— Ты слишком драматизируешь, Карин, — пискнула Ирина, сбитая с толку такой острой реакцией.

— Это ты слишком занижаешь ценность любви, Ира. Твой Сережа не больше, чем жалкая фаршмачная морда! Да гордость вообще не должна была тебе позволить подойти к этому предателю. Incredibile! (Невероятно!), — фыркнула она.

Вересова понимала масштабы трагедии, глубину своего падения на самое дно презрения подруги. Ведь она переходит на итальянский, когда в ней уже не помещаются чувства и становится все труднее вспоминать слова на русском.

— Ты просто обязана все рассказать Ивану, — топнула ножкой Карина. — Он должен решить, достойна ли ты прощения.

— Еще чего. Не буду я ему ничего рассказывать. Это был случайный поцелуй, а ты уже навоображала, будто я замуж тайно вышла.

Ирина скрывала свое унижение за беспечными словами, как за огромной стеной. Но ни бетон, ни кирпич не могли выдержать сокрушительный тайфун негодования подруги.

— Чего тебе в нем не хватает? Он ведь красавец! И глаза у него такие голубые, точно египетские, как у бога солнца Ра или плодородия Осириса. А ты Монту!

— Кто я?

— Монту! Бог войны.

Ирина вздохнула, понимая, что все бесполезно. Карина не простит ее, хотя это ее прощение вообще никому не требовалось. Однако ей в любом случае стало стыдно перед подругой. А самое главное — перед собой.


***

До Нового Года оставались считанные дни, и Москва тяжело дышала, точно спринтер после забега. Машины без устали носились по улицам, наполняя легкие города выхлопными газами. Люди закупали еду и подарки, украшения и наряды. Во всех ежедневниках и на планерках ставились либо пропуски на тридцать первое число, либо делалась запись о предстоящем корпоративе.

— Давай эту! Смотри, какая большая, — весело рассматривала елки Ирина. — И настоящая!

— Давай, только она займет большую часть комнаты. Готова поделиться жилплощадью с елкой?

Девушка радостно кивнула, и они оформили покупку. Осталось только получить ее дома и установить. Рука Волкова крепко сжимала руку Иры в варежках, пока они проталкивались на рынке.

Теперь она видела в этой жизни все. И самую ее верхушку, облаченную в золото и бриллианты, восседающую всегда только в партере и видящую жизнь в ее лучших нарядах и украшениях. И самый ее низ, робко выглядывающий со своих местечек в галерке, желающий хотя бы вдохнуть этот изысканный аромат достатка и изобилия.

— Спасибо за елку. У нас будет самый лучший Новый Год, — сказала она, прижимаясь к мужчине в хлынувшем на них потоке людей.

— Одним «спасибо» не отделаешься, — ответил Иван и остановился. — Елка, как минимум, обязывает тебя поцеловать меня в щечку.

Смеясь, она поцеловала его в холодную щеку, оживляя под кожей ток крови. Волков улыбнулся ей, получая кроткое удовольствие от касаний ее бархатных губ. Она еще не сделала свой выбор, он знал это, читал в ее глазах.

Их отношения находились в стадии натянутой тетивы лука, то есть в ожидании того, куда полетит стрела. И у него не было уверенности, что стрела упадет у его ног. Пронзит сердце — вполне возможно.

— Какой ты хитрый махинатор. Даже за елочку поцелуй требуешь.

— Твоих поцелуев не бывает много, так отчего же не пожульничать ради благого повода?

Ирина шла дальше с неослабевающей улыбкой на губах. А в душе громкими, фальшивыми симфониями играл стыд. Свою оперетту завели и угрызения совести. Итого: кошмар, озвученный самыми противными чувствами. Монту! Монту! Это слово стало ее личным клеймом, ярлыком, символом ее гнусности.

Она обнимала Ваню, делала с ним предновогодние покупки, радовалась и смеялась, кидалась в него снежками и не уставала целовать его в щечку. А в это время в телефоне неустанно велась переписка с Сергеем. Просто беседа, ничего больше. Но в голове, словно пляска диких чертей, стучала мысль: «Продажная шкура! Изменница!»

Или как сказала бы Карина: «Traditore!».

Дома на них с порога набросилось тепло, как уютный плед на плечи. Эта квартира уже стала ее домом, где-то в голове, в душе, в сердце, но неугомонный разум с его неугасающим стремлением ко всему рациональному твердил, что нужны деньги для их будущего, а уют всегда можно создать.

— Собака, моя хорошая, — девушка погладила животное, наконец-то дождавшееся их прихода.

— Чай или кофе? — до нее донесся голос Волкова из кухни.

— Чай. И много сладостей.

— Не боишься растолстеть? — усмехнулся он, доставая пирожные. — Не сможешь еще в своей школе развернуться и выльешь на кого-нибудь краску.

Она показала Ивану язык и взяла себе «Микадо» — удивительное пирожное со вкусом кофе, которое можно купить в обычном магазине. Оказывается, пирожные могут быть вкусными и без трехзначного ценника.

— Кому я там нужна, в этой школе? — махнула рукой в пустоту Вересова.

До Нового года она проходила короткую практику в художественной школе. Будет работать с детьми. Правда, удовольствия эта мысль ей не доставляла. Убивать свою молодость на этих непослушных детей! Только чтобы заработать какие-то копейки. Но у них с Ваней была четкая договоренность, по которой он не потерпит ее безделья.

— Детям. Я любил в детстве рисовать. Только ходил не в художку, а в обычный кружок.

— А я думала, ты сразу родился Джеки Чаном, — хохотнула девушка.

— Намекаешь на то, что я с детства был тупым качком? А до Джеки мне как до Луны — никогда таким не стану.

— Ты для меня в сто раз лучше него. — Ирина дотянулась до него и чмокнула в губы шоколадными губами. — На него можно только в телеке смотреть, а ты многофункциональный.

Чай и пирожные были противопоставлены холоду за окном, который так и старался своими загребущими промерзлыми руками дотянуться до них.

— Это первый Новый Год, который я встречаю не с семьей, — сказала девушка.

— И мой первый праздник, который я отмечаю не с бабушкой.

— Ты всегда жил в деревне? Точнее, вы с семьей жили в том доме?

— Нет, пока отец и мать были живы, мы обитали здесь, в Москве. Я был тогда еще городским мальчишкой, с которым общаться было не стыдно.

— Так, а где тогда ваша квартира сейчас?

— Она только через несколько месяцев станет моей. Родители взяли ее в ипотеку, и это проклятие перешло на меня. Никакие органы, политики и прочие бездари в погонах и дорогих костюмах не смогли решить проблему. Пока я не достиг совершеннолетия, бабушка выплачивала деньги.

— Ничего себе.

— В этих словах вся наша страна и жизнь в целом.

Игривое настроение Волкова как рукой сняло. Он не любил разговоры о прошлом и терпеть не мог вспоминать квартиру, из которой его, говоря не образно, пнули с ускорением, не посмотрев даже на то, что он еще ребенок, а бабушка не сможет тянуть на себе этот груз.

Люди так и будут топтаться на месте, ходить по кругу с завязанными глазами, пока не научатся протягивать друг другу руку помощи. Ведь если нам даны руки, почему бы ими не помогать?..

— Может, ты согласишься взять управление фирмой отца? Чтобы с нами никогда не приключилось такой беды, — нашла, как она думала, удачный момент для возобновления этого разговора.

— Ира, ну сколько можно? Ты пилишь меня сутками этой темой! Нет. Мой ответ не изменится.

— Откуда в тебе склонность к мазохизму? Я не пойму, Вань. Почему ты хочешь мыкаться в этой квартирке с жалкими псевдоудобствами, когда у нас может быть все самое лучшее?

— У меня и так оно есть. Это тебе чего-то не хватает, и я никак не могу понять чего.

— Денег! — крикнула она. — Денег мне не хватает! И мы можем их получить, но ты уперся рогом!

Слезы уже подступили к глазам. Она не сможет так жить… Завещание отца навсегда встанет между ними берлинской стеной, разделит их навечно. Перед ее глазами маячит будущая жизнь со всей ее возможной роскошью, но он не хочет ей этого дать!

— Неужели тебе нравится так жить? Почему даже ради меня ты не согласен принять фирму? — всхлипнула девушка.

Волков расстроенно оглянулся вокруг себя. Он не считал, что живет так уж плохо. На его непритязательный вкус всего хватало для счастливой жизни. Однако в ее словах так и рвалось наружу презрение, словно бы он жил в пещере и стучал камнем о камень в поисках огня. Таким она считал его про себя — варваром.

Когда он собрался с духом и словарным запасом, чтобы сказать ей об этом, раздался звонок телефона. Ирина бросила на экран беглый взгляд и скинула звонок.

— Ира, сделай свой выбор сейчас. — Иван твердо смотрел ей в глаза, считывая ее сущность в легких колебаниях мимики, в том, как нервно она заправила выбившуюся прядку за ухо, во всей ее позе. — Не мучай себя. Я этого не хочу. Если для тебя нет здесь счастья, а лишь голые стены и нищета, тогда уходи туда, где есть то, что тебе нужно. Нет смысла себя насиловать и убеждать, что завтра станет лучше.

Она слушала его с подрагивающими на ресницах слезинками. Он читал ее мысли. Знал все ее неозвученные тайны. Хотелось бежать отсюда, гнаться за возможностью устроить жизнь лучше. Только она не знала, как это «лучше» выглядит, какое оно и где его искать.

— И не лги себе, что между нами что-то изменится, как только я приму фирму твоего отца, — произнес Иван, выходя из кухни. — Все останется прежним, потому что на моем лице нет лика так тобою любимого Франклина. И никогда не появится.


***

Тридцать первое число ознаменовалось сгущением туч в ее душе. Квартира Волкова казалась ей тюрьмой, хоть она и думала, что любит этого мужчину. Наверное, на самом деле деньги она любит больше.