Татьяна Дубровина - Наваждение

Но педагоги просчитались.

Убедившись, что Дмитрий недобрал баллов и по конкурсу не проходит, Екатерина Криницына на мандатную комиссию не явилась.

«Прелюбопытный феномен»?

Но телега не может ехать впереди лошади. Катя не умела и не желала быть лидером. Она могла лишь преданно следовать за тем, кого считала своим господином, своим повелителем. Обогнать его в чем-то — значило нанести любимому удар. На такое она была не способна.

…В день зачисления пьяный в доску абитуриент-неудачник Дмитрий Поляков пластом лежал на кровати в общежитии, откуда его назавтра должны были выселить.

А «фаворитка» нынешнего набора Екатерина Криницына вместо колыбельной наигрывала ему на скрипке «Реквием» Моцарта, словно оплакивая умершие надежды. Она вновь выбрала ту его часть, что носит имя «Офферторий», то есть жертвоприношение.

На сей раз Катя отдала на заклание талант. Но если такой жертвы требует любовь, то что в этом ужасного?

Любовь превыше всего.

Бог есть любовь…

Вернуться в родной Рыбинск с поражением Дима не мог. Кроме того, столичная жизнь затягивает, как наркотик.

И он решил остаться в Москве. Катя, разумеется, тоже: куда она без него?

На первое время они сняли комнатушку у разбитной бабки Фроси: каждое лето во время вступительных экзаменов эта кругленькая предприимчивая старушонка курсировала у дверей вузов. Знала по опыту, что там непременно удастся подцепить себе молодых неопытных постояльцев из провинции.

А если повезет и на постой к ней попросится нерасписанная парочка — так можно будет еще и запросить с них подороже.

«За нарушение паспортного режима и за моральный ущерб моим строгим женским нравственным устоям! Короче, надбавка за вредность» — эту витиеватую формулировку бабка Фрося заучила наизусть и произносила без запинки.

Действовало безотказно.

…Денег, вырученных за Катины волосы, хватило ровно на то, чтобы заплатить Ефросинье за месяц и кое-как, впроголодь, продержаться этот месяц на хлебе и воде.

А дальше? Дальше надо было что-то придумывать.

Но на Диму словно накатил какой-то психический паралич.

Он оказался в состоянии думать лишь об одном: анализировал причины своего провала. Естественно, те, кто прошел во ВГИК, сплошь «блатные»: эту мысль он муссировал день и ночь, растравляя свои душевные раны.

Как там фамилия того парня-акробата, которому прямой путь не на сцену или экран, а в спортзал? А, Новиков! Так ведь и ректор ВГИКа — Новиков. Может, поступивший — сын его?

А тот, другой, который читал беспомощные стихи собственного сочинения? А, Степанов! Так этажом выше, на сценарном факультете, тоже преподает некий Степанов. Наверняка доморощенный поэт ему родственник, вряд ли это случайное совпадение фамилий…

Или, быть может, тут кроются большие деньги? Ходил, помнится, по Рыбинску слушок, что в Москве без взятки — никуда. Эх, если б мать не потратилась на эту проклятую дачу!

Однако во все Димины сложные построения не укладывался один простенький фактик: Катин успех. Ни родственников она в институте не имела, ни золотых россыпей. Уж кому-кому было это знать доподлинно, как не ему!

Но именно эта очевидность больше всего и злила. Не могло же быть такого, что серенькая Тюха-Катюха оказалась в самом деле талантливее, чем он, всегда слывший звездой!

И Дима «вычислил» скрытые причины происшедшего: «Ба! Да как же я раньше не додумался! Этот хваленый-перехваленый мэтр Баталов просто на Катьку глаз положил! Не в смысле профессии, а в смысле постели. Ишь ты, дедуля, седина в бороду — бес в ребро! Развратник!»

А в конечном итоге он винил во всем Катю. Зачем она поддалась на уговоры и пошла на экзамены?

Уж, наверное, имела какой-то тайный умысел. Может, думала выскочить замуж за пожилого москвича, да еще знаменитого, получить прописку и зацепиться тут, оставив его, Дмитрия, с носом? Его, который ее сюда и вытащил, не оставил одну прозябать в родном захолустном городишке!

А потом эта хитрая лисичка узнала, что профессор Баталов женат, поняла, что просчиталась, и решила не идти на зачисление.

Вот ведь как! А теперь хлопочет, предательница, притворяется заботливой.

— Димочка, ты плохо себя чувствуешь? Бледный что-то.

— Не трогай меня, пожалуйста.

— Они все просто дураки. Не оценили тебя. Но — им же хуже! Ты бы их мог прославить. «У такого-то учился сам Поляков!»

— Черт… все-таки репертуар ты мне подобрала дерьмовый. Может, надо было не Сальери, а Моцарта… Или Бориса Годунова, к примеру… Или какого-нибудь Раскольникова…

— Ну прости, я хотела как лучше. Значит, что-то не учла, ведь я в этом совсем не разбираюсь! К будущему году подберем вместе… или ты сам, если мне не доверяешь.

— Ха, к будущему году! До него еще дожить надо. А на какие шиши, спрашивается?

— Я что-нибудь подыщу…

— «Я, я!» Только и слышу. Эгоистка.

— Мы! Мы что-нибудь подыщем.

Дмитрий вместо ответа откусил заусенец. В последнее время он начал грызть ногти.

Мы подыщем. «Мы пахали».

Пока у Димы продолжалась хандра, Катюша бегала по Москве и срывала с фонарных столбов объявления со словом «Требуются».

Рабочие руки нужны были повсюду, но везде в придачу к ним требовалась еще московская прописка, квалификация и опыт работы. И плюс к этому, желательно, знание иностранного языка и умение обращаться с компьютером.

Однако — кто ищет, тот всегда найдет. В одной фирме с заковыристым иностранным названием ей предложили должность менеджера. Звучало это весьма солидно и красиво.

На деле же — выдали огромную хозяйственную сумку, в которой умещались четыре крупных и очень тяжелых керамических китайских болванчика. Это были не просто статуэтки, а сосуды с целебным женьшеневым экстрактом.

Менеджер должен был выучить текст и, разгуливая по людным местам, приставать с ним к прохожим:

— Добрый день (утро, вечер)! Наша фирма в рекламных целях приготовила для вас сюрприз!

Тут надо было извлечь болванчика и с выражением предельного умиления разглядывать его:

— Мы продлим вашу жизнь (для дам — ваша красота расцветет, как бутон розы, для дам «за 30» — вы станете вечно юной, для мужиков — мы повысим вашу потенцию), и это — совсем даром! Наш чудодейственный напиток стоит всего шестьдесят тысяч, а этот изысканный кувшинчик ручной работы вы получите бесплатно!

От каждого проданного болвана менеджер получает пятнадцать процентов, а это — целых девять тысяч рублей. Екатерине условия показались очень выгодными, и она с энтузиазмом взялась за дело, хоть и претило ей обещать мужчинам повышение потенции.

Но в тот же день выяснилось, что выгода весьма иллюзорна. Москвичи, уже привыкшие к таким «рекламным» распродажам, которые на самом деле осуществлялись по завышенным ценам и не гарантировали качества товара, попросту отмахивались:

— Я ничего не покупаю… Времени нет… — Или даже гораздо короче и выразительнее: — Отстань! Пошла вон!

Приезжие же выслушивали внимательно всю ее тираду, а потом, молча помявшись, все-таки недоверчиво и боязливо отходили в сторонку.

К вечеру первого дня у нее не было заработано ни рубля. Товар в целости и сохранности был принесен домой. И тут им заинтересовался Дима:

— Ну-ка я попробую, чем ты людей травишь. — И он без зазрения совести вытащил залитую сургучом керамическую затычку.

— Что ты делаешь! — испугалась Катя. — Это же шестьдесят тысяч! Мы потом не расплатимся!

— Врешь! — сказал он с нехорошей ухмылкой, какой прежде на его лице она не видела. — Не шестьдесят, а пятьдесят одна. Пятнадцать процентов от этого пойла — твои, кровные. Я на них не претендую, можешь ими подавиться. И своим женьшенем в придачу!

Он сел на стул и с видом самоуничижения обхватил руками голову:

— Мне, никчемному, ни на что не годному, такие дорогие напитки пить не положено!

Кате стало неловко: получилось, будто она его попрекнула. И в самом деле, ведь так и есть: пожалела для него целебного бальзама, а ему сейчас так нужно укрепить здоровье и расшатанные нервы! Стерва она после этого, последняя жмотина.

— Да пей, Димочка, пей! Ничего, я как-нибудь рассчитаюсь. Ну пожалуйста, глотни хоть немножко!

— Ха-ха, намекаешь, что мне пора повышать потенцию? Бесполезные усилия, милая. Ты на себя погляди: на такую селедку, как ты, ни у одного нормального мужика не встанет. Хоть ведро женьшеня выглуши!

Катя помертвела.

А он как будто наслаждался ее шоковым состоянием. Медленно-медленно, пристально наблюдая за ее реакцией, поднял болванчика и с силой швырнул об пол. «Изысканный кувшинчик» разлетелся на мелкие осколки.

Резкий запах спирта расползался по квартире и вскоре выманил из соседней комнаты падкую до выпивки квартирную хозяйку, бабку Фросю.

— Чую — пахнет чегой-то у вас, — хитро повела она носом. — Пойду, думаю, проверю: не горит ли чего?

— Горит! — сказал Дмитрий. — Душа! Заходите, бабушка, составьте мне компанию, будем заливать пожар вместе.

С этими словами он извлек из Катиной сумки второго болвана и резким движением отвернул ему голову-пробку.

Екатерина в панике схватила уцелевший товар и кинулась за дверь. Дважды по пятьдесят одной тысяче — это уже целых сто две. Надо постараться во что бы то ни стало продать оставшееся, хоть уже близится ночь.

Но ведь это все равно не покроет долга. Может, пойти на жульничество и завысить цену? Нехорошо как-то…

А впрочем, какая разница, хорошо или плохо. Главное — в ее жизни все так плохо, что хуже и не бывает… Дима ее не любит больше!