Наталья Майорова - Наваждение

– Какая же?

– К чему тебе знать? Ведь Саджун все равно уже нет в живых…

– Бедная Саджунечка… Мне так жаль…

– Мне тоже, – суховато заметила Софи.

– А что же… ты как-то неуверенно говорила о количестве ваших с Петром Николаевичем детей, как будто бы еще не привыкла к тому, что их трое. Последний из них недавно родился? Ты уехала спасать брата, бросив грудного малютку? Тогда от тебя должно еще пахнуть молоком… Жаль, что я не могу тебя теперь понюхать…

– Туманов, прекрати! – рявкнула Софи, но голос у нее ощутительно дрогнул. – Даже чопорная Великобритания тебя не изменила – ты все также вульгарен, как я тебя помню. Мои дети все уже довольно большие. А молока у меня, если хочешь знать, почти не было – мы сразу же брали кормилицу… И… расскажи мне лучше про свою жену… Где ты с ней повстречался?

– Это было в Египте. Вот странное место. Ты идешь по пустыне и ветер задувает твои следы. Прямо у тебя на глазах. Это так отрезвляет. От всех видов опьянения, ты понимаешь, о чем я?

Это – Александрия, Дельта. Здесь еще была какая-то библиотека. Она потом сгорела. Ты наверняка что-то знаешь об этом. Больше меня. Но я, когда там был, ты понимаешь, что я был далек от всех на свете библиотек, сгоревших и прочих. Там удивительный мир. В нем все теряется – идеи, чувства, страдания – все тонет в сырой сытости Дельты или растворяется и исчезает в пустыне. Как мираж. Александрия похожа на котел, а вся вода, которая там есть, на бульон – такой наваристый, что на берегах оседает жир и нечистая соль, похожая на пепел чьих-то надежд. Это нельзя сказать словами, потому что зрение и слух там постоянно обманывают, а ведущим чувством является запах. Описывать его нет побуждений. Я жил там проездом с юга Африки и торговал алмазы. Там очень специфический, но выгодный рынок драгоценных камней. Арабы – странные люди. Те, кто живет в городе, еще немного похожи на нас, хотя иногда мне казалось, что они просто играют на потребу европейцам, как актеры в театре, а когда публика расходится, весь их мир переворачивается легко и бесшумно, как песочные часы. У людей пустыни все черное и удивительно белые зубы. Они похожи на говорящие арбузы, их кровь течет по каким-то другим законам, может быть, в согласии с движением барханов в пустыне. Никогда нельзя уловить момент, когда араб уже проснулся и действует. Само их физическое присутствие с непривычки завораживает белых людей, эти канальи знают об этом и беззастенчиво пользуются. Сначала я не понимал этого фокуса, и постоянно проигрывал в переговорах и торговле…

– А твоя жена? Вы встретились и ты подарил ей свои алмазы?

Туманов рассмеялся легко, как будто бы встрепенулась под ветром шелковая занавеска.

– Нет, конечно! Мне это даже не пришло в голову. Встреча с тобой навсегда отбила у меня охоту дарить драгоценности. В ближайшей лавке я купил и подарил ей фигурки Юниса и Азизы. Они были сделаны из вареного сахара и обернуты в блестящую фольгу. Очень красиво.

– Кто это – Юнис и Азиза?

– Вечные юные влюбленные. Фольклор Дельты.

– Как это романтично! – улыбнулась Софи и улыбка ее была похожа на шелест крыльев мотылька, умершего и высохшего между рамами. – Расскажи еще, ты восхитительно рассказываешь, когда хочешь… Я до сих пор помню, как в игорном доме ты рассказывал мне про китов…

Мужчина послушно рассказывал еще и еще, боясь остановиться, переходя от одного к другому, хотя в глотке у него уже пересохло, и язык едва ворочался во рту.

Он видел так много всего, что ей порою казалось: на выпуклые глаза Туманова, как на маленькие глобусы, наброшена сетка параллелей и меридианов.

Это было удивительно и тревожно. И все обещало. Она отвыкла от этого чувства и не чаяла испытать его вновь.

Вечером, в своей комнате в «Калифорнии» Софи читала.

Туманов и англичане жили в «Луизиане». То есть, сначала они, как и в прошлый раз, остановились в «Калифорнии», а потом, по требованию мистера Майкла Сазонофф, переехали в «Луизиану». Илья загадочно улыбался. Роза еще раздулась и едва не лопнула от гордости. Аннушка сбилась с ног и даже слегка похудела, пытаясь угодить бабушке и англичанам одновременно. Вера Михайлова вместе с Матвеем приехала в Егорьевск и поселилась в «Калифорнии» же, в комнатах рядом с Софи. Когда Туманов был занят (чем это, интересно?!), переводила для англичан. Машенька пыталась подрядить для этой же цели сына, который полгода прилежно учил английский язык, но Шурочка так увлекся своей новой деятельностью, что буквально не имел и минуты свободной. Вера, когда узнала от своих осведомителей про Шурочкины начинания, одобрительно расхохоталась, бесстыдно, среди бела дня пришла на гордеевский огород и сделала свои ставки. Машенька едва не задохнулась от злости. О теме и сумме Вериных ставок Шурочка отказался говорить даже с Матвеем: тайна клиента!

Англичане тоже не говорили ничего существенного, один раз съездили на Мариинский прииск и готовились к охоте на кабана-секача. Петя весьма успешно объяснялся знаками с мистером Барнеби, который оказался страстным охотником, и спустя несколько дней уже звал его Ивлином. Мистер Барнеби называл Петю Питером и вместе с ним заглядывал в дула ружей и щупал лапы у народившихся щенков. Кроме того, мистер Барнеби, который так и не сумел оценить прелесть национальных русских закусок, вполне отдавал должное ежевичной настойке, и с удовольствием наполнял ею плоскую металлическую фляжку с монограммой, которую всегда носил с собой. Лири он объяснял, что национальный сибирский напиток позволяет ему успешно преодолевать прочие национальные особенности местного колорита. Такое внезапно обнаружившееся родство душ между Ивлином и Питером даже Марье Ивановне представлялось удивительным.

Если непонимание все же оказывалось фатальным, то приятели заглядывали к Шурочке в сарай и проясняли все с его помощью.

Кроме того, мистер Ивлин Барнеби был очарован красотою обеих Петиных дочерей и не скрывал этого. Музицирование же Лисенка произвело на обоих англичан почти ошеломительное впечатление. Оба были весьма музыкальны, могли оценить масштаб дарования девушки, не ожидали услышать ничего подобного в глуши и… от милорда Александера тут же посыпались предложения – одно другого занимательнее и авантюристичнее. Например, он предлагал пятидесятилетнему холостяку Барнеби немедленно фиктивно жениться на Елизавете, вывезти ее на Британские острова, где он, лорд Лири, устроит ей всевозможные прослушивания и уроки, а потом переправить Лисенка на континент… Единственной проблемой на пути к браку представлялось то, что мистер Барнеби вовсе не желал становиться православным, а священника, который мог бы немедленно крестить Елизавету в англиканскую веру, в Егорьевске как-то не наблюдалось… Шурочка, переводя всю эту бодрую ахинею, в какой-то момент даже пожалел о том, что не уступил в свое время матери и не выучился играть на рояле. Кто знает, может и у него обнаружился бы талант?

Туманов вошел без стука и остановился пороге, держась за притолоку обеими руками и словно придерживая трактир на весу.

Книжка, которую читала Софи, упала на коврик, подогнув страницы, как кошка – лапы.

– Прогони меня! – потребовал он.

– Нет, – просто сказала она.

– Тогда вставай и пойдем.

– Куда? – удивилась Софи. – Почему?

Ей отчего-то казалось, что все произойдет прямо здесь, возможно, даже на коврике (Туманов за прошедшие годы стал еще огромнее, и теперь ей думалось, что на кровати он может просто не поместиться).

– Ко мне. Тут Вера, Илья, Аглая, Матвей…

– Но там – твои англичане!

– Они – высший класс. В крайнем случае просто закроют глаза и заткнут уши.

Когда они вошли в его комнату, он первым делом подошел к стене, открыл крышку и остановил часы.

– Зачем ты это делаешь? – спросила она.

– Арабский обычай, – объяснил он. – Когда в дом приходит гость, останавливают часы. Время так быстротечно, пусть оно стоит, когда ты почтил нас своим присутствием. Понимаешь?

– Да, понимаю, – согласилась Софи. – Это правильно и красиво, если гость действительно желанный.

– Ты – самый желанный гость в моей жизни, – серьезно сказал Туманов.

После Софи кричала в голос, нимало не заботясь о том, кто услышит и как истолкует ее крик. Все эти годы ей думалось, что она помнит, но оказалось на деле, совершенно позабыла, что это такое – быть с Тумановым.

– Я позабыла, Мишка, – задыхаясь, сказала она, когда все кончилось. – Я позабыла, как это может быть.

– Да, – Туманов кивнул. – Ты позабыла. Но я – помнил. Всегда.

Потом он лежал с закрытыми глазами, а она, приподнявшись на локте, разглядывала его лицо. Он постарел. И раньше не был красавцем, но нынче и само время произвело на его физиономии свои опустошительные маневры. Волосы поредели, сквозь них просвечивала серая кожа. Ресницы вытерлись и торчали короткой щеточкой, отчего покрасневшие и опухшие глаза казались какими-то голыми.

– Михаил, но что же мы теперь будем делать? – она шлепнула его по груди, села на кровати и до боли знакомым жестом подтянула колени к подбородку. Выражение ее лица тоже было знакомым Туманову – серьезным и сосредоточенным. Как делал когда-то, он протянул руку между ее лодыжек и приласкал. Софи возмущенно подпрыгнула.

– Ты!..

– Я, – улыбнулся Туманов. – И ты. Что мы можем в этом изменить? Ни время, ни расстояние не сумели. Что ж – мы?… Тысяча чертей! Как же я по тебе соскучился за все эти годы! Иди ко мне.

– Софья Павловна, я расскажу тебе смешную историю, – заявила Вера, садясь на стул напротив Софи. – У нас есть время? Кажется, есть, потому что у тебя пустое лицо. Сазонофф сегодня не явится?

– А что, так заметно? – встревожилась Софи.