Таких слов он никому не говорил, но Сара, поблагодарив его за любезность, лишь отрицательно покачала головой.

— С нами ничего не случится, мне не придется просить у вас защиты, — ответила она, и Франсуа понял, что она твердо в это верит.

— А вдруг все-таки?

— Так или иначе, но вы об этом все равно узнаете от ваших друзей-индейцев, — улыбнулась Сара. — Или от того же полковника Стокбриджа. Насколько я успела заметить, в этой части света не существует секретов.

В ее словах было заключено правды больше, чем она могла предположить. Новости распространялись здесь едва ли не быстрее, чем в Бостоне, что было вдвойне удивительно, если учесть расстояния между фортами белых и индейскими деревнями. Впрочем, Франсуа предпочел не заострять на этом внимание.

— В будущем месяце я вернусь в Дирфилд, — сказал он и, не дожидаясь приглашения, добавил:

— Я специально поеду этой дорогой и, если вы не имеете ничего против, загляну к вам.

— А куда вы сейчас направляетесь? — поинтересовалась Сара, в которой обстоятельства его жизни вызывали острое любопытство. Она пыталась представить себе, как он живет в ирокезском доме, как плывет в узком каноэ по бурной реке, как мчится на коне по узким лесным тропам. Нельзя сказать, чтобы это ей удалось. Она почти ничего не знала ни о жизни индейцев, ни о нем самом.

— На север, — ответил он просто и неожиданно произнес странные слова, которые показались Саре ответом на ее вчерашнюю реплику:

— Вы не всегда будете одиноки в этой стране, Сара.

Франсуа произнес это уверенным голосом, однако у Сары, как видно, было на сей счет несколько иное мнение.

— Я не боюсь одиночества, Франсуа, — сказала она просто, и он понял, что Сара действительно не боится быть одна. Свой выбор она сделала, когда предпочла свободу и одиночество жизни с Эдвардом Бальфором.

Что ж, Сара Фергюссон — отважная женщина, если смогла переступить через предрассудки. Даже индейцы оставляли за женщиной право оставить мужа, если он плохо с ней обращался. Мир, который гордо именовался «цивилизованным», не признавал за Сарой такого права, и она только восстановила справедливость, когда села на корабль, отплывающий в Новый Свет.

— Здесь я ничего не боюсь, — добавила Сара с победной улыбкой, балансируя на вершине большого камня.

Франсуа с интересом наблюдал за ней. Порой Сара вела себя как ребенок, и хотя она полагала себя достаточно взрослой, даже умудренной опытом, для него она была словно девочка-подросток, на которую, кстати, она была похожа и ростом, и сложением, и ребяческой грацией. Да и взгляд ее был застенчивым и доверчивым, словно у неопытной, юной девушки, которая только недавно узнала огромный мир взрослой жизни и не научилась еще его остерегаться.

— А чего же вы вообще боитесь? — спросил он, загипнотизированный ее изящными и легкими движениями.

Сара перепрыгнула на соседний валун, потом на следующий и вдруг опустилась на большую каменную плиту, нагретую полуденным солнцем.

— Я боялась вас, — рассмеялась она. — От одного вашего вида у меня просто мурашки бегали по коже. С вашей стороны это было просто гадко, месье…

Теперь Сара уже совсем не боялась Франсуа и чувствовала себя вправе упрекнуть его за то, что он когда-то так напугал ее.

— Честное слово, я думала, что вы — настоящий индеец и хотите меня убить.

— Я был очень сердит, — со вздохом признал Франсуа. — Вы вели себя настолько безрассудно, что мне хотелось хорошенько вас встряхнуть. В те минуты я думал только о том, что могли сделать с вами могауки или шауни, если бы вы попали к ним в руки. Я хотел так напугать вас, чтобы вы бежали без оглядки до самого Бостона и никогда больше сюда не возвращались. Но теперь, миссис Фергюссон, мне стало совершенно очевидно, что вы слишком упрямы, чтобы прислушаться к разумным доводам честного человека.

— К разумным доводам честного человека? — со смехом вторила ему Сара. — Тогда объясните мне, зачем честному человеку понадобилось переодеваться индейцем и пугать слабую наивную женщину? Это вы называете разумными доводами?

Она откровенно подсмеивалась над ним, и Франсуа, сбросив мокасины, сел рядом с ней на теплый камень и тоже опустил ноги в воду. При этом их плечи едва не соприкоснулись, и Франсуа захотелось обнять ее и прижать к себе, но он сдержался. Они провели вместе несколько чудесных часов, но Франсуа отлично понимал, какая высокая и непреодолимая стена отделяет Сару от всех окружающих ее людей.

— Когда-нибудь я вам отомщу, — вдруг серьезным голосом сказала Сара. — Я надену страшную маску, приду ночью к вашему вигваму и напугаю вас!

— Я уверен, что мои индейские друзья здорово повеселятся, когда увидят вас, — ответил Франсуа и, запрокинув голову, подставил лицо теплым солнечным лучам.

— Тогда я придумаю что-нибудь еще более ужасное!.. — пообещала Сара многозначительно и, не сдержавшись, прыснула.

Франсуа прикрыл глаза. Что-нибудь ужасное, сказала она… Что могло быть хуже потери жены и сына? Не важно, что ни один суд, будь то в его родной Франции или среди поселенцев, не признал бы законным его союз с женщиной-сенека. Для Франсуа Плачущая Ласточка была женой.

И единственной любовью…

— У вас когда-нибудь были дети? — вдруг спросил Франсуа, уверенный, что это безопасная тема, по крайней мере для Сары. Франсуа понимал, что Сара Фергюссон не способна оставить свое дитя даже ради спасения своей жизни. Но Сара неожиданно побледнела и опустила голову. Франсуа горько пожалел о своих словах.

— Простите, Сара, я не хотел причинить вам боль.

— Конечно, Франсуа, — пробормотала она дрожащим голосом. — Откуда вам знать, что все мои дети или умерли сразу после рождения, или родились мертвыми. Возможно, мой муж так люто ненавидел меня именно из-за моей неспособности подарить ему наследника. У него… много незаконнорожденных сыновей, чуть ли не в каждом английском графстве. До меня ведь доходили слухи…

— Мне очень жаль, Сара, — повторил Франсуа, кляня себя за опрометчивый вопрос.

— Мне самой не верится, что все это было в моей жизни. — Сара печально улыбнулась. — Эдвард хотел наследника любой ценой. После каждой неудачи он был готов растерзать меня на куски.

По-моему, я всегда была беременна, но даже это не мешало ему избивать меня. Он хотел показать мне, что я значу для него не больше, чем грязь под ногами, и это вполне ему удалось. Иногда мне казалось, что он — безумен, а иногда — что я… Я молилась, чтобы он умер, но он не умирал и бил, бил, бил меня без конца…

Слушая ее, Франсуа морщился, как от физической боли. Ему хотелось как-то подбодрить ее, но он не знал — как. Неожиданно для себя он начал рассказывать Саре о Плачущей Ласточке и их сыне, о том, как они погибли во время налета гуронов на их поселок. Для него это была трагедия, страшная трагедия… И никакие слова были не в силах передать то, что он пережил. Тогда Франсуа казалось, что он никогда больше не сможет полюбить, но сейчас он вовсе не был в этом уверен. Сара была совершенно особенной, ни на кого не похожей женщиной, и чувства, которые он начинал к ней испытывать, приводили его в изумление и замешательство.

Об этом, однако, Франсуа не обмолвился ни словом. У каждого из них лежал на сердце тяжелый камень, у каждого было свое горе, с которым приходилось жить. Немало времени прошло с тех пор, как Франсуа потерял жену и сына, но до сих пор он чувствовал боль своей потери. Так что же говорить о Саре, которая лишь недавно вырвалась из ада, в котором провела восемь долгих лет?

Но он ошибался. Последнего ребенка Сара похоронила чуть больше года назад, однако с тех пор для нее очень многое изменилось, притупилась боль, а горечь обид уже не рвала ее сердце острой болью. Сара выздоравливала, возвращалась к жизни, она чувствовала, что вскоре ее раны закроются, и помочь ей в этом должна была простая, счастливая и свободная жизнь, которую она теперь вела.

Они еще некоторое время сидели на камнях, раздумывая о сокровенных тайнах, которыми только что обменялись, и о горечи потерь, которая странным образом улеглась, словно какая-то часть ее растворилась в заботе и сочувствии другого.

Сара не переставала удивляться тому, что человек, которого она так боялась и на которого так сердилась, стал ее настоящим другом — первым настоящим другом, которого она встретила в Новом Свете, — всего за несколько часов. Ей было почти жаль, что Франсуа должен уезжать, и на обратном пути она смущенно спросила, не хочет ли он задержаться хотя бы ненадолго, но Франсуа с нескрываемым сожалением ответил, что ему пора отправляться, поскольку предстоящая дорога была дальней и нелегкой. Он действительно обещал своим друзьям появиться точно в назначенный срок, однако истинная причина его отъезда была несколько иной. Франсуа чувствовал, что если он пробудет у нее слишком долго, то уже не сможет полагаться на свою стойкость. Из разговоров с Сарой он понял, что она еще не готова к тому, чтобы в ее жизни появился мужчина. Пока Франсуа мог рассчитывать разве что на ее дружбу, но и это благо было для него негаданной наградой за многие лишения.

Сара дала ему с собой в дорогу несколько кукурузных лепешек, копченой грудинки и бекона, а он в свою очередь напомнил ей о необходимости приобрести ружья с запасом пороха и свинца. Свое ружье Франсуа оставил Саре, и пока он мог быть относительно спокоен за ее безопасность.

Уезжая, он помахал ей на прощание, и до тех пор, пока вороная лошадь Франсуа не скрылась за поворотом тропы, Сара с сожалением смотрела ему вслед. Издалека Франсуа можно было принять за индейца. Прежде чем сесть на лошадь, он снова снял рубашку, и солнце играло на его бронзовой от загара коже; черные волосы трепетали на ветру;

Перо орла белело в волосах… Единственное внешнее отличие состояло в том, что Франсуа носил обычные штаны из оленьей кожи, индейцы же предпочитали высокие гетры и набедренные повязки.

Когда Сара вернулась в дом, она сразу заметила на обеденном столе какой-то предмет. Подойдя ближе, Сара увидела, что это — ожерелье из медвежьих клыков. Его ожерелье…