И сегодня в очередной раз ловлю себя на мысли, а стоит ли оно того? Я же люблю его до одури. Каждый вечер жду, когда он приедет или позвонит. Каждое утро мечтаю увидеть его, придя в офис. И хоть к концу дня я обычно готова его прибить, то в машине я с трудом перебарываю желание прижаться к нему, вдохнуть его запах и позволить себе сойти с ума.

Останавливаюсь на скользкой после утреннего дождя брусчатке. Странно, что она не высохла – августовское солнце по-прежнему плавит город, даже вечером не позволяя дышать полной грудью. А здесь приятная прохлада холодит ступни, и легкий ветерок тормошит отросшие волосы. До сих пор не дойду до парикмахера, чтобы обрезать их в прежнее каре. Да и когда, если мой упрямый муж, хоть и воскрес и периодически устраивал разнос на совещаниях, упрямо не желал начинать руководить самостоятельно. Большую часть суток мы проводили вместе, и я научилась сдерживать свои эмоции. Я не краснела и бледнела одновременно, когда Марк задавал мне какие-то пустяковые вопросы, не вздрагивала от его случайных прикосновений. Я умело показывала ему, какая я на самом деле Снежная Леди. Но любить его меньше я не стала. Наоборот, цеплялась за его вопросы, как утопающий за соломинку, и объясняла ему все настолько путано, что сама порой теряла нить собственных рассуждений. Я ревновала его к каждой барышне, с которой он мог заговорить или которая имела наглость флиртовать с ним. Я сводила себя с ума. И ненавидела каждое утро, когда приходилось снова и снова окунаться в это безумие под названием Марк Ямпольский. Ненавидела и с затаенным страхом ждала, когда все это закончится. Ведь должно же когда-то?

— Я конечно в хорошей форме, но бегать за тобой – та еще задачка, — голос за спиной заставляет вздрогнуть и резко обернуться. От неожиданности я поскальзываюсь на брусчатке и падаю в сильные объятия собственного мужа. А он вдруг замирает, прижав меня к себе так сильно, что вздохнуть невозможно.

— Может, хватит уже бегать от меня, пташка? — вкрадчивый шепот в самое ухо. — Два месяца – достаточный срок, чтобы меня помучить, тебе не кажется?

Я упираюсь ладонями ему в грудь, пытаясь отодвинуть, но удается лишь на пару миллиметров. С вызовом смотрю в его черные глаза.

— Ты сам себя мучишь, — в голосе лед. Все, как меня учили. — Подписал бы документы и дело с концом.

Он слегка наклоняет голову, смотрит внимательно и на губах его блуждает странная улыбка. И шрамы на лице почти не видны в сумерках. Но я знаю каждый, уже успела изучить за прошедшие два месяца. И до зуда в ладонях хочется тронуть каждый. Но я лишь закусываю губу и сжимаю кулаки.

— Ладно, — он выпускает меня из объятий, смерив долгим взглядом всю целиком и ненадолго задержавшись на босых ногах. Фыркает. — Будь по-твоему.

Вызывает водителя и через несколько минут появляется черная Тойота. Водитель, худощавый моложавый мужчина, подает Марку черную папку и ручку. Тот кладет папку на капот и легким росчерком подписывает каждый листок, а затем захлопывает папку и протягивает мне.

— Поздравляю, пташка, — и в сиплом голосе откровенная насмешка. — Теперь ты свободна.

И открывает заднюю дверцу джипа. Но оборачивается и добавляет равнодушно.

— Завтра я пришлю юристов. Твоя доля в бизнесе остается прежней. Думаю, денег тебе с дочками хватит. В офис можешь не приезжать. Благодарю за помощь.

И уезжает, оставив меня посреди мостовой в полном одиночестве с долгожданной победой. Я смотрю на папку в руках.

— Добилась? — ухмыляюсь сама себе. — Радуйся теперь, дура, своей свободе.

И не в силах даже разреветься бреду по мосту, не обращая внимания на натыкающихся на меня прохожих. Подхожу к ограде, долго всматриваясь в темные воды реки. Перевожу взгляд на папку и понимаю, что все это неважно. Вообще все неважно: вся моя обида и эти два, совершенно бестолковых месяца, которые мы могли быть вместе. Перекидываю руки через ограду и разжимаю пальцы: капроновая папка исчезает в черноте реки. Улыбаясь, нацепляю туфли, ловлю такси и еду домой к своим девочкам. Завтра у меня выходной.

Крис.

Алиса красива. В длинном шелковом платье цвета морской волны она выглядит роскошно. И распущенные волосы, и легкий макияж. Вот только потухший взгляд мне совершенно не нравится. Как и полное безразличие к происходящему. Она оживает только когда видит дочерей, но сегодня у них особая миссия. А Алиса витает где-то в облаках, думает о чем-то своем. Полагаю, о моем непутевом братце. Ох, если бы не сегодняшнее торжество – ходить ему с разукрашенной физиономией. Довел жену до апатии. Ничего, сегодня мы ее вытряхнем оттуда. А дальше пусть сами разбираются.

Она выходит мне навстречу.

— Здравствуй, — говорю, беря ее за руку. — Шикарно выглядишь.

— Спасибо, — легкая улыбка касается губ. — Но невеста сегодня не я.

Как посмотреть, улыбаюсь я, не говоря ни слова. А Алиса замирает, смотрит, словно впервые меня видит.

— А почему ты здесь? Разве ты не должен ждать невесту у алтаря?

Должен. Но сегодня у всех немного другие роли.

— Я и буду, — вру с легкостью. Катя уже давно в церкви. Ждут только нас. — У Кати там что-то с платьем не заладилось, вот она и попросила тебя забрать.

Алиса верит, но в глазах притаилось что-то яркое и живое. Выдыхаю облегченно.

— А что с платьем? — спрашивает уже в машине. — Может, мне лучше к ней сейчас?

Качаю головой. Сейчас тебе только к мужу, моя дорогая сестренка. Ты ведь давно уже мне родная.

— Тогда мы точно опоздаем и не видать мне утреннего секса с женой. Она та еще вредина. Обидится насмерть.

Она фыркает и уже улыбается широко и расслабленно. Вот и славно.

До костела мы едем в полном молчании. Тихо играет музыка в салоне, Алиса неотрывно смотрит в окно, а я барабаню пальцами по рулю. Нервничаю отчего-то. Хотя вроде все идет своим чередом: Катя и Марк уже на месте, гости тоже, все злодеи разорены и посажены. Но что-то не дает покоя. И я все время поглядываю на Алису. Но та спокойна и не чует подвоха.

Но прежде чем распахнуть тяжелые деревянные двери и войти внутрь, я останавливаюсь. Алиса смотрит удивленно.

— Боишься, что ли? — иначе расценивает мою паузу.

— Чего мне бояться, Алис. Я женат на Кате семь лет. Она и без этого моя.

— Тогда в чем дело?

— Ты же знаешь, что мы с Марком католики. И венчание здесь – старый обычай. Обычно молодожены приходят за три месяца до церемонии. Существует даже некий обряд десяти встреч пастора с теми, кто венчается.

Алиса хмурится.

— А еще по традиции, — продолжаю я, — к алтарю невесту должен вести отец. Но…

— Катя – сирота, — напоминает Алиса.

— И ты. К тому же, ты крайне непредсказуема в последнее время, поэтому я мог бы сейчас просто отвести тебя к Марку. И дело с концом. Но, — перебиваю ее, уже порывающуюся возмутиться, — я прошу у тебя разрешения в этот день проводить тебя к алтарю.

— Ты серьезно? — ее глаза округляются от удивления и негодования. — То есть вы все это задумали, чтобы снова свести меня с Марком? Поразительно.

— Алиса, — рывком разворачиваю ее к себе лицом, — если ты не хочешь жить с Марком, я вот прямо сейчас увезу тебя обратно.

— А как же утренний секс с любимой женой?

— Разберемся как-нибудь, — отмахиваюсь.

— Нет уж, — она берет меня под руку, — я так не могу. А то еще подашься по бабам, а Катя мучиться станет. Фигушки, — фыркает, поправляя платье. А я едва сдерживаюсь от смеха. — Веди уже. И будет тебе утреннее счастье.

Давясь смехом, я открываю дверь, и мы переступаем порог костела. Перед нами сразу же появляются Рита с Настей в одинаковых светлых платьях с небольшими корзинками в руках. Они идут впереди по проходу, посыпая лепестками роз путь невесты. Торжественную тишину нарушает тихое пение и такое проникновенное, что даже у меня что-то щемит в груди. Гости встречают нас стоя. Их немного, только самые близкие. Но Алиса не смотрит ни на кого, только на Марка, замершего у алтаря. А я перевожу взгляд на свою жену. Она восхитительна в нежно-розовом платье в пол, с забранными в косу волосами с бусинами жемчуга и букетом белых цветов в тонких пальцах.

Я передаю Алису брату.

— Обидишь ее снова – убью, — шепчу на ухо Марку. Но тот лишь качает головой и берет холодную ладошку Алисы.

А я подхожу к своей Печеньке. Она смотрит на Марка и Алису. Улыбается счастливо. И в ее синих глазах блестят слезы. Я обнимаю ее за талию, и плевать, что не положено. Она благодарно подается ко мне, пока пастор Петр задает венчающимся положенные три вопроса. Получает заветные «да» и спрашивает то же и у нас. Наши «да» звучат чуть тише, и я с замиранием сердца жду каждый ее ответ, хоть и уверен в нем.

А потом мы произносим клятвы. Марк. Он говорит уверенно, то хмурясь, то улыбаясь. Просит прощения. Обещает любить. Всегда. Надевает кольцо. Алиса молчит. И я замечаю, как вздрагивают ее плечи. Плачет?

— Не плачь, пташка, — говорит Марк, стирая со щеки слезу.

— Я…я просто люблю тебя, — и эти слова лучше любой клятвы.

Катя смотрит на меня странно мечтательно. В ее глазах – янтарные точки. На губах счастливая улыбка. Она глядит на Машку, сидящую на первом ряду. Снова на меня. Проводит пальчиками по моим волосам, очерчивает контур скулы, губ.

А когда пастор говорит о наших клятвах, она закрывает глаза на мгновение. Делает вдох. Выдыхает. И вместо клятвы она вдруг произносит, глядя мне в глаза.

— Похоже, наша дочь влюблена в Грозовского, — я в недоумении оглядываюсь на переглядывающихся Машку с Игорем, моим персональным гением, и сжимаю кулаки, ощущая, как злость мгновенно захлестывает всего. Вот же засранец! Вздумал амуры крутить у меня под носом с моей же дочерью. Вот я ему… Но Катя берет меня за руку, заставляя вновь смотреть на нее, и добавляет с легкой улыбкой, забирая злость, — и ты снова станешь папой.