– У вас, милая девушка, до этого нос не дорос. – Во время разговора он не переставая жевал что-то экзотическое. Она уловила ароматы базилика и имбиря, а когда он рассмеялся, широко распахнув рот, она увидела какую-то темную массу у него на языке.

Его подручные попытались вторить ему, но у них смех почему-то вышел не столь веселым. Селеста тут же набросилась на них:

– А ну-ка попридержи язык! Мисс Кэтрин не желает ничего такого слушать! Анри, мне за тебя стыдно. Она правду сказала. Это ж хозяйская последняя воля – чтоб мы все служили ей.

– Если тебя это не устраивает, Анри, могу предложить тебе подыскать другую работу, – решительно заявила Кэтрин, начиная входить во вкус этого поединка.

Во все время их разговора Анри не отходил от плиты: он помешивал соус, нюхая и пробуя его на вкус, стараясь сохранить то единственное, неповторимое сочетание компонентов, составлять которое не позволял никому другому: его помощники допускались лишь к таким примитивным операциям, как мойка посуды, чистка овощей и резка специй. Наконец он счел возможным отойти от плиты, плюхнулся в кресло, стоявшее возле распахнутой задней двери, задрал ноги на стул и издевательски взглянул на Кэтрин.

– Вот, значит, как? – нагло поинтересовался он.

– Именно так, – отвечала она, встав перед ним подбоченясь и строго нахмурив густые брови. – А ну-ка встань, когда я с тобой разговариваю. Кем это ты себя вообразил?

– Лучшим поваром в здешних краях – вот кем. Ежели я уйду, вам туго придется, вот как. – Но при этом он все же поднялся с кресла, и его гигантская фигура нависла над нею… и тем не менее ей показалось, что в его глазах, глубоко запрятанных в складках жира, промелькнуло новое выражение.

– Я не собираюсь этого с тобою обсуждать. – Кэтрин оперлась рукой на стол, совершенно белый из-за постоянного мытья и выскабливания. – И я еще ни разу не ела здесь ничего сверхъестественного – даже у Антуана.

– У Антуана! – с невыразимым презрением пробасил он. – Да чего они там знают-то про кухню? Вы б хоть раз отведали мой джамбо. Поглядим, что тогда запоете.

– Увы, – театрально вздохнула она, – похоже, что мне никогда не доведется его отведать, коль скоро ты уходишь со службы.

– Ухожу? – Его брови взлетели на лоб, едва не касаясь края высокого поварского колпака. – А кто ж тут говорит, что уходит?

– Я не совсем поняла. – Кэтрин покосилась в сторону Селесты, стоявшей в другом конце кухни, и экономка, сложив указательный и большой пальцы, украдкой показала ей «о'кей». – У меня только что сложилось впечатление, что ты не считаешь возможным работать на женщину?

– Разве я это сказал?

– Мне показалось, да.

– Вовсе я этого не говорил. Но я могу и уйти – о да, тут хватит семей, которые зубами вцепятся в старого Анри, чтоб он только на них работал!

– Ну, значит, решено. – И Кэтрин двинулась прочь, бросив через плечо Селесте: – Немедленно начинай искать ему замену. Нам понадобится новый повар, когда Анри оставит нас к концу недели.

– Эй, обождите ж минутку. – С удивительной для его комплекции проворностью он мгновенно оказался рядом. – Не надо вам так торопиться, мисс Кэтрин. Что, вы говорите, вам хотелось бы покушать?

Вечером на обеде присутствовали Седрик, Элиза, Уоррен и Деламар, а главным блюдом был джамбо. Анри превзошел сам себя, создав восхитительную смесь цыпленка с копченой уткой, залитую горячим соусом, с гарниром из нежных овощей и белого воздушного риса.

Теперь Кэтрин не успокоилась, пока не была принята в подмастерья к Анри, и проводила долгие, утомительные часы в душной кухне. Убрав волосы под тиньон – тюрбан из мадрасского хлопка, который носили все цветные женщины, и повязавшись длинным фартуком, она внимательно слушала разглагольствования Анри, посвящавшего ее в таинства креольской кухни. Временами он терял терпение, если ока проявляла недостаточную сообразительность, но ей хватало чувства юмора выслушивать его нотации. Обычно маэстро не сердился долго и снова начинал улыбаться, заправившись очередной порцией жвачки. Он объяснял тонкости нового блюда, или позволял ей запустить руку в кувшин с изюмом, который хранил на заветной полке, или советовал подкрепиться черными и зелеными оливками, лежавшими на подстилке из виноградных листьев.

Полная любви к своему новому городу и желания как можно больше узнать о его истории и традициях, Кэтрин преуспела в этом настолько, что ее уже не шокировали постоянно встречавшиеся нелепости и контрасты. Старая часть города была построена испанцами и французами под защитой оборонительных стен. Позже, с появлением американских дельцов, были освоены окрестности, получившие название Лафайет, сохранившееся вплоть до аннексии Нового Орлеана.

Деламар объяснил ей, как появилось название Садовый Район.

– Понимаете, мисс Энсон, долгие годы новоорлеанцы жили в домах, отгороженных от улиц стенами в испанском стиле, с балконами, обращенными на сады позади зданий, – как вы могли видеть на Вьё Карре. Но когда американцы принялись осваивать Лафайет, кто-то из богатых французов не пожелал отставать от них. Они также приобрели себе обширные участки, где можно было разбить просторные чудесные сады, вроде тех, что имелись у них за чертой города, на плантациях.

Кэтрин узнала, что здесь есть большое поселение ирландцев в районе Канальной улицы, не говоря уже о множестве других этнических групп, каждая из которых внесла свою лепту в неповторимую культуру Нового Орлеана – своими обычаями, манерами и религиями. Городской рынок являлся воплощением этого микрокосма, в котором лишь малую долю представляли аборигены Западной Индии,[12] жившие вдоль берегов величайшей водной артерии Америки.

Кэтрин очень хотелось побывать там, ведь она понимала, что ее каникулы будут весьма краткими и надо успеть как можно больше за это время. Вскоре Деламар представит ей ее банкиров, а на конец месяца уже запланирована поездка в «Край Света». Кроме того, необходимо было завести знакомства с местной знатью, побывать в опере и устроить у себя прием в честь новых знакомых. Организацию последнего она с радостью предоставила Элизе и Уоррену, поскольку ей самой катастрофически не хватало ни времени, ни энергии – последней, видимо, из-за жары и духоты, к которым она так и не привыкла. Лишь несколько кратких часов ранним утром и вечером она могла позволить себе двигаться, не покрываясь испариной. Часы сиесты она проводила в полном изнеможении на кровати, или сидя в ванне, или распростершись в шезлонге на одной из галерей в тщетном ожидании хотя бы малейшего ветерка.

Адриен, получив ее согласие, временами навещал ее – настойчивый, неизменно волновавший ее своей красотой. Элиза подогревала ее возбуждение, без конца твердя о том, как ей повезло с первых шагов очаровать самого перспективного молодого холостяка в этом городе.

– Почему вы не позволяете мне провезти вас по городу? – спросил он как-то вечером, стоя рядом с Кэтрин у распахнутого окна. Снизу, из гостиной, до них доносились взрывы хохота – это Седрик на пару с Элизой разыгрывали роббер – другой в вист – против Уоррена и полковника.

– Элиза полностью завладела мною. Она обожает ездить по магазинам.

– Есть ли такое место, куда вы хотели бы поехать, а она – нет?

– Да, есть. Свозите меня на городской рынок. Селеста говорила, что интереснее всего побывать там на рассвете, но Элиза отказывается подниматься в столь ранний час.

– Считайте, что вы там побывали. – Он обнял было ее за талию, но она отстранилась, и в его темных глазах полыхнула досада.

Однако он оказался верен данному слову и появился у ворот Бовуар-Хауса с первыми лучами утренней зари. Кэтрин, караулившая на балконе его появление, вернулась в комнату и сказала:

– Взгляни на небо, Филлис. Разве оно не прекрасно? Если здесь и есть что-то, способное напомнить мне Риллингтон, так это красочные закаты и восходы.

Филлис едва что-то пробурчала в ответ. В столь ранний час она была не способна обращать внимание на всякие поэтические бредни. Не то чтоб ей не было любопытно взглянуть на рынок собственными глазами, но все же она гораздо в меньшей степени желала этого, чем Кэтрин. С другой стороны, она не могла не пойти туда с хозяйкой – уж очень дорожила своим привилегированным положением среди остальной прислуги. Они недолюбливали таких простых девушек, как она, именовали ее белым отребьем и считали незаслуженным ее высокое звание личной служанки при хозяйке.

Кэтрин надела шляпу с широкими полями и целым ворохом страусовых перьев, опустила на лицо вуаль и направилась к выходу. Адриен поджидал ее возле лестницы, чтобы помочь подняться в ландо. Филлис вскарабкалась сама и устроилась на противоположном сиденье, держа в руках зонтик и ридикюль Кэтрин. Она временно была наделена полномочиями дуэньи и не спускала с Адриена глаз, относясь к своим обязанностям исключительно серьезно. Она решила, что к этому скользкому типу нельзя относиться с доверием.

Кучер взмахнул кнутом, и ландо покинуло тишину Первой улицы, проехало по авеню Св. Карла, обогнало неспешные телеги, влекомые запряженными в них мулами, пересекло площадь Джексона и углубилось во Французский квартал. Здесь на улицах уже было полно торговцев, на всех языках расхваливавших свой товар. Острый запах жареных кофейных зерен доносился из дверей ресторанов, и на всех углах стояли женщины в цветастых платьях и готовили прямо здесь, на переносных жаровнях.

– Калас! – кричали они. – Калас – ту белль ка-лас!

– Чем это они торгуют? – поинтересовалась Кэтрин, как только экипаж замедлил ход. – Как вкусно пахнет! Я даже проголодалась.

– Это рисовые пирожные, обсыпанные сахаром, – отвечал Адриен, забавляясь ее простодушным любопытством. – Позвольте, я их вам куплю.

– Надо будет сказать Анри, – вздохнула Кэтрин, когда наконец смогла заговорить. Она старательно обтирала с пальцев сахар. – Как вы думаете, он сможет приготовить такие же?