— Сегодня же у всех выходной? Никто никуда не поедет? — решилась заговорить она, когда остальные члены семьи исчерпали бездонный колодец пустой болтовни.

Молчание. Видимо, в знак согласия.

— Тогда, возможно, кто-нибудь из вас сможет позаниматься со мной?

Столько мольбы и надежды в голосе, что он аж звенит. А как робко притаилась в душе эта скромница-надежда. Спрятала головку и не дышит, зная, что все равно откажут. Но вдруг… Есть у нее такая скверная черта характера — продолжать верить до конца.

— Я, наверное, буду общаться по скайпу с Рэймондом, — тут же нашлась сестра.

«Друг из Америки важнее меня», — с некоторой обыденностью пронеслась в голове Ирины мысль.

— А я… думаю, все-таки съежу к Долинской, успокою ее.

«Долинская, Храмовы, Ковалевы… Какие еще она вспомнит люксовые российские фамилии, наводняющие Рублевку и всегда встающие выше родной дочери по важности?» — и эта мысль не удивила девушку.

На отца Ирина даже не посмотрела. Его ответ она знала: работа. Тем более с прорабом проблема.

«Проблема с прорабом…» — думала она, когда поднималась обратно к себе.

Зашторив окна, чтобы не видеть мерзко-сырой погоды за окном, где лужи блестят от выбивающегося из-за рваных облачных клочков солнца, девушка подъехала к столу и взяла плеер. Тихая мелодия Баха заполнила душу, отрезая от неприветливого внешнего мира. Симфониям нет дела до того, полноценная она или нет.


***

Где-то вдали заурчал гром, и бабахнуло на всю округу. Иван отодвинул тоненькую занавеску от окна и вгляделся в природу, которая сейчас бесновалась и сходила с ума, стреляя куда попало молниями. Серебристая вспышка осветила прилегающую к дому местность, и снова землю сотрясло от раската грома.

Резко все прекратилось, и воцарилась молчаливая тишина, прорезаемая лишь звуком его дыхания да сопением бабки из соседней комнаты. Бунтарский дух природы угас.

— Ба, ты как там? Вставать будешь?

— Немного погодя, Ваня, встану.

Он неодобрительно качнул головой, ему совершенно не нравилось, что бабушка замуровалась в этой комнатке и не выходит из нее. Волков все понимал, и осознание истинных мотивов ее поступков больно ранило. Она не хотела быть обузой для внука.

Самопожертвование, столь редкое во все времена качество, в их время совсем утратило свое великое значение. Люди скрываются друг от друга за новомодными мониторами и девайсами, вводят логины и пароли, только чтобы не встречаться друг с другом взглядами. И если гаснет значок «онлайн», человек будто бы умирает. И никому нет ни до кого дела в настоящей жизни. А в реальности мы все чахнем от одиночества и задыхаемся без общения, без рукопожатий и дружеских похлопываний по плечу, без улыбок и смеха. Смайлики стали нашими губами: они грустят за нас, злятся и смеются.

У Ивана, наверное, единственного в деревне, был интернет. Но друзей в сетях он не заводил. Не видел смысла в этих страницах с аватарками. Это же не люди, а роботы. Настоящий человек, проживший долгую трудную жизнь, поставивший его на ноги, давший ему все, несмотря на бесчисленные потери и неудачи, жил сейчас рядом с ним и не высовывал носа из своей каморки, дабы не отягощать внуку жизнь.

— Ба, так не пойдет! — проорал Волков, пытаясь перекричать маленький древний телевизор, который заработал, стоило только непогоде отступить. — Я сейчас приготовлю нам поесть, и тебе придется выйти!

— Ладно, — проскрипела она.

Готовить он научился отлично, выбора просто не было. Как любили шутить деревенские парни: «Волк должен прокормить себя сам!» Этим Иван и занимался. Куриный суп возбуждал аппетит своим сочным ароматом и томился на медленном огне до полной готовности. Чайник был готов вот-вот засвистеть и запрыгать на старехонькой плите (руки не дойдут обновить технику в доме), чайные пакетики отложены в сторону. Бабушка терпеть не могла такое новшество, как чай в пакетике. Ей больше по душе был рассыпной, крупнолистовой, заваренный и настоянный в специальном керамическом чайничке. Печенье покупное, так как до выпечки пока Волков не дорос. Не выходили у него пироги, будь они прокляты! Только тесто изводил.

Когда все блюда расточали манящий аромат, красуясь на столе, и Иван понял, что гордится своими кулинарными способностями, он отправился за бабушкой. Встретить ее сопротивление он был готов, поэтому никакие увещевания не помогли, и ей пришлось пройти с ним. Волков поддерживал бабушку, ведя в кухню. Усадил ее за стол и расставил столовые приборы.

— Ваня, какой ты стал самостоятельный, — тихо проговорила она, стирая слезинку из уголка глаза. — Мать бы гордилась своим сыном.

— Да, супчик у меня получается не хуже, чем у нее.

Он до сих пор помнил этот запах детства: куриный бульон. Предвестник сытного, вкусного обеда и поцелуя мамы в лоб. А потом бежать во двор к мальчишкам и проводить свое детство так, как и положено ребенку: за играми и весельем. Однако в один ужасный день его детство навсегда закончилось – и не осталось больше ни мамы, ни куриного бульона.

— Ты скучаешь по ней, — утвердительно сказала бабушка. — И я тоже. Настя очень хотела ребенка. Ты был желанным сыном. А суп действительно выше всяких похвал, Ваня. Ты прости меня, старую, что я забросила дом совсем, оставила все на тебя. Но… но ты пойми, что…

— Нет, ба, не надо этих слов. Устал я все понимать. Слышишь, устал? Не хочу ничего понимать.

— Я умру, Ванюша, это дело времени. Смерть уже точит свою косу, я чувствую ее могильное дыхание.

Волков с раздражением встал и, пнув стул ногой, стал расхаживать по кухне. Как же он устал все понимать… Понимать, что жизнь такова, что постоянно все у него отбирает, как старший ребенок в песочнице отнимает все у маленьких. Так и он, Волков, был не ровня высшим силам, которые из раза в раз оставляют его в одиночестве и печали. Но ведь ничего особенного он и не просил никогда у Господа. Только чтобы бабушка прожила дольше, раз у него забрали родителей. Чтобы удача хоть чуть-чуть улыбнулась. Все тщетно. Святые духи оставались глухи к его мольбам. Они словно бы закрывали уши, мотали головами и кричали: «Мы не слышим тебя, Ваня Волков! Мы не слы-ы-шим!».

— Ба…

— Ш-ш-ш, — Антонина Григорьевна приложила палец к губам, поднимая на внука любящий, ласковый взгляд. — Не будь ребенком, Иван. Мы оба понимаем, к чему все идет, поэтому бери все деньги прямо сейчас и переезжай в город. Надо бы к тридцати годам иметь свой очаг, Ваня.

— Если ты опять просишь меня бросить тебя здесь, то…

Гневное начало Волкова было прервано взмахом руки бабушки. Пусть дослушает ее, нечего перебивать.

— Время не вернуть, Ваня. Оно нас не ждет и с нами не считается. Можно сколь угодно долго смотреть ему вслед и постоянно спрашивать: «Почему?», ничего не изменится. Время не дает нам шанса внести коррективы в прошлое, оно ведет эту безжалостную игру на выживание. Поэтому отпусти мысли о родителях, они тянут тебя вниз, внучек. Перестань думать днями обо мне; я уже старая, свой век повидала, своего счастья вкусила, горя тоже хлебнула. С меня хватит, я не жалуюсь. Пришла твоя очередь наполнить свою жизнь воспоминаниями, а не жить с бабкой в глуши.

Пожилая женщина видела, как Ивана разрывают на части противоречивые чувства. Так и должно быть. Молодость ведь бывает раз в жизни. Старость кажется тягучей, как резина, долгой, некончающейся. А молодость вспыхнет, точно спичка, и погаснет. Нельзя дать ему упустить шанс пожить в свое удовольствие, так, как хочется именно ему, ее любимому Ване. Она приняла твердое решение и была намерена довести его до конца.

Волков остановился возле маленького столика у выхода из кухни, взгляд его привлекла небольшая рамочка на нем. Он часто видел эту пожелтевшую от прошедших лет фотографию, хранившую на себе магию многих годов. На ней была запечатлена улыбающаяся Антонина Волкова. Молодая, прямо как он сейчас, полная жизни и огня. Иван посмотрел на бабушку. Годы забрали свое, забрали то, что сами же ей и дали: знойную красоту и густые волосы, сверкавшие ярче любых камней; озорной блеск в глазах, какой бывает у молодости, когда все горизонты еще открыты; стройное, гибкое тело.

А рядом фото матери. Она навсегда осталась молодой и здоровой, полной сил женщиной, ждущей новый день и новый восход солнца. Только вот солнце больше для нее никогда не взойдет.

— Твоя мама красавица. Уверена, они с отцом сейчас в лучшем месте, чем мы с тобой, Ванюша. Спасибо тебе за вкусную еду, да только зубы уже не те, все съесть не могу.

Иван кинул взгляд на стол и увидел, что почти вся еда осталась нетронутой. Он вернулся к столу и сел рядом с бабушкой. Голову уронил на сложенные руки и протяжно выдохнул. Усталость скоро сожрет его, точно безжалостный огонь. Морщинистая, но все же теплая и нежная ладонь бабушки погладила его по волосам.

— Я опоздал на ту встречу вчера, ба. Там у входа в здание девушка-инвалид мокла под дождем, я… я не смог оставить ее так, укрыл от дождя под зонтом. И опоздал. Меня даже слушать не стали, сразу указали на дверь.

— Разве же ты не знаешь, Ваня? — в голосе Антонины Григорьевны искрились доброта и любовь.

— Что, ба?

— Что добро всегда возвращается к нам сторицей. Твое большое сердце иногда может толкнуть тебя на глупый поступок, который, кажется, перечеркнет все мечты и надежды. Но где-то совсем близко тебя уже ждет награда. Ее просто не нужно ждать, и она сама отыщет тебя, где бы ты ни был.

— Это все классно, — скептически произнес Волков, не веря словам, а веря фактам (на работу-то не взяли, и никакая награда не выпрыгнула неожиданно из-за угла), — но почему-то так ни разу и не повезло.

Бабушка не успела ответить, так как зазвонил телефон Ивана. Он нащупал его в кармане домашних штанов и достал, вглядываясь в экран. Номер незнакомый.