Пенхэллоу взял Эшленда за руку и повел между столами. Один за другим посетители вежливо отворачивались и возвращались к своим разговорам, тайком кидая на него взгляды.

— Джентльмены, — провозгласил Пенхэллоу, — имею честь представить вам легендарного герцога Эшленда, который наконец-то оказал честь нам, дрянным дегенератам, и нанес визит в Лондон, так что следите за речью и все такое.

Услышав «герцог Эшленд», четверо за столиком перестали притворяться, что им неинтересно и они вот-вот уснут, и одновременно вскочили на ноги. Началось «Ваша светлость! Не знал, что это вы!» и «Ваша светлость! Какая великая честь, сэр!», и в мгновение ока Эшленд оказался сидящим за столом, а в его бокал наливали наилучший кларет.

«В точности, — подумал он, сделав первый глоток, — как начинался тот последний вечер в клубе».

За исключением всех этих «ваша светлость». Это началось по его возвращении.


— Боюсь, я не совсем понимаю, ваша светлость. — Поверенный играл своей авторучкой, поворачивая ее то туда, то сюда, перекатывая между пальцами. На его лице по-прежнему виднелись красные пятна, появившиеся, когда ему доложили о приходе герцога Эшленда. — Вы хотите полностью лишить ее содержания?

Эшленд вытянул ноги на дорогом восточном ковре и снял с брюк приставшую нитку. Снаружи коричневый январский туман пробрал его ознобом до костей, а здесь комнату натопили до тропического зноя. В камине жарко пылали угли. Это напомнило ему Индию, ее удушающую жару, от которой некуда было деться.

— Мистер Бейнвезер, с тех пор как двенадцать лет назад, когда ее светлость покинула мой дом, мы приняли это соглашение, я ни разу ее не видел и не предпринимал никаких усилий, чтобы отследить ее передвижения. В свою очередь, и она никак не давала о себе знать. Распорядившись, чтобы вы сообщили мне, если ее месячное содержание останется невостребованным, я полагал, что она жива и здорова. В настоящий момент я всего лишь хочу узнать, где она проживает и какой образ жизни ведет, с целью в ближайшее время начать бракоразводный процесс.

— Понятно. — Мистер Бейнвезер посмотрел на лежавшую перед ним аккуратную стопку бумаг. — Могу я спросить, что привело к такой перемене ваших намерений? Мне помнится, что вы всегда были непреклонны, совершенно непреклонны, утверждая, что брак необходимо сохранять, несмотря на все мои советы.

— Прошло двенадцать лет, мистер Бейнвезер. Мой сын почти взрослый. К тому же недавно у меня возникла сердечная привязанность к исключительно достойной молодой леди. — Слова произнеслись значительно легче, чем предполагал Эшленд. Он тщательно подбирал их. Они звучали намного респектабельнее, чем голая правда: «Я обольстил и лишил невинности девственную молодую леди неизвестного происхождения, и мне кажется, что я не могу без нее жить».

— А. Разумеется. Признаюсь, ваша светлость, я надеялся на что-нибудь в этом роде. Ваш случай всегда казался мне…

— С этой целью, мистер Бейнвезер, — перебил его Эшленд, — я хочу, чтобы вы сообщили мне настоящее местоположение ее светлости. Подобный деликатный разговор следует вести лично. Полагаю, она за границей? — Как будто сбежавшая жена может находиться где-то в другом месте.

Мистер Бейнвезер откашлялся.

— Вообще-то нет. Она проживает… точнее сказать, адрес, по которому востребуется содержание, — это адрес в Лондоне. Патни, чтобы быть точным.

— Патни! — Эшленд подскочил на кресле. Кровь словно вскипела в жилах — Изабель в Патни, всего в нескольких милях отсюда. Что делает? С кем живет? Он всегда представлял ее где-нибудь в Европе, в каком-нибудь модном месте у моря, в Ницце или в Портофино. Он выплачивал ей тысячу фунтов в год, достаточно, чтобы обеспечить независимость, чтобы ей не пришлось искать себе другого покровителя после того, как Сомертон неизбежно ее бросит. Тысячи фунтов довольно, чтобы вести роскошный образ жизни за границей.

Патни. Модница, дорогостоящая Изабель живет в безотрадном пригороде Лондона. Что же случилось?

— Да, Патни. Собственно, уже пять или шесть лет.

— И вы мне не сообщили?

— Вы не просили вас информировать, ваша светлость. При всем моем уважении. — Краснота потихоньку сходила с лица мистера Бейнвезера.

Значит, все это время Изабель находилась в пределах его досягаемости. Досягаемости, чтобы… что? Развестись с ней? Принять обратно? Пять или шесть лет назад граф Сомертон женился на красивой юной дебютантке. Все газеты кричали об этой новости. Изабель поэтому вернулась в Англию? Эшленд вдавил указательный палец в ногу, чтобы остановить лихорадочный водоворот мыслей. Дисциплина. Сосредоточенность.

— Верно. Не просил. Будьте любезны, запишите мне ее адрес в Патни, мистер Бейнвезер, и ждите моих дальнейших распоряжений по этому вопросу. А пока составьте мне несколько своего рода контрактов. — Он сунул руку в карман сюртука и вытащил несколько сложенных листов бумаги. — Я записал тут основные пункты. Составить их необходимо в течение недели и весьма тщательно. Обращаться ко мне можно в отель Брауна.

Эшленд встал с кресла, положил бумаги на край бесконечного сверкающего стола мистера Бейнвезера. Тонкие листы скорбно поникли в этой жаре. Бейнвезер что-то свирепо писал.

— Держите, ваша светлость, — произнес он, вставая. Усы его нетерпеливо подергивались. — Могу я сделать для вас еще что-нибудь?

Эшленд посмотрел на листок бумаги. Знакомый запах свежих чернил рывком вернул его в действительность. Герцог снова и снова перечитывал невозможные строчки. Изабель в Патни!

— Пока больше ничего, мистер Бейнвезер. — Он оторвал взгляд от листка. — Но надеюсь, что в скором времени у меня будут для вас дальнейшие инструкции.


Кеб доставил его к концу улицы. Он скомандовал:

— Ждите меня! — бросил кучеру несколько шиллингов и аккуратно надел шляпу.

Сегодня лондонский туман, эти гротескные сырые миазмы угольного дыма и речной влаги, был особенно густым. Он обжигал привыкшие к йоркширскому воздуху легкие и скрывал очертания домов, мимо которых проходил Эшленд: комфортабельные загородные виллы, соединенные общими стенами, все в серых пятнах от многолетнего тумана, с аккуратными, ухоженными садиками и голыми январскими ящиками для цветов под окнами.

Дом Изабель располагался в конце улицы и в точности походил на соседские. Левый дом из пары с общей стеной, с аккуратной цифрой 4 над дверью. Эшленд на мгновение задержался у калитки. Он представления не имел, что ей сказать. Разговор получится неловким, это неизбежно, причем для нее еще и совершенно неожиданным. А что, если она живет тут с мужчиной? Что скажет тот? Эшленд побарабанил обтянутыми перчаткой пальцами по холодной железной решетке. Как ни странно, он не испытывал ни малейшей нервозности. Ни сердцебиения, ни предвкушения. Только любопытство, смешанное с нетерпением, стремление скорее все завершить, оборвать эту болтающуюся нить, выкинуть ее из своей жизни.

Он отворил калитку, захрустел гравием на дорожке и постучал молотком в дверь.

Дверь открыла служанка в аккуратной черной униформе. Она вздрогнула, увидев перед собой широкую грудь, медленно подняла глаза на его лицо и снова вздрогнула.

— Доброе утро, сэр, — пискнула служанка.

— Доброе утро. Я пришел увидеться с ее светлостью герцогиней Эшленд.

Рот горничной изумленно округлился.

— С… с герцогиней? — все так же беспомощно пискнула она.

— С герцогиней Эшленд. Впрочем, возможно, она больше не пользуется этим именем. Будьте добры, проводите меня к хозяйке дома.

— Я… я не… я… — Она сглотнула, очевидно, мечась между пугающей внешностью Эшленда и обязанностью защитить хозяйку от непрошеных визитеров. — Могу я узнать ваше имя, сэр? — спросила, наконец, она, вцепившись в дверной косяк.

— Разумеется. Я — ее супруг, герцог Эшленд.

— Я… о!

— Можно мне войти?

— Сэр, я…

Эшленд переступил через порог, вынудив горничную отступить на несколько шагов.

— Я подожду в гостиной, если вы меня туда проводите.

— Да, сэр. Ваша светлость. Конечно. — Она заспешила вперед и впустила его в переднюю комнату — заставленную мебелью гостиную с кучей фотографий, салфеточек и больших кадок с пальмами. Даже не взглянув на фотографии, Эшленд подошел к окну и уставился на окутанную коричневым туманом улицу. По мостовой неторопливо катился фургон доставки, влекомый темной старой лошадью. Та апатично поводила ушами вперед-назад. Над головой Эшленда послышались шаги, доносились приглушенные голоса. Голос Изабель?

Легкая поступь на лестнице. Эшленд повернулся к двери.

— Ваша светлость, — застенчиво произнесла горничная, открывая дверь.

Громко шурша голубым и желтым шелком, в комнату вошла дама. Волосы темные, сильно стянуты назад и падают на плечи каскадом невозможно черных кудряшек. Турнюр такой высокий и гордый, что Эшленд невольно испугался, как бы она не потеряла равновесие. Она протянула вперед руки:

— Эшленд!

Он узнал ее не сразу. А затем с недоверием выдохнул:

— Элис?

Свояченица сделала к нему еще один неверный шажок.

— Мой дорогой брат! Вам следовало предупредить меня.

Эшленд подошел к ней, потому что так предписывала вежливость. Взяв одну из ее протянутых к нему рук, он чмокнул воздух над ней и подвел Элис к креслу.

— Моя дорогая Элис, — произнес он, неловко встав у камина. — Как поживаете?

— Я велела приготовить чай. Вы любите чай?

— Боюсь, у меня не так много времени. Я пришел, чтобы справиться об Изабель. Думал, что она здесь, во всяком случае, так мне сообщил мой поверенный. — Эшленд понимал, что все это звучит скованно и безжизненно. Подняв руку, он облокотился локтем на каминную полку, пристроив его на крошечном свободном пятачке среди хлама.

— О! Что ж, прошу прощения за ошибку. — Элис разглядывала свои руки, сжатые на обтянутых шелком коленях. — Ее здесь нет.