Бр-р… Пятно от брусничного желе давно вывели послушницы, а до сих пор кажется, что оно здесь…

И вся эта одежда словно покрыта пятнами… как струпьями проказы…

Нет, она никогда в жизни, ни за что больше не наденет белое!

Катя принялась срывать белые одежды с плечиков и швырять на диван. Ого! Скоро выросла внушительная гора… Ну что ж, она знает, что надо с ней делать…

…Внизу был магазинчик бытовой химии. Катя сбегала туда и купила несколько пакетов черной краски для тканей.

В хозяйстве у Федора нашелся большой бак. Катя загрузила в него все белое и высыпала краску. Поставив бак на огонь, она методично помешивала в нем вместо палки поварешкой, словно варила черное колдовское зелье…

Тонкая белоснежная ткань съежилась, покрылась неровными подтеками. Красивые дорогие вещи стали выглядеть жалкими и убогими. Но Катя продолжала кипятить их, заталкивая обратно пузырящиеся, выползающие из бака подолы, словно безжалостно пресекала их попытку к бегству.

Потом с натугой отнесла бак в ванную, промыла белье холодной водой, крепко отжала и развесила на натянутых над ванной лесках.

Вот теперь хорошо… так им и надо! Получили, беленькие?!

Ткань потеряла фактуру от долгого кипячения, свитера вытянулись, юбки перекосились, у тонкой блузки оплавился воротничок…

Ничего! Так даже лучше! Теперь вещи походили на старушечьи, которые долго носило не одно поколение донельзя неряшливых людей.

Катя отступила на шаг и с мстительным удовольствием полюбовалась на дело рук своих.

Ха! Платья свешивали вниз рукава, напоминая огромных ворон. Много-много черных зловещих птиц расселось на натянутых лесках, целая стая. Они хищно всплескивали крыльями и высматривали добычу…


Пока Катя возилась с покраской, совсем стемнело. С минуты на минуту должен вернуться Федор, а она еще даже не начинала готовить ужин… А ведь хотелось чего-то необычного…

Катя открыла шкаф и посмотрела, что имеется в наличии. Да почти ничего… Ни масла, ни дрожжей, ни сгущенки… Правда, есть мука и одно яйцо, но что можно испечь из такого скудного ассортимента?

Но размышлять было уже некогда. Она на скорую руку замесила пресное тесто, раскатала лепешку и сунула в духовку.

Где-то у Федора был спирт… Она точно помнит, что он приносил из лаборатории… Слава Богу, мензурка нашлась на верхней полке подвесного шкафчика. Надо разбавить спирт водой и развести с вареньем, получится сладкий крепкий ликер…

Ох! Уже и звонок! А переодеться не успела… И волосы разлохматились, пока полоскала белье… Ну и видок… Ужас! Пожалуй, не стоит говорить ему, что у нее нынче день рождения…

Пресная лепешка уже зарумянилась в духовке, но снизу, как назло, оказалась пригоревшей. Катя второпях забыла смазать противень маслом.

— У нас на ужин пироги? — обрадовался Федор.

— Почти… — потупилась Катя. — Ничего другого я не успела… — и разломила лепешку напополам: себе и ему.

— Мы что-то празднуем? — поинтересовался Федор, заметив на столе графинчик с подкрашенным спиртом.

— Да нет… просто захотелось выпить… — пробормотала Катя. — А что, нельзя? Ты против?

— Нет, что ты! Я с удовольствием… — Он плеснул понемногу в рюмки. — За тебя.

— Не надо! — вдруг запротестовала Катя. — Нет! Просто давай выпьем молча. Ни за что.

Ей показалось, что если начнут произноситься тосты, то это убожество станет настоящим днем рождения, и получится, что лучшей участи она не заслужила…

И тогда весь год станет похож на эту полупропеченную лепешку и суррогатный ликер.

Глава 2

ВСЕЛЕНСКИЙ ТРАУР

Вот и настоящее лето пришло. Жара. Духота. А Катя даже не заметила, как это произошло. Просто с некоторых пор на улицах появились девушки в ярких летящих сарафанах, в диковинных босоножках на высоких платформах, от которых ноги казались неимоверно длинными…

А Катя носила черное. Она с мстительным удовольствием натягивала полинявшие бесформенные вещи, испорченные покраской, и так выходила на летнюю улицу. Вдобавок она даже в летний зной постоянно зябла и не расставалась с шерстяной кофточкой.

Прохожие оглядывались ей вслед, некоторые выразительно крутили пальцем у виска — чокнутая!

В своем нелепом наряде Катя напоминала старушку. Пепельные волосы теперь стали казаться тронутыми сединой, а плечи горбились, точно на них давил груз прожитых лет…

Но без особой нужды Катя и на улицу старалась не выходить — только если необходимо купить что-то, а Федора утруждать неловко.

Большую часть времени она проводила в четырех стенах его квартиры, словно обрекла себя на добровольное затворничество.

Кругом бушевало красками лето, а в Катиной душе продолжалась зима…

Что бы она ни делала, мысли все время возвращались к Диме.

Как он там? Чем сейчас занят? А вдруг он начал с кем-нибудь встречаться? Вдруг ему понравилась какая-нибудь девушка? Вот их сейчас ходит сколько — красивых и откровенно полуобнаженных! Ведь теплое время года самой природой назначено для брачного периода…

Нет, судьба не может быть к ней так жестока… В сказках так не бывает. В сказках всегда виноватый ходит-бродит, вину свою искупает, любовь возвращает, а его ждут, чтобы в конце концов даровать прощение…

Вот Димочка соскучится, поймет, как ему все же плохо без Кати, и простит ее. И станут они вновь жить-поживать да добра наживать…

Но скоро только сказки сказываются, а в жизни один день тянется до бесконечности, цепляется за другой, и длинная цепь однообразно похожих будней кажется нескончаемой.

— Катюша, давай пойдем погуляем, — предлагал Федор.

— Иди один, мне не хочется, — скучно отказывалась она.

— Жара-то какая! Поехали в Серебряный Бор, искупаемся!

— Ну что ты! — пугалась она. — Мне холодно! — и куталась в свою жуткую кофту.


Интересно, поверит ли Дима в то, что, проведя несколько месяцев один на один с мужчиной в одной комнате, Катя ни разу не согрешила?

Не поверит. После того, как она так обманула его доверие…

Катя обтерла раскладушку тряпочкой и поставила в угол. Нехорошо, что хозяин спит на этом шатком сооружении, а она заняла весь диван.

Под тяжелым телом Федора хилые алюминиевые дужки скрипели, а брезентовое полотнище потрескивало. Кате каждый раз казалось, что оно оторвется от пружинок, и Федор рухнет на пол.

Первое время, заслышав посреди ночи скрип раскладушки, Катя испуганно замирала и съеживалась под одеялом, сдерживая дыхание, чтоб лишний раз не привлекать к себе внимание.

Она боялась, что Федор сейчас присядет к ней на диван, недвусмысленно обнимет, потребует ласки в благодарность за приют… А ей будет неудобно ему отказать… Ведь стыдно обижать хорошего человека… А Катя очень не хотела его обидеть.

Но Федор не делал никаких поползновений, и Катя понемногу расслабилась. А теперь, глядя на себя в зеркало, подумала, что такая невзрачная старушонка вряд ли может вызвать у мужчины желание…

Вот и хорошо! Теперь, увидев ее, Дима точно убедится в том, что Катя хранила ему верность и блюла чистоту, что она искупала свой грех…

Стоп! А Дима что, перестал быть мужчиной? Ему-то тоже будет противна мерзкая старушонка в черных лохмотьях…

А это ее лягушачья кожа! Как только принц расколдует ее, противная лягушка тут же станет прекрасной царевной… Ведь так положено в сказках…

Катя не подозревала, что на роль Ивана-царевича претендует Федор. Это он едва сдерживал себя, чтобы не сжечь, не отправить в помойку Катины убогие одеяния.

Что она себя заживо хоронит? Можно подумать, у нее кто-то умер!

Его выводил из себя этот затянувшийся траур по неземной любви.

Всего два года назад он встретил ее в поезде — такую юную, лучащуюся счастьем, хрупкую…

А теперь кажется, что эту девушку подменили или ее заколдовала злая ведьма. И Федор должен ее расколдовать, а не знает как… Некому подсказать ему волшебные слова, никто не подскажет, что надо сделать, чтобы снять заклятие…

Затянулась панихида по несбывшимся мечтам. Катю больше ничто в жизни не интересовало. Она словно угасла изнутри и теперь лишь ждала, когда прекратит существование ее физическая оболочка. Она не высказывала никаких желаний, не проявляла никакой инициативы…

Единственное, что ее еще интересовало, — это дурацкие сериалы. Катя жила чужой жизнью, начисто отказавшись от своей. Едва покончив с завтраком, она подсаживалась к экрану телевизора и уходила из мира реальности в мир грез.

А когда не было очередной серии, Федор часто замечал, что Катя сидит на месте, уставившись в одну точку или прикрыв глаза.

Выражение лица у нее тогда было то блаженно-счастливым, то печальным. Она хмурилась и радовалась своим, недоступным Федору мыслям, и он злился, что не может понять, о чем же она думает…

А впрочем, разве ему и так не было ясно? О Диме…

* * *

«Звонок в дверь… Я бегу открывать, а сердце уже заранее волнуется и трепещет… Я словно чувствую на расстоянии знакомые флюиды…

Димочка стоит на пороге и протягивает ко мне руки:

— Любимая моя, единственная… Как я по тебе истосковался…

— И я… — шепчу я в ответ…

Он нагибается, обнимает меня и целует в губы…

Поцелуй сладкий, точно конфета… Как говорится в сказках: уста у него сахарные…

Я непроизвольно облизываюсь. Я хочу целоваться до самозабвения…

И тут совсем некстати голос Федора спрашивает:

— Хочешь еще конфетку?

И волшебная греза рушится…

…А вот я медленно поднимаюсь по ступенькам к лифту… подхожу к знакомой двери… Со страхом надавливаю пальцем на звонок…