Лорд Ройс наморщил нос, но не стал критиковать внешний вид сына. То, что Рекс явился на его зов, уже само по себе благо.

– Даже чтобы помочь другу?

Рекс поднял стакан бренди.

– Твой друг, ты и помогай.

– Ну, тогда помоги мне.

– Что, поехать в Лондон, где я почти слепну от потоков вранья? Ба, сомневаюсь, что в этом городе найдется хоть один человек, у которого язык не замаран ложью. Если они не лгут на службе, то клевещут друг на друга в свободное время.

Графу оставалось только согласно кивнуть. Когда он появлялся в свете, у него самого зубы ныли от лжи, постоянно атаковавшей его чувства.

– А теперь будет еще хуже, – продолжал Рекс. – Все станут расспрашивать о моей ноге, сочувствовать, и ни один мерзавец не сделает это искренне. Они предпочли бы, чтобы я не вернулся. Я для них неприятное напоминание, что война – это кровь и клочья человеческого мяса, а не торжественные парады и красивая форма. Все будут смотреть на мое изувеченное лицо и притворяться, что шрама нет. К тому же не забывай, что и для армии я был конфузом, пятном, о котором предпочитали не говорить. Офицер, который не сражался, лорд, презревший законы чести! Шпион! Ты думаешь, до Лондона не дошли слухи, что мы с Дэниелом дикари и чудовища, а не джентльмены?

– Ты был ранен на службе отечеству и много раз получал благодарность. Они будут помнить об этом!

– Они будут помнить, что я вопреки кодексу чести мучил военнопленных, пока они не выдавали тайны. Или мне признаться, что я просто старался услышать правду?

Граф, потягивая вино, отвел взгляд.

Рекс поднял стакан в насмешливом приветствии.

– Как это сделал ты, отец?

Лорд Ройс не смог защититься против обвинений в коррупции. Что он мог сказать? Что заключенный невинен, поскольку в его голосе нет ни одной фальшивой ноты? Его бы высмеяли и выгнали с должности. Вместо этого его обвинили во взяточничестве. По какой другой причине ему стремиться спасти вора от петли? Все улики и свидетели подтверждали вину несчастного, а, прокурор оказался честолюбивым негодяем.

И настоящий преступник остался на свободе. Если лорд Ройс не брал взятку, то он безумен и не способен исполнять обязанности судьи, объявил сэр Найджел. Определять правду по тону голоса? Вздор.

Дело обернулось бы гораздо хуже, если бы кто-нибудь, поверив в это, вытащил на свет божий старые истории о колдовстве и волшебстве. Судья может читать чужие мысли? В Англии ко всему необычному и сейчас относились так, как во времена древнего сэра Ройстона. Сейчас, конечно, за такое не повесят, но объявят ненормальным и запрут в сумасшедший дом. Хуже того, это изуродовало бы жизнь Рекса, к нему относились бы как к двухголовой корове в бродячем цирке. Поэтому лорд Ройс ушел в отставку, сославшись на плохое здоровье.

Он мог занять место в палате лордов, слушать диссонирующие ноты крючкотворства и сутяжничества и стать объектом пересудов. Он мог предаться праздности, сутками пьянствовать и играть в карты, если бы кто-нибудь сел играть с человеком, подозреваемым в подлом поступке. Вновь разгорелись пересуды о том, почему леди Ройс живет отдельно. Конечно, он тщательно оберегал семейные тайны. Лорд Ройс не опровергал ни одного обвинения, не давал объяснений. Он предпочел жить в провинции и растить своего мальчика.

– Я бы сам поехал в Лондон, если бы мог, – сказал он, подтянув прикрывающий ноги плед. – Но…

Немощь отца всегда расстраивала Рекса. Глотнув бренди, он сказал:

– Черт побери, что в этой девчонке такого, что один из нас должен мчаться в Лондон? Я читал газеты. Они много об этом писали, как-никак убийство баронета. Всем известно, что мисс – как ее там? – презирала отчима, а скандальные газетенки сообщали, что по ночам она встречалась с любовником. В конце концов, она держала в руках пистолет!

– Мой корреспондент не верит, что Аманда, мисс Карвилл, убила этого негодяя. – Граф зашелестел письмом. – Если она виновна, правосудие должно свершиться. Но если молодая женщина ни в чем не виновата? Мало того, что ее повесят за преступление, которого она не совершала, но и хладнокровный убийца будет разгуливать на свободе, строя новые черные замыслы. Ты меньше всех должен судить ее, пока не услышишь ее слова собственными ушами.

– Нет, это ты должен разобраться! Если помнишь, закон твоя стихия, а не моя.

Граф закашлялся. Бросившись к отцу, Рекс налил ему лекарство.

– Черт побери, ты притворяешься, чтобы манипулировать мной и заставить выполнить твою просьбу?

Все еще кашляя, граф отрицательно покачал головой.

– Скажи это. Скажи, что ты действительно слишком слаб, чтобы самому поехать в Лондон.

– Я… я слишком слаб телом… и духом! Правда.

– Правда, – как эхо повторил Рекс, сдаваясь.

– Если помнишь, храбрость твоя стихия, а не моя, – перефразировал граф слова сына. – Хотя никто не догадается об этом по твоим действиям.

Рекс похромал назад к камину.

– Ты считаешь, что я трус и прячусь от жизни?

– Да, я думаю, что ты здесь именно прячешься. Но я не прошу тебя стать прожигателем жизни или сыщиком с Боу-стрит. Я от имени старого друга прошу тебя поговорить с молодой леди, послушать и выяснить, виновна ли она на самом деле. Вот и все.

– И если она невиновна, мне придется задержаться в Лондоне надолго, чтобы опровергнуть обвинение.

– Ты, кажется, считаешь, что она виновна. Сэр Фредерик Холи, по общему мнению, был редкостным подлецом, и рано или поздно с ним кто-нибудь посчитался бы.

– Но кто-то его убил, черт побери! – Рекс провел рукой по шраму на лице. – Пошли денег компетентному адвокату, который сможет доказать, что мисс… как ты сказал, ее зовут?.. действовала в целях самозащиты.

– Не могу. Мой… друг попросил меня заняться этим лично.

Рекс знал, что лишь немногие из друзей отца сохранили ему верность.

– Кто, к дьяволу, этот старый друг, которому ты не можешь просто сказать «нет»?

– Крестная мисс Карвилл. Твоя мать.

Рекс швырнул в камин хрустальный стакан.

* * *

Подумать только – в Лондон! Рекс откинулся на сиденье отцовской кареты, пытаясь ослабить боль, уже тисками сковавшую голову, а ведь он еще полпути не проехал. Каждый владелец гостиницы, каждый хозяин конюшни, каждая служанка, попадавшаяся на пути, лгали ему. Каждый продавец норовил втридорога продать залежалый товар, завидев на карете герб отца. Даже распутные девки, заигрывая, врали. Он видел в их глазах отвращение, когда они замечали его хромоту и шрам. О, они получили бы монету за поспешные кувырки в постели и другую – если бы сделали это молча, но их приветливые улыбки были лживы. Так что Рекс оставил деньги при себе, хотя давно научился платить шлюхам, чтобы они не симулировали оргазм и не портили ему удовольствие фальшью. Ба, если бы половина крепких парней, считавших себя лихими любовниками, знали правду, у них бы причинное место от позора сгорело.

Оттого-то Рекс и не принял сомнительных предложений, несмотря на то что краткий миг бездумного удовольствия дал бы его мыслям необходимый отдых. Черт, компания ему не нужна, у него есть Мерчисон. Камердинер отца перехватил взгляд Рекса и подал кружку эля, смешанного с порошком от головной боли. Разумеется, молча, ведь Мерчисон не говорил. Когда нужно, он писал записки или жестикулировал. Он к тому же не слышит, уверял граф, хотя Рекс всегда сомневался в инвалидности маленького лысого человека. Для глухого Мерчисон поразительно точно знал, что именно надо, поэтому отец настоял, чтобы Рекс взял с собой его камердинера.

– Ты не можешь выходить в таком виде, – объявил лорд Ройс, скривившись от неопрятного вида сына.

– Я не имею никакого намерения выходить, как ты выразился. – Рекс меньше всего хотел снова оказаться в обществе.

– Тебе придется иметь дело с леди, даже если она находится в тюрьме. Она заслуживает уважительного отношения.

– Ты хочешь, чтобы я отправился к убийце в Нью-гейт в атласных бриджах? Или в военной форме?

Официально Рекс все еще числился в отпуске по ранению, но склонялся к мысли продать патент. Он ни под каким видом не собирался возвращаться в армию. Он свой долг выполнил.

Отец не ответил, и Мерчисон упаковал то, что считал необходимым. Он облегчил Рексу поездку, безмолвно, но всегда успешно добиваясь в гостиницах, чтобы пища была горячей и хорошо приготовленной, простыни чистыми и сухими. Нечего и говорить, Мерчисон был тихим, неприхотливым попутчиком в отличие от Верити, требовавшей частых остановок и регулярной еды. Она не выпускала виконта из виду. Собака зачахнет, сказал граф, если не поедет с хозяином в Лондон.

Рекс слишком поздно вспомнил, почему никогда не брал Верити на борт его парусного суденышка, игнорируя ее умоляющий взгляд. Собака, похоже, и в карете страдала морской болезнью. Это и заставило Мерчисона впервые заговорить в присутствии Рекса. Он говорил на безупречном французском языке, что и объяснило, почему этот человек притворялся глухонемым. Француза в Ройс-Холле около дуврского побережья застрелили бы раньше, чем он успел договорить.

– Мой отец знает? – Рекс сам ответил на собственный вопрос. – Конечно, знает. Он все знает.

– Он спас мне жизнь, – пожав плечами, по-английски сказал камердинер. До конца поездки он не проронил ни слова, даже не назвал свое настоящее имя.

– Монклер? – предположил Рекс. – Марсо?

Единственным ответом ему был мучительный стон Верити.

На подступах к Лондону Рекс нашел гостиницу, в которой согласились принять крупную собаку и немого камердинера. Комнаты были простыми, еда – еще проще, но эль хорош, а конюшни – еще лучше. Будь он один, без француза, возможно, Рекс нашел бы койку в армейских казармах. Или мог устроиться у Дэниела, как только выловит кузена из какой-нибудь дыры, в которые он зачастил в последнее время. А может быть, гостиница даже лучше, поскольку Рекс не горел желанием видеть кузена, как и Дэниел – его, после того как они расстались в Испании. Рекс понимал, что должен извиниться перед Дэниелом за грубость. Но как еще можно было отправить этого болвана домой? Только сказав, что он мешает, что Рекс устал оттого, что этот чурбан присматривает за ним словно нянька.