Эмбер видела себя хозяйкой роскошного дома где-нибудь на Сент-Джеймс Филд или Пэлл-Мэлл, разъезжающей по городу в золоченой карете, запряженной шестеркой лошадей, и устраивающей богатые приемы. Именно она — законодательница мод, которые затем подхватывают всюду и которым следуют даже в Уайтхолле. Эмбер видела себя знаменитой, ею все восхищаются, ее все желают и — что важнее всего — ей все завидуют.

Именно к этому она стремилась все время, и теперь, когда она начала примиряться со смертью Рекса Моргана, возможность осуществить сокровенные мечты расцвела пышным цветом. А Морган лишь препятствовал воплощению этих желаний.

Хотя Эмбер и нравились ухаживания мужчин, она флиртовала, смеялась и шутила с ними, но никогда не принимала их предложений. Она знала их презрительное и циничное отношение к женщине, а также и то, что они ценили женщину, изображающую себя благочестивой, для которой отдаться — большая жертва. Им было так же приятно, как выиграть деньги у человека, который ими дорожит. Но пока никто не сделал ей предложения, которое устраивало бы ее.

— Господь с вами, миссис Сент-Клер! — возмутился один из ухажеров. — Благочестивая женщина — преступление против природы!

— Что ж, — ответила она, — в наше время не так уж много преступниц.

Но тем не менее, беспокойство Эмбер росло, хотя она уверяла всех, что не намерена больше совершать ошибок. Актрисы начали насмехаться над ней: она до сих пор не нашла себе содержателя.

Говорят, у молодых джентльменов нынче вышло из моды брать женщин на содержание, — заметила однажды Кнепп, когда они с Бэк Маршалл зашли к Эмбер в гости. Кнепп поднесла к губам бокал с кларетом — крепким напитком из бренди, шалфея, корицы, амбры и сахара — и хитро подмигнула Бэк. — Говорят, три месяца — предельный срок содержания, иначе мужчину будут считать дурачком.

— Господи, над джентльменом станут просто смеяться: содержать женщину — все равно что иметь жену, — заявила Бэк. — Даже хуже, я полагаю: жена может хотя бы помочь ему расплатиться с долгами из своего приданого, а куртизанка не дает ему ничего, кроме новых долгов да еще незаконных детей.

— Особенно, — добавила Эмбер, — если она на содержании еще трех или четырех мужчин одно временно.

Бэк зло посмотрела на нее.

— Вы что имеете в виду, мадам?

— Ах, Боже мой, Бэк, — Эмбер широко открыла глаза, изображая невинность, — я же не виновата, если вас мучит совесть.

— Моя совесть меня не мучит нисколько! Но согласитесь, что лучше быть на содержании сразу у трех мужчин, чем вообще ни у кого? — и она выдала Эмбер злорадную улыбочку, потом залпом допила свой кларет.

— Что ж, — согласилась Эмбер. — Я получила урок в этом деле и больше никогда не пойду ни к кому на содержание.

— Ха! — неожиданно фыркнула Кнепп, будто пролаяла. Они с Бэк стали собираться уходить.

Когда Эмбер запирала за ними дверь, она услышала, как Кнепп сказала: «Слышала? Она не собирается искать себе содержателя! Так я и поверила! Ждет не дождется, чтобы ее купили за приличную сумму!» Женщины весело рассмеялись и стали спускаться по лестнице.

Эмбер повернулась к Нэн, та закатила глаза и покачала головой.

— Послушай, Нэн, может быть, они правы! Мне кажется, что труднее найти содержателя, чем мужчину, который согласится жениться.

— Знаете что, мэм…

— Только не говори мне опять, что мне нужно было выйти замуж за капитана Моргана! — предупредила она сердито. — Мне осточертели эти разговоры!

— Господь с вами, мэм, я и не собиралась этого говорить. Но я придумала один план, которым вы могли бы воспользоваться.

— Какой план?

— Если вы бросите театр, поселитесь где-нибудь в Сити и станете богатой вдовой, я уверена, что уже через месяц вы сможете найти мужа с хорошим состоянием.

— Господи, Нэн! Разве ты можешь представить меня замужем за каким-нибудь вонючим стариком, с которым нечего больше делать, как только кормить его отпрысков, наносить визиты его кузинам и тетушкам, а в качестве развлечения по воскресеньям ходить по два раза в церковь? Нет уж, благодарю! Пока я еще до этого не докатилась!

Дождь шел три месяца не переставая, но в последний день июня вышло солнце, лужи на мостовой начали высыхать, воздух стал свежим и чистым. Дети высыпали на улочки и дворы Лондона, весело кричали и играли у сточных канав Уличные разносчики и певцы тоже выбрались из своих домов погреться на солнышке, а в Сент Джеймс Парке и по Мэлл начали прогуливаться придворные со своими дамами.

С начала Реставрации Сент-Джеймс Парк открыли для широкой публики, поэтому не только благородные господа, но и все другие жители сво бодно гуляли по его широким аллеям и останавливались поглазеть, как король играет в пэлл-мэлл, гоняя шары по зеленой траве. Карл в этой игре был так же азартен, как и в других видах атлетического спорта.

В тот прекрасный солнечный день Эмбер отправилась на прогулку в компании трех молодых франтов: Джека Конвея, Тома Трайвета и сэра Хамфри Перепаунд, которые пришли пригласить ее на ужин. Еще не было четырех часов, когда они вышли из ее дома, и поэтому у них оставалось время погулять перед ужином. У входа в парк они вышли из наемной кареты и пошли к Бердкейдж Уолку, названному так потому, что на деревьях висело множество клеток с экзотическими певчими птицами из Перу, Ост-Индии и Китая.

Все трое были в семьях младшими сыновьями, жившими далеко не по средствам, и оттого постоянно оставались в должниках. Ближе к полудню им удавалось выбраться из дома через черный ход или через окно, дабы избежать встречи с кредиторами. Сначала они заходили в ближайший ресторан пообедать, потом — в театр, куда проникали, сказав, что посмотрят только один акт, часть вечера проводили в таверне, где играли в карты, а остальное время — в публичном доме. К полуночи они возвращались домой шумные, пьяные и нахальные. Ни одному из них еще не исполнилось и двадцати, и они знали, что по закону они никогда не унаследуют состояния родителей, а король, вероятно, даже не узнал бы их в лицо. Но Эмбер сидела дома одна, поэтому, когда они зашли к ней, она решила, что лучше пусть ее увидят в их компании, чем вообще в одиночестве. Ведь если женщина сидит дома одна, разве сможет на нее обратить внимание какой-нибудь богатый и знатный мужчина? Каждый день был днем ожидания, но надежды постепенно стали иссякать.

Молодые люди непрестанно болтали, сплетничали обо всех встречных, здоровались с лордами и дамами, но как только те проходили, насмешничали в их адрес. Эмбер слушала вполуха, ее больше интересовали наряды и прически дам, которые она мысленно примеряла на себя. Она улыбалась знакомым мужчинам, и ей доставляло удовольствие видеть, как при этом искажались лица их спутниц.

— А вот и миледи Бартли, как всегда, со своей дочкой на буксире. Господи, она выставляет дочку, где только можно, но пока никто не ухватил наживку, — прокомментировал сэр Хамфри.

— И никакой рыбки они никогда не поймают, насколько я могу судить. Не так давно они здорово взялись за меня. Клянусь честью, мамаша жаждет обрести зятька гораздо больше, чем дочка — мужа.

— Я вам скажу: гулящая вдовушка — вот самая любвеобильная подруга в постели. Мамаша и придумала, чтобы я женился на ее дочке, а свою мужскую силу тратил на нее. Так она однажды все это мне и выложила, а теперь, что бы вы думали! Проходит мимо, будто и не знает меня вовсе! Чтоб я провалился, до чего же несносными становятся эти стареющие благородные сводницы.

— А это что за существо? Будто прямо сейчас растает, как анчоус в кларете. Черт подери, какая красотка…

— У нее огромное состояние в Йоркшире. Говорят, она неделю не показывалась в городе после того, как ее застали в постели с пажом. Деревенскую девицу не так-то просто обучить искусству прикрыть тело, вот усладить его — раз-два и готово! — болтая таким образом, сэр Хамфри вынул из внутреннего кармана флакон с духами и прикоснулся пробкой к бровям, запястьям и волосам.

— А я полагаю, джентльмены, — заявил Джек Конвей, лениво обмахиваясь веером Эмбер, — что всякая женщина — исчадие ада, не говоря, конечно, о лучших представительницах слабого пола… — И он церемонно поклонился Эмбер.

— Боже мой, ну, конечно же, я тоже так считаю! Я. заговорил об этой потаскушке, чтобы дать возможность сэру Хамфри позлословить. Клянусь, никто так, как Хамфри, не умеет одним махом изничтожить репутацию.

Джек Конвей начал расчесывать волосы большим резным гребнем из слоновой кости, а Том Трайвет извлек из кармана флажолет[30] и начал наигрывать на нем. Было очевидно, что он чаще играл в компании, чем учился. Сэр Хамфри воспользовался шумом и шепнул Эмбер на ухо:

— Мадам, дорогая, я ваш раб. Как вы думаете, что я сделал с ленточкой, которую вы оторвали от платья и дали мне?

— Не знаю. А что вы сделали? Проглотили ее?

— Нет, мадам. Хотя, если вы подарите мне еще одну, я так и поступлю. Я завязал ее поразительно красивым бантиком и очень хотел бы показать его вам. Эффект потрясающий, позвольте мне удалиться…

— Хм… — рассеянно пробормотала Эмбер. Ибо в этот момент сквозь толпу шествовал его светлость герцог Букингемский. Все вокруг приветствовали его, кланялись и снимали шляпы, а следом за герцогом шли несколько пажей. Окружающие проследили взглядом герцога, по толпе пробежал шепот, дамы затараторили друг с другом, прикрываясь веерами, честолюбивые мамаши и восторженные дочери вытянули шеи — все надеялись быть хоть на мгновение замеченными великим герцогом.

«Ах, черт! — подумала Эмбер в отчаянии. — Ну почему я не надела новое золотое с черным платье! Ведь он никогда не видел меня в нем!»

Герцог уже приближался к ним. Зеленые перья его плюмажа колыхались при каждом кивке головы, солнечные блики отражались на бриллиантовых пуговицах костюма, красивое нагловатое лицо и великолепная фигура — все это делало других мужчин жалкими и незначительными рядом с ним. Эмбер видела и раньше герцога в театре — в партере и в гримерной, как-то раз ее представляли ему, кроме того, ей приходилось слышать бесконечные сплетни о его; амурных и политических подвигах, но он никогда не обращал на нее особого внимания. Теперь же, когда он подошел к ней близко, она заметила, что герцог быстро оглядел ее всю, и ее сердце радостно подскочило в груди: она увидела, что он задержал на ней взгляд. Герцог стоял теперь не больше, чем в четырех ярдах от Эмбер.