Кэтлин Уинзор - Навеки твоя Эмбер. Том 2

– Болит голова? А в остальном все в порядке? Тошноты нет?

– Нет, ваше величество. Только головная боль. Моя обычная головная боль.

– У вас часто болит голова?

– Всю жизнь. Сколько я себя помню.

– Вы уверены, что гости не досаждают вам? Головная боль не из-за этого? Может быть, есть нежелательные посетители?

– Нет, сир. Все в порядке. Разрешите, я пойду? Он быстро поцеловал ее руку.

– Конечно, дорогая моя. Простите, я был невнимателен. Обещайте, что, если будет хуже или появятся другие симптомы, вы пошлете за доктором Фрейзером и дадите мне знать?

– Хорошо, обещаю, сир. Доброй ночи.

Она ушла в свою комнату и мягко закрыла за собой дверь. Верно, у нее всегда болела голова. Ее веселость и оживленность частично объяснялись нервозностью. Она не обладала крепким здоровьем и энергией Каслмейн.

В спальне Фрэнсис уже спал длиннохвостый зеленый попугай, которого она привезла с собой из Франции. Попугай засунул голову под крыло и дремал, но с приходом хозяйки проснулся, начал пританцовывать на своей жердочке и что-то бормотать от восторга. Миссис Бэрри, женщина средних лет, которая ухаживала за Фрэнсис со дня ее рождения, тоже дремала в кресле. Теперь она проснулась и торопливо подошла, чтобы помочь Фрэнсис раздеться.

Теперь, когда не нужно было держать себя в руках, Фрэнсис выглядела откровенно усталой. Она медленно сняла платье, расшнуровала корсаж и села со вздохом облегчения, а Бэрри начала снимать с нее украшения и расплетать ленты, которыми была убрана прическа.

– Опять болит голова, милочка? – Голос Бэрри звучал встревоженно и по-матерински, руки двигались любовно и ласково.

– Да, ужасно. – Фрэнсис чуть не плакала. Бэрри взяла полотенце, намочила его в уксусе, флакон которого всегда был под рукой, наложила примочку на лоб Фрэнсис. Она прижала полотенце к вискам молодой женщины. Та закрыла глаза, прильнув головой к груди Бэрри. Они помолчали несколько минут.

Внезапно снаружи послышался шум. Сначала они услышали голос одного из пажей, ему ответил сердитый женский голос, дверь в спальню распахнулась, и вошла Барбара Палмер. Мгновение она смотрела на Фрэнсис, потом громко захлопнула за собой дверь с такой яростью, что в голове Фрэнсис резко вспыхнула боль и она поморщилась.

– Я должна свести с вами счеты, мадам Стюарт! – провозгласила графиня.

В душе Фрэнсис взыграла гордость, она была готова к бою. Собравшись с духом и сняв усталость усилием воли, она встала, вздернула подбородок.

– К вашим услугам, мадам. Чем могу быть полезна?

– Я скажу – чем! – ответила Барбара. Она быстро пересекла спальню и остановилась в трех-четырех футах от Фрэнсис. Бэрри трусливо выглядывала из-за плеча Фрэнсис, а попугай начал возмущенно клекотать, но Барбара не обращала на обоих никакого внимания. – Перестаньте позорить меня на людях, мадам. Вот чем вы можете быть полезной!

Фрэнсис глядела на нее с отвращением и думала: как она могла быть столь глупой, чтобы дружить в свое время с этой гарпией. Потом она снова села и подала знак Бэрри расчесать ей волосы.

– Представления не имею, в чем я виновата, но если вы выглядите дурой – на людях или еще где-нибудь, – то вы должны благодарить за это только себя.

– Вы – хитрая цыганка, миссис Стюарт, но вот что я вам скажу: я могу превратиться в очень опасного врага, не советую вам будить во мне зверя. Если только я захочу, вашей ноги в Уайтхолле не будет, имейте это в виду! Вас вышвырнут вот так! – И она показала пальцами, как выносят котенка за шкирку.

– Вы это можете, мадам? – холодно улыбнулась Фрэнсис. – Что ж, попробуйте. Но мне кажется, его величество доволен мной так же, как и вами, хотя мои методы несколько отличаются от ваших…

– Скажите пожалуйста! – Барбара презрительно фыркнула. – Меня тошнит от таких привередливых девственниц, как вы! Вы ни одному мужчине не будете нужны после того, как он с вами переспит! Готова глаз отдать, что после того, как его величество переспит с вами, он на вас…

Фрэнсис окинула Барбару скучающим взглядом, а та продолжала болтать дальше. В этот момент за спиной Барбары открылась дверь и вошел король. Он сделал Фрэнсис знак молчать и облокотился о дверной косяк, глядя на Барбару. Его лицо потемнело, он явно гневался.

А Барбара уже просто кричала:

– Вот в этом вы не переплюнете меня никогда, мадам Стюарт! Какими бы ни были мои недостатки, но, когда мужчина встает с моей постели, он никогда…

– Мадам! – раздался резкий голос короля. Барбара сразу обернулась и испуганно ахнула.

Женщины молча глядели на его величество.

– Сир! – Барбара сделала глубокий реверанс.

– Мне надоел ваш базарный крик. Достаточно!

– Вы давно вот так слушаете?

– Вполне достаточно, чтобы услышать много неприятного. Честно говоря, мадам, вам иногда изменяет вкус и чувство меры.

– Но я же не знала, что вы здесь! – запротестовала Барбара. Потом неожиданно глаза ее сузились, она перевела взгляд с Карла на Фрэнсис и обратно.

– О, – произнесла она тихо. – Теперь я начинаю кое-что понимать. Как изощренно вы двое пытались нас всех одурачить…

– К сожалению, вы ошибаетесь: вы миновали меня в холле, не заметив, и, когда я догадался, куда именно вы направляетесь, я повернул обратно и последовал за вами. У вас на лице было написано, что вы задумали. – Он слабо улыбнулся, потом снова посерьезнел. – Мне казалось, мы договорились, что ваше отношение к миссис Стюарт будет вежливым и дружественным. То, что мне довелось услышать, не соответствует ни тому, ни другому.

– Как вы могли ожидать от меня вежливости по отношению к женщине, которая позорит меня! – требовательно воскликнула Барбара, быстро переходя к обороне.

Карл усмехнулся:

– Позорит вас? Вот уж чепуха, Барбара, неужели вы полагаете, что это все еще возможно? Ну а теперь, я думаю, миссис Стюарт устала и хотела бы отдохнуть. Если вы принесете ей свои извинения, мы оба уйдем и оставим ее в покое.

– Извинения?! – Барбара уставилась на него с возмущением и ненавистью, потом обернулась и смерила Фрэнсис презрительным взглядом с головы до ног. – Черт меня подери, если я стану извиняться! Добродушное выражение исчезло с лица Карла и сменилось раздражением.

– Вы отказываетесь, мадам?

– Да, отказываюсь! – Она упрямо взглянула на короля.

Они, казалось, забыли о Фрэнсис, которая стояла и смотрела на них, усталая, нервная, мечтающая лишь о том, чтобы они покинули ее комнату.

– Ничто на свете не заставит меня извиниться перед этой женщиной – притворщицей!

– Что ж, вы сделали свой выбор. Могу ли я предложить вам покинуть Хэмптон-Корт, чтобы на досуге обдумать свое поведение? Несколько недель спокойного размышления помогут вам пересмотреть взгляды на правила хорошего поведения.

– Вы изгоняете меня?

– Можете назвать это и так, если вам больше нравится.

Барбара впала в слезливую истерику.

– Так вот до чего дошло! После всех тех лет, что я отдала вам! Ведь это позор на весь мир: король выгоняет мать своих детей!

Он скептически поднял бровь.

– Моих детей? – тихо повторил он. – Что ж, некоторые из них, возможно, и мои. Но хватит об этом. Либо извинитесь перед миссис Стюарт, либо уезжайте куда угодно.

– Но куда же я могу уехать? Ведь повсюду чума!

– Фактически здесь тоже чума.

Даже Фрэнсис очнулась от своей летаргии, и обе женщины повторили хором: – Здесь?!

– Сегодня умерла жена одного из грумов. Завтра мы переезжаем в Солсбери.

– О, мой Бог! – застонала Барбара. – Теперь мы все заболеем! Мы все умрем!

– Не думаю. Эта женщина похоронена, и все, кто был с ней рядом, немедлено изолированы. Пока ни одного нового случая заболевания не было. Итак, мадам, выбирайте. Вы поедете с нами завтра?

Барбара бросила взгляд на Фрэнсис, которая, почувствовав на себе этот взгляд, выпрямилась и подняла голову, – она встретила глаза, полные холодной ненависти и враждебности. Неожиданно Барбара швырнула веер на пол.

– Нет! Я поеду в Ричмонд, и будьте вы все прокляты!

Эмбер вернулась на кухню и продолжала готовить еду для Брюса. Ей хотелось сделать для него как можно больше, пока она была в состоянии вообще что-нибудь делать. Ведь завтра она может оказаться беспомощной, явится новая сиделка, возможно, гораздо хуже, чем Спонг. Эмбер тревожилась больше о Брюсе, чем о себе. Он все еще был очень слаб, ему требовалась постоянная помощь, и сама мысль о том, что кто-то другой придет сюда, кто не знает Брюса и кому безразлично, что произошло раньше, приводила ее в отчаяние. «Если бы только сиделка пришла вовремя, – подумала она, – я смогла бы подкупить ее».

Ужас, охвативший ее, когда она обнаружила у себя симптомы чумы, постепенно ослабел, она смирилась с судьбой и почти с безразличием приняла этот страшный факт. Нет, она не стала ждать смерти. Если в доме человек заболел чумой и остался жив, считалось, что и другие выживут под этой крышей. (Смерть Спонг была не в счет, Эмбер вообще почти забыла о ней; ей казалось, что эта смерть произошла в далеком прошлом и нисколько не связана ни с ней, ни с Брюсом.) Но кроме примет и предрассудков Эмбер твердо верила в свое собственное временное бессмертие. Она так сильно хотела жить, что не могла представить, что умрет сейчас, такая молодая и полная надежд, которые еще предстояло осуществить.

У нее были те же симптомы, что и у Брюса, но болезнь прогрессировала гораздо быстрее.

Когда она вошла в спальню с подносом, голова раскалывалась от боли, будто виски сдавливал тугой стальной обруч. Она вся покрылась потом, в животе не прекращалась режущая боль, болели мышцы рук и ног. Горло пересохло, будто она наглоталась пыли, и, хотя она выпила несколько чашек воды, ничто не помогало.

Брюс проснулся и сидел на кровати, в руках у него была книга, но он внимательно наблюдал за Эмбер.