– Ох! Я-я не хотела…– запинаясь от смущения, пробормотала она. – Я не поняла, что…

Бартоломью хрипло рассмеялся и на мгновение крепко прижал ее к себе:

– Я не возражаю, поверь мне.

В ее голубых глазах ясно читались тревога и забота:

– Но вы выглядите так, как будто вам больно.

– К чему-чему, а к боли я давно привык, – он посерьезнел, и в глазах у него снова появилось мученическое выражение.

– Почему? Откуда она берется?

Он удивленно взглянул на нее, потом улыбнулся и покачал головой:

– Я все время забываю о том, какая ты невинная.

– Уже не такая невинная, какой я была вчера.

Он улыбнулся, но в голосе его сквозило сожаление:

– Да, ты уже никогда не будешь такой невинной, как прежде.

– Я рада этому, – она застенчиво посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц, но в улыбке ее таилась капелька бесстыдства. – Мне понравилась прошлая ночь.

Бартоломью приподнял ее лицо и наклонился, чтобы поцеловать ее:

– Я тоже рад.

– Правда? Я имею в виду, вам на самом деле понравилась прошлая ночь?

– Да, нимфа, это понравилось мне больше, чем что-либо во всей моей жизни.

– Даже несмотря на то, что вы не внесли семя? Он снова коротко рассмеялся:

– Даже в этом случае.

Тишина простерлась между ними, как натянутая тетива, Эри лениво перебивала пальцами волосы у него на груди.

– В чем дело, маленькая нереида? Я слышу жужжание незаданных вопросов в твоей головке.

Она прочистила горло, но прошло еще несколько секунд, прежде чем она наконец заговорила:

– Я просто подумала…

– Подумала о чем?

– Чувствовали ли вы то же, что и я, прошлой ночью? Он погладил ее по щеке и внимательно всмотрелся в ее любопытные глаза:

– Целью вчерашней ночи было показать вам часть того, что происходит между мужчиной и женщиной в супружеской постели. Что я при этом чувствовал, значения не имеет.

– Но…

Он прервал ее, закрыв ей рот коротким поцелуем, раз и другой на мгновение коснувшись ее губ, а затем принялся за дело всерьез. Языком он обвел щедрые очертания ее рта, целуя ее в уголки губ и в родинку на верхней губе, пока она сама не подставила ему полураскрытые губы. Когда ее язычок высунулся, чтобы сразиться с его, его пронзило горячее, жгучее желание, которое исторгло стон у него из груди. Дыхание вырывалось у него неравномерными вздохами.

Эри придвинулась ближе, наслаждаясь ощущением близости его тела. Ее колено приподнялось выше. Только когда Бартоломью рукой остановил его движение, она поняла, куда метила – этот горячий, твердый, загадочный стержень, на который она натолкнулась раньше.

– Если ты хотите моей смерти, – прошептал он, прижавшись к ее губам, – милосерднее будет воспользоваться ножом.

– Я причинила вам сильную боль коленом?

– Нет. Просто прикосновения такого рода возбуждают волка, пожирающего мои внутренности из-за того, что он не может добраться до вас.

– Волка? – она недоуменно подняла брови. – Который хочет меня съесть? Я не понимаю, Бартоломью.

Она засмеялся:

– Конечно, ты не понимаешь. Не обращай внимания. Бартоломью попытался притянуть ее к себе, чтобы поцеловать еще раз, но она вырвалась.

– Не будьте так снисходительны, Бартоломью. Вы почему-то страдаете, и это связано со мной, с тем, что мы делали прошлой ночью, я должна знать почему.

Бартоломью тяжело вздохнул:

– Возникает определенное… неудобство, когда мужчина возбуждается, а затем не может освободиться. Не беспокойся об этом, нимфа. Я справлюсь.

– Что вы имеете в виду… освободиться?

– Это то, что случилось с тобой прошлой ночью, когда ты достигла вершины наслаждения. Когда оно стало настолько сильным, что начало граничить с болью, а затем прорвалось. Когда такой точки достигает мужчина, его семя изливается в тело женщины.

– О, теперь я понимаю. Вы не были внутри меня, так что вы не могли излить свое семя. Ваше тело – волк – воспламенилось, а теперь оно наказывает вас за то, что вы обманули его.

Смех Бартоломью был сухим и неискренним:

– Очень точное описание.

Эри оперлась на локоть. Глядя вниз на него, она провела ладонью по его заросшему щетиной лицу:

– Я не хочу, чтобы вы страдали из-за меня, Бартоломью. – Он нежно очертил пальцем контуры ее сочного рта:

– Это того стоило.

– Но разве нет способа…

Он быстро притянул ее голову к себе, чтобы поцеловать и оборвать ее речь:

– Мы уже обсуждали это, – прошептал он, целуя ее. – Я не возьму твою невинность и не испорчу тебя для замужества, Эри.

Ее губы сжались в тонкую линию, но она ничего не сказала. Секунду спустя она оторвалась от него, перекатилась на край кровати и встала. Он с неохотой отпустил ее, глядя, как она поднимается на ноги.

В свете раннего утра ее тело выглядело еще более красивым, чем в сумраке ночи. Спина ее была прямой, с грациозно изогнутым позвоночником. От плеч ее фигура сужалась к тоненькой талии, затем нежно переходила в женственную округлость бедер и твердые ягодицы. Она стала через голову надевать халат, мешая ему смотреть на нее. Но было уже поздно. Кровь закипела у него в жилах и особенно там, между бедер. Он стиснул зубы, чтобы сдержаться и не увлечь ее обратно в постель. Погрузиться в жар ее тела и познать экстатическое чувство овладения ею, опьяняющее торжество, которое, он знал, превосходит все, что ему приходилось испытывать в жизни. Пальцы рук впились в ладони, и все его тело напряглось, готовое к прыжку, как изголодавшийся волк, пожирающий его внутренности.

Загнать в клетку зверя своей собственной чувственности оказалось труднее, чем он ожидал. Бартоломью смотрел, как Эри выскальзывает из комнаты, и чувствовал внутри себя пустоту, которая даже была больше той бездонной выгребной ямы, в которой он жил всю свою жизнь.

Когда она ушла, он опустил лицо на скрещенные руки и попытался найти тихий островок успокоения в том хаосе, который царил у него в голове; найти оазис, в котором можно было укрыться, пока он вновь не возведет стены благословенного равнодушия, защищавшие его и державшие волка в состоянии безвредного оцепенения, пока не пришла Эрия Скотт и не освободила его.

Эри отворила дверь домика и вышла в мир голубых небес и пушистых белых облаков. На востоке сияло солнце, круглое и блестящее, как золотая монета. Чирикающие воробьи прыгали по прихваченной морозцем траве в поисках зерен, и легкий ветерок донес до нее веселую песню щегла.

– Бартоломью! – внезапно крикнула она. – Бартоломью, быстрее, посмотрите!

Его мгновенно обуял страх, вызвав прилив адреналина в крови. Он соскочил с кровати, схватил брюки и подбежал к двери, босиком и без рубашки.

Эри стояла на крыльце и радостно смотрела на него сияющими глазами.

– Посмотрите, как красиво! – она подставила лицо солнцу, закрыв глаза, раздувая ноздри и вдыхая свежий бодрящий воздух. – Мне кажется, что я чувствую запах моря.

Бартоломью улыбнулся, не в силах противостоять ее заразительной радости – она не обращала внимания на то, что солнце едва грело, а земля no-прежнему была покрыта замерзшей грязью, и ей еще предстояло осознать последствия такой перемены погоды. Он знал, что какая-то часть его умерла.

«Но у себя за спиной я всегда слышу грохот крылатой колесницы Времени».

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Бартоломью свернул повозку с дороги на луг с густой травой и остановил лошадей. Он не пытался слезть на землю, просто сидел и смотрел на вожжи, как будто не узнавая узкие полоски сыромятной кожи в своих руках или не зная, что с ними делать.

Эри коснулась его руки:

– Бартоломью, с вами все в порядке? Почему мы остановились?

Он переложил вожжи в одну руку, а другой обнял ее. С тех самых пор, как они перед рассветом покинули дом Джона Апхема, они пользовались любым удобным случаем, чтобы прикоснуться друг к другу.

Два дня назад установилась солнечная погода, и Бартоломью проводил целые дни у переправы, помогая строить мост. Когда он возвратился в первую ночь, то привел с собой трех молодых людей, которые остановились в гостинице Саммит Хаус, и так битком набитой пассажирами дилижансов и другими путешественниками, с нетерпением ожидавшими того момента, когда мост будет готов. Поскольку старший из мужчин был двоюродным братом старого друга Бартоломью из Тилламука, он почувствовал себя обязанным предложить им кров, несмотря на то, что ему не хотелось жертвовать возможностью оставаться наедине с Эри.

Вчера Бартоломью возвратился домой в одиночестве; мост был восстановлен, и трое молодых людей отправились в Тилламук. Оставшись снова вдвоем, Эри и Бартоломью почувствовали возникшую между ними неловкость, которую только усугубляло чувство вины за случившееся между ними, но они разрывались от желания проделать это снова. Ужин в тот вечер прошел в молчании; в воздухе висела напряженность.

Бартоломью домывал последние тарелки и пытался убедить себя, что он предпочел бы спать сегодня в одиночестве, когда во двор въехала повозка. Дверь распахнулась, и Джон Апхем ворвался внутрь, неся на руках сына, нога которого была упакована в гипс.

– Я знал, что найду тебя здесь, Барт. Чертовски рад тебя видеть, – сказал Джои, опуская мальчика на пол.

Оливия тепло улыбнулась:

– Мы сказали Хестер, что ты будешь здесь, в тепле и безопасности, но она напридумывала всяких ужасов.

Затем взор старшего Апхема остановился на Эри, и та виновато покраснела. Все изменилось. Теперь больше нельзя было игнорировать семейное положение Бартоломью, и между ним и Эри словно выросла невидимая стена.

И сейчас, сидя в повозке возле дороги, Эри была благодарна за то время, которое ей осталось провести наедине с Бартоломью. На каждом изгибе дороги она цепенела от страха, что вот за поворотом откроется Тилламук и появится Хестер, подстерегающая их, как сидящий над падалью стервятник.

Как будто прочитав ее мысли, Бартоломью нежно погладил ее пальцы: