Татьяна Дубровина - Наваждение

И меня вывели. Я отдышалась, присев на гранитный парапет спуска в метро, и увидела красный пряничный домик Исторического музея, бурлящую народом Тверскую, а чуть вдали знакомый дом…

И я поняла, что это судьба.

Больше я уже не раздумывала и не сопротивлялась.

Я поднялась с парапета, и ноги сами принесли меня к заветной двери…

А теперь мы едем в машине его друга. Мы мчимся навстречу новой жизни, оставляя за спиной все старое, ненужное, несущественное.

Ведь важно лишь то, что я его люблю… Остальное — суета и чепуха.

И теперь никакая сила в мире не оторвет меня от Димочкиного плеча. Даже смерч, даже торнадо не сумеют разжать наши объятия…»

Новый приятель Димочки Кате с первого взгляда не очень-то понравился. Он как-то неприветливо буркнул ей:

— Слава… — И даже руки не подал.

И только по Димкиному ответу: «Катя» — она поняла, что парень не славит кого-то неведомого, а знакомится с ней.

Он был неопрятен, грязные джинсы засалены на карманах, а рубаха выбилась из-под ремня… Длинные, давно немытые волосы были собраны сзади в неряшливый хвостик.

Впрочем, Катя спохватилась, что сама выглядит не лучшим образом, и потому не вызвала у Славы никакого интереса.

В его глазах читался немой, адресованный Диме вопрос: «И где ты такую мымру откопал?»

И «Запорожец» у Славы был запущен донельзя. Сиденья покрыты грязными серыми чехлами, а в кабине запах застоявшегося перегара и сигарет…

Не спасало даже приоткрытое окно. Раскрыть же окна полностью было невозможно — ручки сломаны.

Катя уже прикидывала, какой же должна быть квартира у такого неряхи, должно быть, месяцами не мыта, не чищена…

Но то, что она увидела, превзошло все ее ожидания.

Потому что из двери им навстречу вышла целая толпа таких же странных молодых людей.

— Это Дима, — кивнул им Слава. — Это Катя.

— Привет, чувачок, — покачиваясь, сказал болезненно худой парнишка. — Твоя герла?

— Моя, — ответил Дима.

— Жаль…

Слава растолкал их и, не обращая ни на кого внимания, провел Диму с Катей в комнату.

— Здесь сплю я. — Он указал на доисторический диван. — Это моя хаза, без нужды прошу не входить и не стучать. А вы себе выбирайте любой угол. Их тут зашибись.

— Пойдем, посмотрим? — сказал Дима.

Кажется, он чувствовал себя не совсем уютно. Видимо, не представлял себе отчетливо, куда переезжает. Впрочем, ему не из чего было выбирать.

Катя осматривалась, ужасаясь, как люди могут жить в таком свинарнике…

Комнат в квартире было много, но все обшарпанные, с ободранными, свисающими клочьями обоями, на которых виднелись кровавые подтеки от раздавленных клопов.

Вместо кроватей на полу несвежие матрасы без простыней. На кухне черная, залитая многократно и от этого постоянно пригорающая плита, разболтанная раковина, в которой отмокал ковшик с припекшимся зельем… А в туалет войти было просто нельзя — такой запах шибал в нос, что Катя пулей вылетела оттуда, сдерживая тошноту.

— М-да… — вынес свой вердикт Дима. — Ну что ж, мы займем крайнюю комнату. Там поспокойнее.

«Мы!» — обрадовалась Катя. Господи, да с ним она готова ночевать хоть на помойке, хоть на погосте, лишь бы рядышком!

В крайней комнате спала на полу абсолютно голая девица. Она раскинула ноги и тяжело похрапывала.

Дима бесцеремонно потряс ее за ногу.

— Эй, подруга, освободи жилплощадь!

Девица подняла всклокоченную голову и посмотрела на них мутными, ничего не соображающими глазами.

— Пошел… — невнятно бормотнула она и рухнула обратно.

Дима ухватил ее ногу и волоком потащил девицу к двери.

Она опять вскинула бессмысленный взор и, с трудом ворочая языком, спросила:

— А ты кто? Че раскомандовался?

— Я здесь живу, — ответил Дима.

— А… Так бы и сказал…

Девица поднялась на четвереньки, постояла, раскачиваясь, опять упала и героическими усилиями вновь утвердилась на четырех конечностях.

Она попыталась выпрямиться, упираясь руками в стену, но попытки успехом не увенчались, и она двинулась к двери на локтях и коленях, приволакивая левую ногу.

— А где мои трусы? — с обидой поинтересовалась она у Димы.

— Не знаю, я не брал, — усмехнулся он, откровенно веселясь над бесплатным спектаклем.

— А кто брал?

Девица выползла в коридор и продолжила поиски там.

— Шваль! — прокомментировал Дима.

— Не смейся, — сказала Катя. — Ей ведь плохо…

— Меньше жрать надо было. Свинья! И все свиньи! Смотри, замок с мясом выдрали!

Дима осмотрел дверь и, к счастью, обнаружил защелку.

А Катя с брезгливостью оглядывала матрас, с которого только что сползла девица. И здесь им предстоит спать?!

Он весь был в каких-то подозрительных пятнах, и пахло от него чужим грязным телом и каким-то лекарством…

Помнится, мама давала ей с собой постельное белье и верблюжье одеяло с коричневым узором, напоминающим восточный ковер…

Дима перехватил ее взгляд и указал на картонную коробку.

— Все здесь.

— Умничка! — просияла Катя.

— Простите, у вас не найдется немного хлорки?

— Хлорки? А «Комет» подойдет? Или «Санитарный»?

Соседка из квартиры напротив смотрела на Катю с недоверием и подозрением.

— А зачем тебе хлорка?

— Полы хочу вымыть…

— Полы? — Соседка чуть не лишилась дара речи.

— Да… И если можно, какую-нибудь тряпку… Спасибо…

— Т-тряпку?

У соседки руки тряслись, когда она вынесла Кате тряпку и банку хлорированного порошка. Подумать только! В этом притоне кто-то собирался делать уборку! Уму непостижимо!

Через пару часов их новое жилище было преображено до неузнаваемости. Свежевымытые полы пахли хлоркой и лимонной отдушкой, стекла блестели, подоконники сияли чистотой.

Убогий матрас был накрыт чистой накрахмаленной простыней, а поверх пушистым верблюжьим одеялом.

Вторая простыня висела на гвоздиках поперек окна, выполняя функцию шторы. А к подоконнику была прикреплена настольная лампа-прищепка.

На самом же подоконнике Катя расставила вынутые из коробки лосьоны, косметичку, помаду — все то, что Димка позабыл второпях кинуть ей в чемодан…

Она радовалась своим сохранившимся вещам, как родным, которых не видела много лет. Она соскучилась по ним — каждый флакончик напоминал ей о кусочке времени, прожитого с Димой…

Счастливое тогда оно у них было… По сравнению с нынешним — так просто беззаботное.

И еще одна находка обрадовала ее чуть ли не до слез…

На самом дне картонной коробки обнаружился футляр со скрипкой!

Катя осторожно достала ее, развернула фланелевую пеленку, погладила ладонью темный, кое-где поцарапанный лак…

Сколько она уже не играла? Два года…

Она думала, что все уже позабыла, но руки сами привычно вскинули скрипку к плечу, щека коснулась подбородника, а пальцы прижали струны…

Смычок легко взлетел над ними и едва заметным касанием извлек гирлянду протяжных, певучих звуков…

Катя узнала их. Это было начало фуги Баха…

Дима посмотрел на нее и поморщился. Он достал свою гитару, настроил ее и улегся поверх одеяла.

— Спеть? — спросил он и, не дожидаясь ответа, начал играть:

Вот стою на камне…

Дай-ка брошусь в море…

Что судьба несет мне,

Радость или горе?

Может, озадачит?

Может, не обидит?

Ведь кузнечик скачет,

А куда — не видит!

— А почему не видит? — спросила Катя.

Она вновь бережно завернула скрипочку и уложила в футляр. По Диминому пению она соскучилась больше, чем по инструменту.

— Глаза на коленках, — усмехнулся Дима. — А скачет он коленками назад…

Она подошла и легла рядом с ним. Прижалась всем телом, мешая играть.

А Дима словно не замечал ее недвусмысленного порыва — продолжал бренчать по струнам, а потом затянул во всю глотку дурашливое:

Ах, дайте мне револьвер!

Я немедля застрелюсь!

Вечером в их комнату деликатно постучали.

— Дим, присоединишься? — спросил Слава.

— Естественно!

— Может, лучше побудем вдвоем? — робко спросила Катя.

Они так и не поцеловались, не помиловались… Димка играл и пел, словно выступал на сцене, а Катя была не возлюбленной, а просто зрительницей.

— С какой стати? Еще набудемся! — хмыкнул он. — Надо же познакомиться с компашкой! А тебя я наизусть знаю.

…Сколько жильцов было в этой квартире и все ли собрались на кухне, не знали даже сами жильцы.

За неимением мебели все расселись прямо вдоль стен, на полу.

Стаканы тоже отсутствовали, поэтому бутылки передавали по кругу, отхлебывали прямо из горлышка.

Посреди кухни на газете лежала разломленная буханка черного хлеба. Это была единственная закуска.

Катя опустилась на корточки рядом с Димой. А он уселся по-хозяйски, вытянув длинные ноги, и тут же отобрал у соседа бутылку:

— Хватит, присосался. Передай другому.

Он смачно отпил изрядную порцию и сунул бутылку Кате.

Она не хотела выделяться и отказываться — ей нужно было стать здесь своей, поскольку здесь она собиралась жить с Димой… И она тоже сделала большой глоток.

Вино оказалось дешевой крепленой бормотухой. Однако в нем было много сахара, и оно отчетливо отдавало привкусом неспелых яблок и сухофруктов.