне тяжело говорить вам об этом, но я думаю, наилучший выход для вас – предвосхитить события.

Кларендон ответил не сразу:

– Вы серьезно предлагаете это, ваше величество?

– Да, милорд. Я очень сожалею, но это так. Как вы, должно быть, знаете, я принял это решение не вдруг и не единолично. – Он, очевидно, имел в виду сотни и тысячи англичан, которые требовали отставки Кларендона.

Но Кларендон предпочел сделать вид, что не понял:

– Ваше величество имеет в виду, вероятно, Леди? – Он никогда не называл Барбару иначе.

– Честно говоря, нет, не ее, – мягко ответил Карл, решив не обижаться.

– Боюсь, что недостойные друзья вашего величества оказывают на вас большее влияние, чем вы сами это сознаете.

– Черт подери, милорд! – Карл неожиданно потерял терпение, его глаза вспыхнули гневом. – Надеюсь, вы не считаете меня умственно отсталым!

Кларендон снова превратился в школьного учителя.

– Никто лучше меня не знает, сир, каковы ваши способности, и именно по этой причине я длительное время в отчаянии наблюдал, как ваше величество тратит свое время и время Англии в компании таких существ, как Леди и ее…

Карл встал:

– Милорд, я не раз выслушивал от вас наставительные рацеи, поэтому прошу меня извинить, но я отказываюсь выслушивать все это снова! Я пришлю к вам секретаря Морриса за Большой печатью! До свидания! – Быстро, не оглядываясь, Карл вышел из комнаты.

Кларендон и Йорк поглядели ему вслед. Когда дверь за королем закрылась, их взгляды встретились. Минуту они молча смотрели друг на друга. Наконец Кларендон поклонился и медленно вышел из комнаты на солнечный свет. Неподалеку от входа, на траве, собралось немало дам и джентльменов разнеслась весть, что лорд-камергер беседует с королем, и они пришли, чтобы присутствовать при уходе лорда-камергера в отставку. Кларендон прищурил глаза, окинул их взглядом. Господа повернули головы в его сторону, лица расцвели улыбками, когда все увидели лорда-камергера, покидающего дворец. Он слышал, как они перешептываются.

Когда канцлер почти пересек сад, он вдруг услышал звонкий женский голос:

– До свидания, лорд-камергер!

Вверху на балконе среди клеток с птицами в ярком оперении стояла леди Каслмейн. Рядом с ней – лорд Арлингтон, по другую сторону – Бэб Мэй. Хотя был уже полдень, Барбара только что выскочила из постели: ей сказали, что идет Кларендон. И теперь она торопливо застегивала халат, глядя на него сверху и улыбаясь. Ветер шевелил ее распущенные рыжие волосы.

– До свидания, лорд-камергер! – повторила она. – Как я понимаю, мы никогда больше не встретимся!

Молодые люди, стоявшие внизу, весело засмеялись, переводя взгляд с Кларендона на Барбару. На мгновение его взгляд встретился со взглядом Каслмейн – он впервые посмотрел ей прямо в глаза.

Он медленно выпрямился, расправил плечи, на лице – усталость, следы боли, разочарований, презрение и сожаление одновременно.

– Мадам, – спокойно произнес он, ясно и четко. – Если вы будете жить, вы состаритесь. – Он зашагал дальше, скрылся из виду, но Барбара осталась на балконе. Она облокотилась на перила и глядела Кларендону вслед, встревоженная и испуганная его словами.

Молодые люди поздравляли ее и осыпали комплиментами, Арлингтон и Бэб Мэй говорили все разом, но она не слышала их. Неожиданно она оттолкнула обоих мужчин, вбежала в комнату и захлопнула дверь. Она метнулась к зеркалу, схватила его, повернулась к свету, стояла и смотрела на свое отражение, касаясь щек, губ, груди.

– Неправда! – с отчаянием говорила она себе. – Черт бы побрал проклятого старика, это неправда!

Я никогда, никогда не буду старой, никогда не буду выглядеть по-другому! Ведь мне только двадцать семь, а это совсем не старость. Это молодость, для женщины двадцать семь – самый расцвет!