А ночи все-таки оставались в их распоряжении. Димина квартира теперь пустовала: Антонина Матвеевна с мужем все-таки купили участок за городом и с наступлением тепла, поставив там сарайчик-времянку, перебрались «на дачу», чтобы с упоением копаться в долгожданной собственной земле.

Катина же мама перестала бдительно следить за нравственным обликом дочери.

— До конца учебы мы тебя выкормили, — заявила она. — Теперь живи как знаешь. Институт тебе не светит, захочешь к нам на рыбозавод — милости просим, возьму в свою бригаду.

— Нет, мам, — застенчиво ответила дочка. — Спасибо, пока не нужно. Я поеду в Москву.

— Вот тебя там заждались-то!

— Может, попробую в Гнесинку или еще в какое-нибудь музыкальное. — О настоящей причине предстоящего отъезда Катя, боясь взрыва негодования, предпочла умолчать.

— Безнадега! — протянула мать. — Однако попытка не пытка. Тогда готовься, чтоб не слишком там позориться.

Вот Катя и готовилась. Истово, прилежно. Только не к своим экзаменам, а к чужим. Правда, с наступлением темноты учебные занятия сами собой перерастали в совсем иные…


Правда, первая их ночь, сразу после треволнений выпускного вечера, была отмечена курьезом.

Катю быстро привели в чувство после обморока. Однако на бал, открывшийся после церемонии вручения аттестатов, она не осталась. К чему ей вся эта толчея, суета и многолюдье, когда, отныне и навсегда, рядом с ней тот, кто заменит ей весь мир?

— Лид, — умоляюще сложила ладошки Катя, — побудешь тут моим заместителем, а? Мне позарез нужно исчезнуть.

— Ишь ты, начальница выискалась, в замы меня записала! — проворчала Лидия, однако согласилась: чувствовала свою вину за отравление сестренки лаком. — Ладно уж, иди. Отведи душеньку. И я отведу: Андреича нашего на белый танец приглашу. А то с моим законным не попляшешь: одышка у него от лишнего веса.

— Только чтоб маме…

— Не боись. Не продам.


Обнявшись, Катя с Димой побежали к Волге.

На том месте, где когда-то по весне чавкала непролазная грязь, теперь положили новый асфальт. И все равно Дмитрий перенес ее по старой памяти через этот участок пути на руках.

У судостроительного завода на стапеле стоял почти готовый к спуску на воду речной теплоход. Не сговариваясь, двое влюбленных на цыпочках проскочили мимо пропускного бюро, где дежурили вооруженные охранники.

Завернув за угол бетонной ограды, они нырнули в знакомую им с детства щель между глухими плитами, которую почему-то никто и никогда не думал загородить.

Зачем, спрашивается, выставлять охранные посты, если совсем рядом с ними все желающие — если они, конечно, не слишком упитанные — могут просочиться через этот зазор?

Ох, спасибо тем строителям-халтурщикам! Благодаря им можно проскользнуть по наклоненной к воде бетонной площадке, вскарабкаться на кильблоки, служащие для неподвижного судна опорой, и — особенно если ты обладаешь молодостью, силой и ловкостью — оказаться на борту пустого корабля.

А там уже в твоем распоряжении комфортабельные каюты, в которых судостроителям осталось провести лишь последние, косметические, отделочные работы!

Двуспальных постелей, правда, на теплоходиках такого типа не предусмотрено, но так ли уж они необходимы, когда Ей — всего семнадцать, Ему — двадцать и они не виделись целых два года? И когда, два долгих года назад, они были близки всего один-единственный раз…

Закрыв за собой дверь каюты, будто кто-то мог за ними подсматривать, они стали раздеваться торопливо, лихорадочно, сбрасывая одежду куда попало.

Нагие, кинулись друг к другу без раздумий и стеснения. Прохладная клеенчатая обивка корабельной койки ничуть не охладила их разгоряченных тел, которые тут же сплелись в причудливый морской узел.

— Долгожданный мой… ненаглядный… — лепетала Катя, задыхаясь. — Вернулся… насовсем…

— Девочка моя… моя верная Сольвейг, — отозвался Дмитрий, погружая пальцы в затейливые извивы ее праздничной прически. — Дождалась, ни на кого не променяла…

И вдруг совсем другим, оторопевшим, рассерженным и даже брезгливым тоном ругнулся:

— Ч-черт!

— Что-то не так?

— Да, бляха-муха, все не так! — Он дернул рукой, и Катя почувствовала такую острую боль на макушке и затылке, как будто с нее снимали скальп. — Ты чем башку намазала? Столярным клеем, что ли? Твои, бл… локоны ко мне приклеились намертво!

— Ой, как это — приклеились? Ну, Лидка! Сейчас, Димочка, миленький, там просто лак.

— Паркетный, что ли?

— Да нет вроде, не знаю… может, она много разных намешала, а они, наверно, несовместимые!

— Не совместимые со здравым смыслом. Помоги же!

Катя в темноте принялась отдирать волосы от Димкиной кожи и с ужасом поняла, что внутри валиков надо лбом и на висках лаки и гели остались незасохшими. Несмотря на то что прошли уже сутки с момента сооружения прически!

Волосы противно липли к подушечкам пальцев, запутывались, и любая попытка высвободить руки только усугубляла это трагикомичное положение.

Катя и Дима оказались склеенными воедино, да еще в каком дурацком положении! Сиамским близнецам, сросшимся спинами, было куда легче…

Короче говоря, ночь любви обернулась нелепым приключением. Пришлось раздетыми, с задранными к Катиной макушке руками, выбираться с теплохода и почти ползком продвигаться к воде.

Потом Дима окунал Катю с головой в теплые волжские волны и стирал ее, как простыню или полотенце, пока не отмыл окончательно от коварной вязкой парфюмерии.

— Я что тебе, прачка?

— Пфф… да! — отплевывалась Катя. — А я — тряпочка. Мне… пф… даже нравится. Можешь вытереть об меня ноги.

— Глупости! Лучше я буду енот-полоскун, — уже остыв, тихо смеялся он. — А теперь… теперь давай я буду по-лас-кун. Теперь я хочу наконец тебя поласкать, можно?

И потом они долго играли и ласкались в воде, забыв про оставленную в каюте одежду и про охранников, которые могли их заметить на территории, куда посторонним вход воспрещен…

А Волга уносила, как трофей, пышную белую матерчатую розу. Шелковый цветок тоже насквозь пропитался лаками, а потому не намокал и не тонул, а уплывал далеко-далеко, возможно — к самому Каспийскому морю…


«Мы как два влюбленных кита… Мы бросили свою тяжкую ношу, чтобы побыть наедине.

Но мир не рухнул.

Наверное, на посту остался кто-то третий, чтобы поддержать нашу планету и спасти от гибели…»


Тех денег, что сумела выделить Кате мама, хватало только на дорогу, да и то впритык: нечем было заплатить за постель в поезде, даже если ехать в плацкартном вагоне.

Чуть-чуть подкинула Лидия. Как назло, у ее муженька именно в это время сорвалась какая-то сделка, на которую он возлагал большие надежды. А впрочем, он никогда не проявлял особой щедрости по отношению к родственникам жены.

Так что Лида могла пожертвовать сестричке лишь ту небольшую сумму, которая ей выделялась на карманные расходы.

Дмитрий из армии пришел, естественно, гол как сокол, а в семейном бюджете Поляковых первым пунктом значилось: «дача, стройматериалы, саженцы».

Дима попытался занять у Тимофея, но у того на носу была свадьба, а это такие траты!

Тогда Дмитрий обратился было к своим прежним подружкам, в том числе к пышнотелой любительнице молодой картошечки, но разве отвергнутые женщины станут помогать бывшему любовнику? Они только смеялись — презрительно и мстительно.

Катя не переставала корить себя за то, что не предусмотрела финансовых сложностей. Ведь работала же, зарплату получала, могла бы и отложить хоть немножко! Нет, никогда не научится она быть практичной. В жизни, как и в школе, останется вечной троечницей…

И тут подвернулся неожиданный случай, дававший ей шанс внести свою лепту в предстоящее путешествие. О том, что это, в сущности, обязанность мужчины, она не задумывалась.

Проходя мимо памятной парикмахерской «Златовласка», в которой перед уходом в армию Дима перед объективом телекамеры лишился своей шевелюры, она увидела в витрине объявление: «Покупаем длинные волосы на шиньоны».

Зашла. Поинтересовалась:

— Дорого покупаете?

Владелица заведения долго ощупывала ее косу, потом расплела, прикинула длину. Наконец вздохнула:

— Ваши — дорого. Только я вам не советую, пожалеете потом. Таких вам никогда уже не отрастить.

Катя вспомнила случай на строящемся теплоходе, и это помогло ей ответить так, чтобы прозвучало убедительно:

— Они мне надоели. Я их ненавижу. Намучилась с ними, хватит!

Она села в парикмахерское кресло и закрыла глаза, чтобы не видеть, как хищно блестят ножницы. К сожалению, уши заткнуть она не могла и каждый раз вздрагивала от зловещего лязганья лезвий. Чтобы отвлечься, стала вспоминать свою любимую сказку, и вновь обнаружила у Андерсена перекличку с собственной судьбой.

«Русалочка оперлась своими белыми руками о борт и, повернувшись лицом к востоку, стала ждать первого луча солнца, который, как она знала, должен был убить ее, и вдруг она увидела, как из моря поднялись ее сестры; они были бледны, как и она, но их длинные роскошные волосы не развевались больше по ветру — они были обрезаны.

— Мы отдали наши волосы ведьме, чтобы она помогла нам избавить тебя от смерти…»


— Совсем свихнулась! — Дима кричал и чуть ли не топал ногами. — Ты погляди на себя! Ведьма! Вылитая! Была девушка — стал Фантомас какой-то! Хоть бы стрижку человеческую сделала, а то обкорналась под горшок, как деревенщина!

В ответ Екатерина безмолвно положила перед ним на стол внушительную пачку купюр. Дмитрий запнулся на полуслове, присмирел и отвел глаза.

Трудно ему было укротить свою гордость и принять девичью жертву, но и не принять ее он не мог. Он поставил перед собой великую цель, а она, как известно, оправдывает средства. И денежные средства в том числе.