– Именно то, о чем и господин Даса говорил. Весьма, кстати, умно и по делу! Я – человек приземленный, от астральных миров далек, но вот это…

– Вы, оказывается, знакомы? Что-то я вас на собраниях не видел.

– Всего лишь некоторым образом знаком, по роду, так сказать, профессиональной деятельности. Ведь я журналист…

А также – любовник престарелого педераста и полицейский агент, невозмутимо подумал Шталь. Интересно, как бы Костенька запел, если б узнал? Ах, за одним столом сидел, теперь рук не отмоешь! Или – нет? Они ведь непротивленцы, буддисты-толстовцы, тоже – морально совершенные! Причем в их мораль Ванечка Самойлов, пожалуй, превосходным образом впишется.

– У вас, насколько я понимаю, к нам дело? – Ефим аккуратно наколол на вилку ломтик печеной семги. – Так излагайте.

– Дело! – согласился Самойлов, глядя на барона удивленно и весело. С его стороны он никак не ждал поддержки, во всяком случае, вот так, сразу. Впрочем – это, может, и не поддержка, а как раз наоборот… Ладно! Решив не забивать себе прежде времени голову, он принялся излагать.

Дело в его изложении выходило абсолютно прозрачное. Есть князь Владимир Петрович Мещерский, получивший от государя концессию на земли на Алтае и решающий теперь, кому эти права повыгоднее запродать. Есть англичане, ради этих самых прав сколотившие уже акционерное общество. И есть он, Иван Самойлов, которому князь… ну, скажем так: доверяет.

– То есть, – уточнил Ефим, – на кого вы укажете, тот концессию и получит.

– Нет, Господь с вами, – Самойлов взмахнул рукой, скромно отрицая собственное всемогущество, – князь, знаете ли, человек в высшей степени разумный, он и сам верное решение примет, если ему предъявить все обстоятельства. Зачем ему, скажите, англичане? Разорять наши недра? Они вон и на Ишим наметились…

– С Алтаем как раз понятно, – заметил Ряжский, – там золото, кабинетские земли. А в Приишимье что? Пушнина и лес?

– И это тоже, почему нет. Но ради одного этого англичане, уверяю вас, не стали бы выкладывать очень изрядные деньги. Им кое-что известно… то, что, как они думают, больше никто не знает. Но я-то, господа, я – сам из тех краев, и то, что я вам скажу, вы вполне можете проверить!

– Так и говорите, – мягко предложил Ряжский.

– Вы про тамошние прииски, может быть, слышали. Да, они по большей части выработаны. Которые еще что-то дают, с хорошим оборудованием выгоду бы принесли, а так – слезы, а не прииски. Впрочем, не в них дело. Там болота кругом, а под ними – порода, пластами. До ледников еще…

Он слегка понизил голос, говоря без обычной своей расслабленности – быстро и отрывисто, и даже лицо будто подобралось и помолодело. То, о чем он говорил, было ему довольно смутно знакомо – главным образом, со слов Коронина и брата Васи, – и теперь он старался как можно точней и осторожнее подбирать термины, чтобы объяснить будущим компаньонам – а уж Ряжский-то точно не профан! – каким образом в Приишимье, где по всем показателям никак не должно быть золота – оно есть.

– …Никто и никогда не пытался разрабатывать. Но не один выход и не два, а как бы не десяток. Если места знать…

– Вы знаете, – улыбнулся Ефим.

– Англичане знают. Есть у меня подозрение, что вышли на кое-кого из местных… Короче, они уже там! Просто так бы не поехали.

– И что вы предлагаете? – вопрос, заданный Ряжским, был очевидно риторический, но Самойлов на него ответил:

– Создать свое общество. У них – «Ishim Gold Corporation sdf dfLtd.», у нас – «Золото России». Почему нет? Ведь в самом деле: Россия! Они, ясное дело, разорят, пенки снимут… или проще: сыграют на акциях, и до свидания! А мы гляди потом на эти земли, и ничего уж не сделаешь…

– Так это ж деньги нужны, – сказал Шталь.

– У меня свободных мало, – Ряжский заинтересованно и удивленно смотрел на Самойлова. Надо же, как его пробрало. Россия! Ну, на Россию-то ему, положим – плевать, а вот на свой карман – нет, и, видимо, дело и впрямь стоящее. Неужто сможет повлиять на Мещерского? Нельзя же позволять англичанам…

– Деньги, допустим, есть у меня, – снова заговорил Ефим, – а у тебя, Костя – имя. Возьми да съезди к старику. Повспоминай о Ксеничке, посочувствуй. Он, говорят, из-за нее прямо-таки в ипохондрию погрузился.

Ряжский удивился еще сильнее. Ефим, которому всегда и на все наплевать, самойловские идеи явно принял всерьез – и даже планы строит, как будто они уже договорились! Да, пожалуй… пожалуй… Но англичане?..

– Как же быть с англичанами?

Ефим согласился:

– Это проблема. Бульдоги, если уж во что вцепились, челюстей не разожмут.

– Да какая проблема! – Самойлов нетерпеливо дернул лицом. – Договор, что, разве уже подписан? Да я нынче же с князем поговорю! И вам бы тоже, конечно…

– У них фора, – сказал Ефим, – они раньше начали.

– И что? Где они сейчас? Завязли на Алтае. Да они, если хотите знать, оттуда могут и вовсе не вернуться. Сибирь есть Сибирь, каторжный край.

– Да-а? – Ефим весело вскинул бровь. – Замечательный, я вам скажу, был бы вариант.

– И очень реальный. В тех местах, откуда я родом, люди в тайге пропадают что ни день. Прикопают в том же болоте… и где она, «Ишим-золото корпорейшн»? Была и нету. Никто и не спохватится.

Ряжский согласно кивнул… и вдруг – опомнился, сообразив, что они обсуждают! Шталь откинулся на спинку кресла, рассеянно улыбаясь.

– Предпочитаю все же посетить Сибирь в качестве золотопромышленника, а не каторжника. Костя, ты, надеюсь, тоже? Поэтому первая задача – договориться с князем…

Самойлов опустил глаза, гася легкую досаду. Да уж, с этими настоящего дела не сделаешь. Один ленив, другой – чистоплюй. Ладно! Главное – деньги дадут, на это он их, считай, уговорил! И, значит, теперь ему ехать в Егорьевск. А там…

Там – поглядим.

Глава 23

В которой Софи посещает оккультную вечеринку, на которой кое-что узнает об особенностях шестой послеатлантической эпохи, но ничего – о судьбе Ирен

Софи Домогатская относилась к тому сорту людей, которые, если сумели понять, что ошиблись, всегда признают свои ошибки. Таких людей немного, но все же они встречаются. Уникальность же Софи состояла в том, что для этого признания ей не требовалась никакая внутренняя работа, и ни малейшего насилия над собой. Констатировала она свои ошибки так же легко, как ясным летним утром встают с постели здоровые физически и преисполненные амбиций юноши. Встали и пошли, не оглядываясь назад.

В небольшой, но уютной гостиной огромной квартиры генерала Платова на Гороховой улице Софи потребовалось около четверти часа, чтобы сообразить, что все ее домашние заготовки и предположения относительно кружка Ачарьи Дасы ничего совершенно не стоят.

Неожиданным оказался уже сам состав собравшихся. По рассказам и прежнему опыту Софи полагала увидеть с десяток-полтора более-менее экзальтированных учениц, окружающих учителя, пару мятущихся юнцов и некоторое количество определенного вида мужчин, с больным кишечником, в меру побитых жизнью, но все еще воображающих себе что-то в духе Михаила Лермонтова.

Собравшееся в гостиной общество составляли совершенно не те люди.

Софи, которую Даса представил как новую адептку, интересующуюся оккультными вопросами, легко вошла в разговор. Разумеется, в нем были и чакры, которые то открывались, то закрывались (Софи отчего-то представляла их чем-то вроде дыхательного отверстия у виноградных улиток), какие-то каналы, по которым куда-то текла непонятная, но очень могучая энергия, и прочие загадочные вещи. Но все это поначалу было вполне обходимо и не становилось самоцелью.

Невысокий, коренастый юноша с восточным лицом разъяснял собравшимся главу из недавно изданной и уж наделавшей шуму книги своего дяди «О системе врачебной науки Тибета». С ним о чем-то спорил высокий, сухощавый, со следами недавно перенесенной лихорадки мужчина. Как после выяснила Софи, восточный юноша звался Осор Бадмаев и был племянником практикующего в Петербурге известного бурятского врача, а мужчина по фамилии Вельяминов являлся сотрудником Института Экспериментальной Медицины, который вместе с экспедициями, предпринятыми институтом для борьбы с чумой и холерой, объездил не только всю Россию, но бывал и в Индии, в Персии, в Манчжурии и в Китае.

Закутанная в шаль женщина с худым умным лицом беседовала с двумя коротко стриженными девушками о сравнительных аспектах женского медицинского образования в России и Германии. Софи поняла, что одна из девушек – студентка того самого института, о котором ее спрашивала Надя Коронина, и, разумеется, воспользовалась случаем, чтобы расспросить ее. В результате все три собеседницы сами заинтересовались экзотическим (в подаче Софи) образом таежной целительницы-самоучки и взяли с Софи слово, что она при первой же возможности снабдит их адресом этой удивительной сибирской женщины-врача.

В общем, столоверчением, вызыванием духов и принесением в жертву черных петухов в гостиной даже не пахло.

«Да, – решила про себя Софи. – Ирен все это, несомненно, могло заинтересовать. Но что ж здесь делала глуповатая и эмоциональная Ксения? Какова была ее роль? Сохла по красавчику Дасе? Давала деньги на содержание всего этого?»

Ее размышления были прерваны явлением сразу двух новых и, о неожиданность! – знакомых ей лиц. Первым оказался Константин Ряжский – удачливый промышленник из дворян (что, несомненно, являлось скорее исключением, чем правилом в общей картине капиталистического Петербурга), когда-то приятель Ефима Шталь, вроде бы порвавший с бароном после событий, касавшихся сводного брата Ефима – Михаила Туманова. Одно, весьма короткое, время Софи и Константин приятельствовали. Причем, нельзя было сказать, что Ряжский ухаживал за Софи. Скорее, это она стремилась привлечь его внимание. Потом, после всех историй с сапфиром, Ефимом и Тумановым, и замужества Софи, их отношения прервались.

Теперь Софи, естественно, удивилась, но и секунды не потратила на то, чтобы на манер графа Толстого порассуждать о пути исканий, приведшем Пьера Безухова к масонам (то есть Константина Ряжского в оккультный кружок Ачарьи Дасы). Она просто нешуточно обрадовалась и кинулась к нему.