– Я должна извиниться, еда действительно неважная, – сказала она. – В кладовой есть продукты, но мне кажется, как-то неловко их брать.

– Не беспокойтесь об этом. Думаю, Джон и Оливия были бы не против, если бы мы воспользовались всем, что у них есть. Уж такие это люди.

Эри улыбнулась:

– Я должна была догадаться об этом.

– Почему?

– Просто это логический вывод. Они – ваши друзья, значит, они обязаны быть любезными и щедрыми, как вы.

Не раздумывая, Бартоломью ответил:

– Хестер, наверное, не согласится с этим.

Эрия наклонила голову и с минуту внимательно разглядывала его, прежде чем ответить:

– Тогда она знает вас не очень хорошо.

Он в изумлении уставился на нее:

– Вы думаете, что хорошо меня знаете?

Кончиком языка она слизнула последние кусочки сыра с пальцев:

– Достаточно хорошо, чтобы знать, что вы чувствительный и способный к состраданию человек.

– Возможно, меня можно назвать страстным, – мягко произнес он. Хестер бы назвала это его свойство похотливостью.

Его взгляд уткнулся в ее тарелку:

– Боюсь, что страсть – это, о чем я знаю очень мало. Плотская страсть, я имею в виду.

Бартоломью осел в своем кресле, ноги его ослабели, к горлу подступил комок. Как бы он хотел быть тем, кто научит ее. Определенно, Эрия Скотт не походила на большинство женщин. Хестер скорее проглотила бы язык, чем произнесла слово «плотский» или любые его синонимы. По мнению Хестер, у секса было единственное предназначение – делать детей. Когда они поженились, ей было тридцать, и она была слишком стара, чтобы иметь детей, поэтому она заявила, что им нет никакой необходимости спать в одной кровати. В бессильном гневе он обвинил ее в том, что она стала ханжой – с учетом ее-то прошлого. Забыв свою новую роль светской дамы, она обругала его в таких выражениях, которые заставили бы покраснеть даже старого Сима. После этого Хестер поставила замок на двери. И узнала, что замки можно взломать.

Потеряв аппетит, Бартоломью отодвинул от себя тарелку и поднялся на ноги. Он присел перед камином и поворошил последние красные угольки железной кочергой.

Оставшись за столом в одиночестве, Эри закусила губу, снова порицая себя за свой импульсивный бестактный язык. Каким-то образом она обидела его. Поразмышляв о том, стоит ли ей извиниться, она решила, что будет лучше оставить все как есть.

– Уже поздно, пожалуй, я пойду прилягу.

– Ложитесь здесь, – сказал он невыразительно. – Я буду спать на чердаке.

Несмотря на утомление, сон бежал от Эри. Она все еще бодрствовала, лежа на животе па большой пуховой перине и обняв подушку под головой, когда услышала, как Бартоломью сгреб уголья в камине в кучу и полез на чердак.

Под весом его тела заскрипели пружины кровати. На пол свалился один сапог, за ним второй. Послышались более тихие звуки: шорох одежды, вздох.

Эри перекатилась на спину и уставилась в потолок, пытаясь представить Бартоломью в ночной рубашке. Спят ли мужчины так же, как женщины, или нет? Распростершись на животе или на боку, свернувшись калачиком, как дети? Она улыбнулась в темноте при мысли о том, что такой крупный мужчина, как Бартоломью Нун, спит, свернувшись, как ребенок. Вскоре она будет точно знать, как спят мужчины. В качестве супруги мистера Монтира она будет делить с ним ложе. Она будет спать рядом с ним и, наконец, узнает, чем занимаются мужья и жены в святилище своей супружеской постели.

Однажды, когда ее мать принимала подруг, Эри уловила обрывки их шепота и поняла, что они обсуждают таинственный вопрос супружеских взаимоотношений. Она услышала их сдавленные смешки и увидела, как одну из них передернуло от отвращения. Позже она спросила у своей матери, что такого мужчины и женщины делают в постели. Деметрия Скотт улыбнулась, мягко пожурила свою десятилетнюю дочь за то, что та подслушивала, а затем объяснила, что супружеская кровать – это место, где появляются дети. И только много лет спустя Эри осознала, что она так и не знает, как именно появляются дети.

Скоро она это узнает. При мысли об этом она испытала страх и возбуждение. А вдруг ей не понравится этот акт, совершаемый в таинстве супружеской кровати? Когда она узнает, чего от нее ожидают, отступать будет поздно. Ни одной женщине не следует вступать в такие отношения с завязанными глазами. Это несправедливо.

Над головой протестующе скрипнули пружины – Бартоломью перевернулся на другую сторону. Он пробормотал что-то и заметался во сне. Затем она услышала сильный удар, а потом проклятие. Эри села на постели:

– Бартоломью? Вы в порядке?

Ответом ей послужили очередной глухой удар и звук бьющего стекла. Или фарфора. Тарелки ее матери!

Эри откинула в сторону одеяло и поспешила к лестнице, в панике позабыв про свой капот. Держа халат в одной руке, она карабкалась по деревянным ступенькам, пока ее голова не показалась над полом чердака. Она едва могла различить его, сидящего на кровати и потирающего затылок.

– Вы не поранились?

Он начал было приподниматься, но пробормотал проклятие и плашмя рухнул на кровать, натягивая на себя одеяло. Она ступила на пол.

– Во имя всего святого, что вы здесь делаете? – в его голосе слышались разочарование и тревога.

– Я услышала, как что-то упало, и я испугалась, что… – На полу лежала разбитая фарфоровая чашка из сервиза, который стоял у Оливии в буфете. Чашка – а вовсе не яркая, расписанная вручную тарелка. Эрия перевела взгляд на него. Он по-прежнему тер голову. Сделав шаг к нему, она сказала:

– Ну-ка, дайте, я посмотрю.

Он дернулся и подтянул одеяло повыше:

– Боже мой, девушка, вы всегда так порывисты? Таким образом врываться в помещение, где спит мужчина!

– Да, всегда, – она остановилась, уже не уверенная, рады ли ей и нужна ли она здесь. – Моя мать говорила, что это мой самый большой недостаток.

– Ваша мать была права.

– Прошу прощения, просто я… О, Боже, вы действительно будете думать обо мне ужасно, но я испугалась, что сделала что-то совершенно непростительное. Видите ли, я не могла смириться с мыслью о необходимости бросить бесценные тарелки моей матери – если бы что-либо случилось с повозкой, они бы пропали, а теперь, когда я услышала, как что-то разбилось…

Какой-то звук, отдаленно напоминавший смех, заставил ее умолкнуть. Она подошла ближе и взвизгнула, когда ее голова стукнулась обо что-то, свисавшее с потолка.

– Осторожно, – в его голосе слышались юмористические нотки. – Маленький Джон развесил по всему чердаку свои бумажные звезды. Мне кажется, здесь есть и луна, и несколько планет.

Ее рука нашла раскачивающийся предмет. Пальцами она нащупала пять лучей звезды, почувствовала сухую, грубую текстуру дешевой бумаги:

– Святые угодники, потолок такой низкий… Не удивительно, что вы ударились головой. А посмотрите, какая короткая у вас кровать, вам же должно быть страшно неудобно.

– Потерплю. Спускайтесь вниз и ложитесь в постель. («Пока я не втащил тебя в эту», – пришло ему в голову.)

– Нет. Я займу эту кровать, а вы ляжете внизу. Давайте, поднимайтесь.

– Я не могу подняться, пока вы отсюда не выйдете.

– Почему?

– Потому что я не одет.

Эри подняла глаза к потолку и вздохнула:

– Мистер Нун, здесь слишком темно, чтобы я разглядела вас в вашем ночном одеянии, а поскольку положение, в котором мы оказались, вряд ли можно назвать обычным, я думаю, мы можем перестать беспокоиться о таких пустячных вопросах приличия.

Бартоломью просто не мог не рассмеяться:

– Я боюсь, вы не совсем понимаете, что говорите.

– Почему же?

– Потому что ночью я сплю без одежды.

– Вы имеете в виду… – Она отступила на шаг, затем быстро повернулась спиной, когда сообразила, о чем он говорит. – О Господи!

– Совершенно верно.

Эри подумала о его большом, сильном теле с широкими плечами и узкой талией. Однажды она видела фотографию греческой статуи, изображающей обнаженного мужчину, и сейчас ей пришло в голову, выглядит ли он так же мужественно и потрясающе красиво, как та статуя. Целую секунду она боролась с грешным искушением украдкой посмотреть на него через плечо. Затем она собралась с духом и храбро повернулась к нему лицом. Она смогла разглядеть лишь плечи и руки, которыми он придерживал одеяло. Эри осознала собственное разочарование.

– Очень хорошо, – сказала она со вздохом. – Я спущусь вниз, а вы одевайтесь. Потом мы поменяемся местами.

Она ждала его внизу. Полностью одетый, но с ботинками в руках, он остановился, наклонился к ней и улыбнулся:

– Вы самая импульсивная и непредсказуемая женщина из всех, кого я когда-либо встречал, вы знаете это?

Эри почувствовала юмористическую нотку в его голосе и сделала вид, что обиделась:

– Я на самом деле такая плохая?

Он коротко рассмеялся и пододвинулся к ней ближе:

– Нет, совсем не такая уж плохая. Я так не думаю, во всяком случае. Это так необычно и волнующе – найти женщину, которая не считает, что ей следует падать в обморок каждый раз, когда она сталкивается с чем-либо хоть отчасти… неприличным!

Восхитительный холодок пробежал у нее по позвоночнику, когда она почувствовала на лице его дыхание. Тепло его тела, находившегося в такой близости от нее, разгорячило ей кровь. Она выставила руку, собираясь оттолкнуть Бартоломью, и обнаружила, что ее пальцы запутались в упругих волосах, покрывающих его грудь. Она издала сдавленный звук и отдернула руку, но не раньше, чем он успел схватить ее своей рукой. У нее перехватило дыхание, когда она посмотрела на него в тусклом свете угасающего камина.

В течение мгновения, которое казалось вечностью, он пристально смотрел на нее, его глаза были темными, загадочными, полными решимости. Затем он поднес ее пальцы ко рту и легонько поцеловал каждый из них. Голос его звучал хрипло и неровно:

– Вам лучше отправиться спать.

– Да, – она неохотно отняла свою руку, повернулась, и начала медленно подниматься по лестнице, сознавая, что он стоит внизу и смотрит на нее.