Жанна Монтегю - Наваждение

Поставленный Адриеном вопрос не оказался для нее неожиданным, инстинкт подсказывал ей, что это должно сегодня произойти. Был тот дремотный предрассветный час, когда ночь перевалила за половину, и Кэтрин чувствовала себя особенно уязвимой, мысли ее путались. Адриен принес ей закусок из буфета, а ее бокал постоянно был полон до краев: он настоял на том, что сам будет подливать ей вина.

Она покачнулась, оперлась на него и не сопротивлялась, почувствовав, что он ее обнял.

– Значит ли это, что мое предложение принято? – трепетавшим от возбуждения голосом прошептал он ей в волосы.

Внезапно пересохший язык еле ворочался во рту, и она с трудом выдавила что-то вроде:

– Полагаю, что да.

– Дорогая. – Он подхватил ее в тесные объятия и понес в увитую плющом беседку, целуя лицо и шею. Наконец он нащупал губами ее рот и припал к нему, словно снедаемый жаждой. Она почувствовала, как плотно прижимаются его губы, как его язык проникает между ее зубов.

Глубина разбуженных в ней ощущений заставила ее вздрогнуть. По всему телу пронеслась волна наслаждения, разжигая чувственность.

– Адриен… я люблю тебя! – Она видела, как в небе за его плечом сияют звезды, как луна выглядывает сквозь ветви деревьев. Ее било словно в лихорадке, вскипевшее в крови желание стало непереносимым. Она желала отдаться ему, она желала обладать им. Казалось невозможным, что еще несколько дней назад она не думала о такой возможности.

Его руки нашли ее грудь, и соски затвердели под тонкой тканью, отвечая на ласковые прикосновения его пальцев. Он застонал, словно от боли, и прошептал:

– Это невыносимо. Кэтрин, пойдем же ко мне, сегодня, сейчас!

– Мы не должны этого делать… твоя мать… что скажут гости? – Ах, как ей трудно было говорить, когда губы ее жаждали все новых поцелуев, а тело – все новых ласк, тесных, интимных… пока они не сольются в одно тело, в одну душу. Соединятся до скончания времен.

– Мы ведь поженимся. Никто ничего не скажет. Разве ты не знаешь здешний обычай? После брачной церемонии невесту с женихом запирают вместе в одной комнате на целую неделю. Представь себе, моя сладость, целая неделя – и только ты и я.

Он тяжело дышал, разгоревшаяся в нем похоть напрочь отбила всякие воспоминания о принадлежавшей ему ранее женщине в угоду желанию обладать другой. «Лестина должна понять, – мельком подумал он, не в силах отказаться от Кэтрин. – Моя золотоволосая богиня знает правила. Я могу иметь их обоих – и жену и любовницу, у меня есть на это право».

– Ты любишь меня? – выдохнула Кэтрин в самые его губы, грудь ее вздымалась так, словно какой-то внутренний страх просился наружу.

– Я обожаю тебя.

– Правда?

– Правда.

Он не выпускал ее из объятий, увлекая к боковому крылу дома. Она попыталась вырваться.

– Нам нельзя, – возразила она.

– Можно. Нам все можно нынче ночью, все, что бы мы ни захотели. – Он дико рассмеялся, темноволосый, с темными провалами глаз – словно порожденный той тьмой, куда погружался рассудок Кэтрин.

Они направлялись в то крыло, где находился garçonnière, – здесь Адриен должен был жить до свадьбы. В обособленном от остальных помещении не было ни души. На темной лестнице Кэтрин едва не упала, но руки Адриена тут же подхватили ее, помогая подниматься. Она не смогла подавить нервного хохота, против воли вырвавшегося у нее из горла, словно вскипавшие пеной пузырьки в шампанском.

– Отчего ты смеешься? – Его голос звучал сдавленно, словно предстоящее не могло принести ему радости.

– Не знаю. Наверное, оттого что счастлива.

Счастлива? она счастлива? «Слишком уж все внезапно», – думала она, пока они пересекли просторный холл, направляясь к его спальне. Головная боль все усиливалась, и временами у нее было ощущение, будто она движется вне времени и пространства.

Он зажег спичку, и в комнате немного развеялся мрак, отступивший перед слабым пламенем свечи. Мебель показалась ей затаившимися в засаде зверьми: стулья, туалетный столик, огромная кровать. Кровать приковала взгляд Кэтрин. Кровать Адриена. Она больше напоминала мрачное убранство какого-нибудь склепа: вызолоченная лепнина на верхушках колонн из красного дерева, кроваво-красные занавеси, шатром поднимавшиеся к центральной балке, шелестящая москитная сетка.

У Кэтрин пропала охота смеяться: у нее кружилась голова, перед внутренним взором проносились ужасные звериные морды. Адриен стаскивал с себя фрак и жилет, его глаза жадно блестели. Вот он потянулся к ней, и она не нашла в себе сил сопротивляться. О, если бы комната наконец остановилась, а не кружилась у нее перед глазами.

– Кажется, мне дурно, – пробормотала она.

– Идем сюда. – Похоже, он был раздосадован. Кэтрин на ощупь добралась до ванной комнаты, и вцепившись помертвевшими пальцами в края расписанной розами раковины, извергла содержимое желудка, страдая от судорог и озноба. Адриен уже был здесь, он омыл ее разгоряченное лицо, шепча слова утешения:

– Моя бедная любимая крошка. Тебе полегчало? Пойди приляг на минуту.

И снова провал в пустоту. Когда сознание вернулось к ней, Кэтрин обнаружила себя распростертой на его кровати. Адриен раздевал ее осторожными и уверенными движениями – последняя мысль обожгла ей мозг, и она опять впала в беспамятство. В следующий момент просветления ей был предложен восхитительный спектакль – созерцание его нагого тела, казавшегося еще более смуглым на белоснежных простынях. И к тому же изрядно волосатым. Это удавило ее. Она не предполагала, что он такой волосатый. Голый… он слишком голый. Во рту у нее пересохло, ее била дрожь, ей хотелось сию же минуту бежать домой, но вот он наклонился и начал целовать ее соски, и она застонала – уже от наслаждения, и на нее накатила волна новых, неумолимых ощущений, которым она не в силах была сопротивляться.

Он снова поцеловал ее, и откуда-то из тьмы она расслышала его шепот:

– Ты не должна бояться.

Однако она ужасно боялась, захваченная врасплох желанием, страхом и той тьмой, что окутала ее рассудок. «Интересно, если бы это происходило уже после свадьбы, я чувствовала бы то же самое?» – вяло подумала она, не способная долее оставаться равнодушной к тем ощущениям, что проснулись в ее теле благодаря его ласкам. Казалось, он не пропустил ни одного дюйма ее тела: руки, груди, живот – и ниже, все ниже, к самым чувствительным, интимным местам, прикосновение к которым на миг прояснило ее мысли.

– А что, если у меня будет ребенок? – прошептала она, и тут же снова голова у нее пошла кругом.

– Я хочу детей, – гортанно рассмеялся он. – Ведь мы все равно поженимся, так стоит ли бояться? А ты родишь мне сына, моя дорогая.

Сыновья? Дочери? Неужели так и происходит зачатие, в этом вихре чувственности и восторга? Неужели их души бывают призваны на землю этим взрывом наслаждения? У Кэтрин от такой мысли перехватило дух, прежде чем ее опять подхватил водоворот полузабытья. Отчего она чувствует, что здесь так много людей? Ведь в комнате только они с Адриеном. Это же просто неприлично. Она слышит их перешептывания и различает их горящие алым пламенем глаза в окружающей тьме. Но тут ее беспокойство угасло, словно на него накинули непроницаемое покрывало. А в следующий миг она позабыла все, и даже самое себя… и Адриена – захваченная нараставшим возбуждением, которое вдруг взорвалось яркой вспышкой.

Ласковая тьма, и звезды пляшут на небосклоне. Вероятно, теперь я засну, подумалось ей. Но Адриен уже улегся поверх нее, он напирал, неумолимо атакуя ее девственность, и она закричала от внезапной режущей боли. Он зажал ей рот:

– Тише, chérie, это больно лишь в первый миг.

И он наконец приступил к тому, чего так страстно добивался в этот вечер, а ее сознание стало вдруг чистым как кристалл. Его тело все тяжелее давило на нее, его движения становились все быстрее, а ее охватила ужасная тоска, и любовь предстала тяжким бременем. Он уже зашел слишком далеко, и она не в силах позволить себе его потерять, даже на мгновение.

– Где они? – осведомилась Мадлен Ладур у Терезы, бывшей своей рабыни, которая расчесывала на ночь ее длинные, начинавшие седеть волосы осторожными, еле ощутимыми движениями.

– Они в garçonnière, мадам.

В зеркале они обменялись взглядами, и на обоих лицах – белом и черном – промелькнуло одинаковое выражение настороженности, подчеркнутое неярким светом двух свечей в канделябрах по бокам зеркала. Искусственный свет начинал отступать перед серым рассветом, пробивавшимся через плотные занавеси.

– Вы могли бы добраться туда и по суше, – предложил Седрик, устроившись после завтрака в гамаке на задней галерее. Легкий ветерок, шелестевший в виноградных лозах, доносил с кухни аромат жареного кофе.

– Я хочу поехать на «Эйлин О'Рурк», – упрямо покачала головой Кэтрин.

Кэтрин почувствовала странное раздражение, глядя на то, как он вальяжно расположился здесь, прекрасно чувствуя себя в свежем накрахмаленном костюме, принимая услуги от ее подчиненных, словно так и должно быть. Словно он был рожден в семье плантатора. Ему не понадобилось много времени, чтобы сжиться с ситуацией. А собственно, почему бы и пет? Его предки возвысились, торгуя рабами и сахаром, так что можно считать, что это всегда было его второй натурой.

– Я согласна. Речные пароходы просто прелесть. К тому же мы сможем взять намного больше багажа. Я сгораю от нетерпения, так хочу увидеть поскорее «Край Света». – Голос Элизы вернул Кэтрин в настоящее. Компаньонка улыбалась, подкрепляясь дольками апельсина с серебряного блюда на столе. Она была восхитительна в утреннем туалете сочного желтого цвета, на фоне которого ее фиалковые глаза казались темно-фиолетовыми. – Конечно, тебе необходимо будет взять с собою Селесту, Пьера и других слуг. И обязательно Анри, – продолжала она. – Они понадобятся, чтобы подготовить прием для соседей, который ты намерена устроить.