Наталья Майорова - Наваждение

– Это комплимент, я понимаю. Спасибо, – тихо сказала Соня.

– Ни черта ты не понимаешь! – крикнула Софи. Соня испуганно вздрогнула и отшатнулась. – Ты! Дикая кошка! Я знаю, – Софи понизила голос и даже подпустила в него мягкости. – Тебе теперь надо из влажного зеленого грота девичества, где спокойно и прохладно, и вода журчит, и мягкие листики, выйти на яркий безжалостный свет. И неизвестно еще, что там станет. Это нелегко, кто бы стал спорить… Но либо ты это сделаешь, либо – засохнешь, превратишься в мумию самой себя. Потом, может, тебя в той пещерке археологи найдут, плоскую такую, коричневую…

Соня нерешительно улыбнулась.

– Решай теперь! – серьезно и почти мрачно сказала Софи, глядя на девушку своими неправдоподобными глазами. – Матвей – благородный и довольно сильный юноша, но кое в чем его самого нужно поддерживать. Если почувствуешь, что не сможешь, отойди в сторону…

– Я решу сама! – в летних полутенях комнаты блеклые Сонины глазки вдруг антрацитово блеснули. – Я и Матвей…

– Правильно, – одобрила Софи. – Только не тяни, девочка. Только не тяните оба…

В среду у Софи началось женское недомогание. Окончательной близости между ними не было, но каждую ночь он приходил к ней, они ложились вместе и ласками доводили друг друга до исступления. Днем Софи ходила нервная и измотанная, с черными кругами вокруг глаз. Туманов сердился и даже пытался протестовать.

– Чего уж там… Давай как люди…

– Нельзя, – качала головой Софи. – Нечисто…

– Чего тут нечистого?! – ярился Туманов. – Это ж ты… Обыкновенное дело. Ну искупаемся после, раз уж тебе неймется. А коли тряпки жаль, так что у нас, монет не достанет, чтобы новые купить?

– Не в этом дело, Мишка. Нельзя… Давай лучше поговорим. Соня и Матвей… с ними надо что-то…

– Послушай, Софья! – серьезно, приподнявшись на локте, сказал Туманов. – Отчего бы тебе не уняться уже, и не дать людям самим за себя решать, а? И Соня, и Матюша, взрослые уже вроде бы люди, а? Вспомни себя, когда ты еще моложе их была. Если кто брался за тебя решать, ты…

– А вспомни Аглаю и Илью! – тут же парировала Софи (припомнив, впрочем, что почти то же самое недавно говорил ей Петя). – У них, между прочим, днями свадьба будет. А до того двадцать лет решить не могли. Одна свою гордость тешила, а другой – и вовсе не понять что…

– Соня и Матвей – это не Илья и Аглая. Они слишком близки друг к другу, – медленно сказал Туманов. – Думаю, это им и мешает в чем-то. Им нужно разойтись теперь на какое-то расстояние, чтобы по-новому увидеть друг друга, а они на то не решаются…

– Как нам? – Софи непроизвольно вздрогнула и прижалась щекой к обнаженной груди Михаила. – Ох, не надо… мы слишком далеко разошлись и надолго…

Михаил обнял Софи и погладил по волосам.

– Твоя Вера… она так странно их воспитала… Ты знаешь, это даже смешно, но они оба ужасно похожи на молодых англичан из самого высшего круга. Я имею в виду не внешне, конечно (хотя в Матвее даже и снаружи есть что-то…), – повадки, это холодно-доброжелательное обращение с низшими, манера говорить, постоянно сдерживая себя и контролируя каждое слово… Даже то, что Соня бледнеет от волнения и не выносит толпы…

– Это все от Веры идет, ты правильно заметил. Она сама, как это ни удивительно, такая. Причем, именно столько, сколько я ее знаю…

– Ну да, не случайно лорд Александер только о ней и говорит… Я думаю, как раз сочетание ее крестьянских ухваток, предприимчивости и этой вот врожденной, получается, аристократичности и сводит его с ума…

– Что?! Что ты сказал?! – Софи откинула волосы с лица и уставилась на Михаила. – Повтори! Лорд Александер, этот лошадиноликий господин с вечной иронической ухмылкой… Ты, кстати, знаешь, что он везде ходит с огромным зонтом, и никогда с ним не расстается, даже если дождя и близко не может быть?

– Ну разумеется, – улыбнулся Туманов. – Лорд Александер – бывалый путешественник. Кроме всего прочего, в ручке этого зонта спрятан стилет и, кажется, еще пузырек с ядом. А когда он входит куда бы то ни было, сразу ищет взглядом подставку для зонтов, которая есть в каждом лондонском общественном или частном месте. Самсон в «Луизиане» в конце концов поставил в сенях старое корабельное ведро, которое непонятно откуда взялось в его хозяйстве. Сэр Александер очень ему радовался. Но иногда пьяненькие мастеровые справляют в это ведро малую нужду…

Софи рассмеялась.

– Но я правильно тебя поняла? Лорд Александер Лири без ума от Веры? У них что, роман?… Но ведь Вера значительно его старше!

– Ему 38 лет. А Вере, насколько я понимаю, сорок четыре… Но кого это когда останавливало? – улыбнулся Туманов.

– Ну да… – вспомнила Софи. – Ты и Саджун…

Не желая видеть печали на ее лице, Туманов решительно и весьма откровенно приласкал ее. Он знал наверняка, что это сразу же направит ее мысли в другую сторону.

– Мишка! Я же тебя просила! – с ласковой досадой воскликнула Софи, тем не менее возвращая ласку мужчине.

Туманов коротко застонал сквозь стиснутые зубы.

– Господи, Сонька, как это глупо, что мы попусту время теряем!

– Ну да, – садясь и подтягивая колени к подбородку, сказала Софи. – Тем более, что его уж и так почти не осталось… Но ведь все сложилось так, как сложилось, Мишка, и мы с тобой теперь уже не можем ничего в этом изменить…

– Добрый день, мистер Сазонофф! Простите, что я нарушаю ваше уединение, но могу ли я с вами сейчас говорить?

– Можете во всяком случае попробовать…

Сазонофф лежал на кровати в своей комнате, рядом, на полу стоял штоф водки и миска с квашенной капустой, от одного вида (не говоря уже о запахе) которой мистера Барнеби бросило в дрожь. Штоф был наполовину пуст.

«Несчастная любовь,» – обречено подумал англичанин и, достав из кармана плоскую фляжку с ежевичной настойкой, сделал изрядный глоток.

– Я близок к отчаянию, – признался он Майклу Сазонофф время спустя.

– А в чем, собственно, дело? – осведомился мистер Сазонофф без всякого видимого интереса. – Охота не удалась?

– С охотой как раз все в порядке. Я сам застрелил огромного кабана и получил огромное удовольствие, – Барнеби сделал еще глоток. Сазонофф тоже потянулся за штофом. – Но вся ситуация в целом… Вы знаете, Майкл, что я служу барону. Мой отец служил его отцу, мой дед его деду и так далее… Вы не родились в Англии, всю жизнь, как я понял, мотаетесь по свету оторванным листом, и вам, возможно, этого не понять, но если барон после этой поездки откажется от моих услуг, это будет катастрофа…

– А почему он откажется? – красноватые, припухшие глазки мистера Сазонофф взглянули на англичанина с проблеском любопытства.

– Мне кажется, что мы уже практически провалили возложенную на нас бароном миссию.

– Ну отчего же? – лениво возразил Сазонофф. – Концессия на Алтае принадлежит нам. Разведка практически закончена. Можно завозить оборудование, нанимать рабочих и начинать разработки. Если все правильно спланировать и отыскать нужных специалистов, то на следующий же сезон уже можно получить пусть небольшую, но прибыль… Что же касается местных дел, то… наверное, следует считать все это очередной пиратской историей о кладах, которые так любят в вашей пиратской империи… сэр?

– Мистер Сазонофф! Майкл! – Барнеби сделал еще один глоток, сложенной щепотью распушил бакенбарды и решился. – Вы догадываетесь ли о том, что барона в первую очередь интересует не разработка сибирских недр, а создание акционерного общества и продажа акций на бирже?

– Ну разумеется, я это знаю, – медленно, врастяжку улыбнулся Сазонофф. – И совершенно на него не в обиде… Что ж, это, как вы, англичане, говорите, – бизнес. Каждый крутится как может. А там уж – кто кого…

Барнеби, в голове которого шумело все сильнее, обескуражено смотрел на практически опустевший штоф. Майкл Сазонофф при том вовсе не выглядел пьяным.

– Майкл! – мистер Барнеби шмыгнул крупным, с красными прожилками на крыльях, носом. – Вы всех нас надули! А лорд Александер, сын герцога Уэстонского, спит с пожилой бывшей рабыней и клопами в одной постели, в которой до него, по слухам, уже побывали местный инженер, беглый каторжник и вонючий самоед, и ест с ней из одной миски тухлую капусту. И говорит – вы только представьте себе, Майкл! – что уже давно не получал от жизни такого удовольствия. А барон, узнав обо всем, просто вышвырнет меня на улицу без всякого сожаления, невзирая на все заслуги нашего рода перед его родом, и…

– Простите, Ивлин! – Сазонофф резко встряхнулся, покачнув кровать, и сразу стало видно, что он тоже не слишком трезв. – Лорд Александер ест – что? Капусту с клопами? И самоедами? Но… позвольте…

Спустя некоторое время Анна-Зайчонок с тревогой спросила у Самсона:

– Дедушка, а чего это англичане-то?… Они ведь между собой прежде и не говорили почти, а теперь давно уж закрылись у того, большого, сначала орали друг на друга, а теперь тихо совсем и вроде стонет кто… А он же себе водки наверх взял. Боязно мне, дедушка… Ты бы глянул…

Самсон, стараясь ступать потише (что при его габаритах, естественно, было никоим образом невозможно), подошел к незапертой двери в комнату Майкла Сазонофф, аккуратно приоткрыл ее и заглянул в образовавшуюся щелочку.

Барнеби и Сазонофф, обнявшись, сидели на кровати и довольно слаженно (голос мистера Барнеби был чуть выше, и он вел мелодию) выводили:

«Не повторьяй мнье имья той, которой памьять мука жизьньи…»

– Все в порядке, – кивнул Самсон внучке. – Поют…

– Марья Ивановна! Чувствительно рад видеть вас в моем скромном заведении! Желаете побеседовать на англицкую тему? – Илья Самсонович осклабился в подобострастной улыбке и каким-то совершенно холопским движением рукавом смахнул со стола не существующую пыль. Черные глазки его при этом остро блеснули.