— Может, кто-то мне объяснит, что происходит? Что за маскарад и невиданная покорность? Ну? В чем подвох?

— Никакого подвоха, – бормочет Маргарита, но тут же получает тычок в бок от сестры.

— Отлично! – хлопаю ладонями по столешнице и встаю. — Значит, каникулы отменяются. Все лето будете сидеть дома и мечтать о море.

— Алиса!

— Так нечестно!

Хором возмущаются Марьяна и Маргарита. А вот хитрюга Настя молчит. Маргарита смотрит на сестру, что-то шепчет, та хмурится, но спустя короткое время сдается. Мамочки, первый класс только закончили, а уже какие шпионские игры!

— Тетя Катя сказала, что она сегодня поедет в одно важное место, – нехотя выдает тайну Настя. — И что ты обязательно должна поехать с ней.

А для этого они должны задержать меня дома своей поразительной покорностью. Потому что я решу, что мои проказницы что-то удумали и не уеду на работу, не выяснив в чем дело.

— Тетя Катя, значит, – вздыхаю.

Молча, покидаю кухню, из сумочки у входной двери достаю мобильный телефон, набираю номер подруги.

— Привет, – отвечает подруга спустя несколько долгих гудков. — Я уже почти у тебя.

— Отлично, – только и отвечаю.

Катя не въезжает во двор, оставляет машину на улице. Я жду ее за воротами. На ней сегодня темно-зеленое платье до середины колена, босоножки в тон и минимум макияжа.

— На бал собралась, подруга? – встречаю ее вопрос непонятной злостью. Она смотрит с прищуром.

— И тебе привет, Алиса, – усмехается. — Раскололись все-таки? – чухает кончик носа. — И кто?

— А есть разница?

Пожимает плечами.

— Ну тогда выкладывай, куда ты должна меня свозить? В какое такое важное место?

— Я покажу. Поехали.

Смотрю на часы и понимаю, что сегодня моим сотрудникам чертовски повезло – «летучка» отменяется. И только странное предчувствие по-прежнему колет затылок. Оно оправдывается, когда подруга привозит меня на кладбище. Я недоуменно смотрю на молчаливую Катьку, лихорадочно перебирая в памяти все даты, о которых могла забыть. И ничего. Сегодня меня не должно быть здесь. Сегодня я здесь чужая. Я хочу спросить у Катьки, в чем дело. Но она уже хлопает дверцей, с заднего сидения забирает букет красных роз и идет в сторону ворот, не дожидаясь меня. Я ошалевшая и ничего не понимающая выбираюсь из машины и нагоняю подругу уже на мощеной дорожке. Я не спрашиваю ничего, терпеливо дожидаясь, куда мы дойдем. Мы проходим мимо небольшой часовни, мимо молчаливых мраморных памятников, мимо одиноких, потерянных душ. Сворачиваем к лесу, дальше и дальше. И уже на третьем повороте я понимаю, куда мы идем. Катька останавливается в нескольких метрах от кованой беседки, где похоронены маленькая девочка Лиза и ее мать, укрытые кронами белоствольных березок. И где гранитной глыбой виднеется третий памятник. Сердце пропускает удар.

— Ты должна пойти туда, – Катька всовывает мне в руки букет, – и отпустить его.

И подталкивает к беседке. Как во сне, я делаю несколько шагов и замираю. Издалека я вижу его фотографию на черном мраморе: я не видела ее прежде, на ней – он чужой, неживой, хоть и улыбается открыто. На ней кто угодно, но не мой муж. И там, под этим бесовым памятником нет моего мужа. Его там нет! Я резко разворачиваюсь к подруге, розы выпадают из рук.

— Ты похоронила его? – злость душит тугим ошейником, срывает голос.

— Я отпустила, – не соглашается Катерина. — И ты должна…

— Я никому ничего не должна, – отчеканиваю холодно. А злость стягивает кольца, воруя дыхание.

— Должна, – настаивает подруга. Подходит ближе, берет меня за руку, заглядывает в глаза. — Марку. Вашим девочкам. Себе. Должна отпустить его, слышишь? И жить дальше.

— Я живу, – осторожно вынимаю руку из ее пальцев. — И я не сдамся. Ни за что.

И ухожу, не обернувшись, ускоряя шаг. Подальше от этого места. Туда, где я снова смогу дышать. И слезы щиплют глаза, размывая очертания кладбища. И я задыхаюсь, рву ворот рубашки. Ткань хрустит, а в пальцах остаются черные пуговки. И ветер шумит листвой, заставляя дышать. И я жадно хватаю ртом воздух, давясь порывами и собственными слезами. Я не плакала уже пять лет. И сегодня не тот повод, чтобы начинать. Я долго брожу по кладбищу, теряясь в молчаливых надгробиях. Таких похожих, что не сразу понимаю – заблудилась. Останавливаюсь на тропинке, осматриваясь по сторонам. Ни единой живой души вокруг. И телефон как назло остался в Катькиной машине. И попытки сориентироваться, куда идти и откуда я шла – не помогают. Топографический кретинизм, мать его. Могу заблудиться в трех соснах, что, собственно, и произошло. Только вместо сосен – сплошь лиственные деревья. Паника подкрадывается легким покалыванием в пальцах.

— Так, не трусись, Ямпольская, – выдыхаю коронную фразу подруги. — Все будет хорошо.

И сама же смеюсь с собственных слов, которые уже давно потеряли свою актуальность. Все бывает хорошо у кого-то другого, но не у меня. По крайней мере, последние лет пять так точно. Прикрываю глаза, придумывая, куда идти. И выбираю самый оптимальный вариант – развернуться на сто восемьдесят градусов и поискать собственные следы. Разворачиваюсь на пятках и со всего маху врезаюсь в дерево. От неожиданности и силы столкновения не удерживаюсь на ногах и падаю прямиком в чьи-то сильные руки. Колючая дрожь охватывает тело, и я кричу. И все-таки оказываюсь на земле, больно ударившись задницей. Крик переходит в вой с оханьем и ругательствами.

— Не ушиблась, красавица? – спрашивает участливо мужской баритон. И в низком голосе слышится смех. Я не отвечаю, а пытаюсь подняться, но, похоже, переоцениваю собственные силы, и нога подворачивается на сломанном каблуке. На этот раз упасть мне не дают.

— Спасибо, – огрызаюсь, выпутываясь из сильных рук, – что снова не уронили.

— Всегда пожалуйста, – теперь он смеется откровенно.

Я прожигаю его холодным взглядом, безотказно работающим на нерадивых сотрудниках или наскучивших партнерах, но мой «спаситель» и бровью не ведет. Стоит себе, засунув руки в карманы джинсов, и улыбается. Вот только в слегка прищуренных глазах цвета коньяка ни единого намека на веселье. И я невольно дергаю плечом, ощущая, как позвоночник холодит неприятным ощущением страха. А я давно ничего не боюсь, тем более вот таких странных мужиков. И голова наливается тяжестью, и я машинально трогаю лоб. Прикосновение отзывается болью в затылке. Закусываю губу, ругая себя за неосмотрительность. Еще не дай Бог «шишка» вылезет или синяк расползется на половину лица. Как в таком виде появляться на работе? А у меня еще сегодня дел невпроворот. Вот смеху будет: Снежная леди с шишкой на лбу. Да уж, пересудов не оберешься. И если последнее меня волнуют мало, то позволить себе выглядеть неидеально – я не могу.

— Ты точно в порядке? – теперь в глазах «спасителя» появляется нечто напоминающее беспокойство.

— Мы с вами на брудершафт не пили, – отвечаю, сняв туфлю и осматривая масштабы повреждения. Вот же Катька. И надо было тащить меня сюда. От мысли о поводе приезда, озноб прошибает тело. И перед глазами снова всплывает мраморный памятник с фотографией Марка. И я обессилено приседаю на кованую оградку. В затылке ноет, и боль стучит по вискам. И впервые за последнее время хочется сбежать на обитаемый остров и желательно с амнезией. Чтобы воспоминания не выворачивали наизнанку. Чтобы боль и глухое отчаяние не прокрадывались в мои сны.

— Умер кто? – доносится совсем близко. Поднимаю взгляд на собеседника и слышу, как он витиевато ругает себя за непонимание. Действительно, раз уж мы на кладбище, то и правда кто-то умер. Но не у меня. У меня все живы, наверное. И я неуверенно качаю головой. — А ведь не подумал, болван. Ты так забавно выглядела. И я…

Странные слова слышатся как сквозь вату.

— Эй! – меня легонько встряхивают. И боль чем-то острым протыкает мозг. Я закусываю губу, морщась. — Так, диагноз ясен.

Меня отпускают, но внезапная слабость не проходит. И я пытаюсь собрать себя в кучу, даже порываюсь встать, но меня перехватывают, усаживают обратно. Ощущаю себя безвольной куклой. Да что со мной? Острый запах коньяка ударяет в нос. Перед глазами появляется пузатая бутылка.

— Давай-давай, – мужчина подносит горлышко к моим губам. — Как лекарство, – но я отворачиваюсь. Не хватает еще пить с утра да еще с горла, да еще после странного типа! Убраться бы отсюда, но я не знаю, куда. — Да не бойся, я не заразный, – усмехается «спаситель», иначе расценив мой отказ.

— Я не пью, – вяло возражаю, и слова как наждаком по горлу. — По утрам…

— Это обнадеживает, – не удерживается мужчина от колкости. — Но сейчас можно.

И кивает для убедительности.

Я делаю осторожный глоток. Коньяк комком стекает по горлу, обжигая. И я часто дышу, пока тепло достигает желудка, растекается по венам, скрадывая боль. А мой собеседник кивает довольно и тоже отпивает из бутылки. Вот же докатилась – пью на кладбище с каким-то странным типом. Бизнес-леди, называется. И хриплый смех разрезает наше молчание.

— Полегчало? – интересуется «спаситель». Прислушиваюсь к себе – ничего не изменилось. Все та же я. — Может, еще? – предлагает, протягивая бутылку. Я отказываюсь. Он усмехается и отпивает еще. — А теперь рассказывай. Что такая красавица делает в столь мрачном месте?

— Я заблудилась, – признаюсь со вздохом. Мужчина смотрит внимательно, будто сканирует. И я не удерживаюсь, нагло рассматриваю его. Высокий, в плечах косая сажень, одет в дорогую одежду – не бедный, стало быть. Темные волосы, не длинные и не короткие, стильно остриженные, растрепались на ветру, и мужчина то и дело проводит по ним ладонью, то ли поправляя, то ли взлохмачивая больше. Лицо смуглое, правильное, с волевым подбородком, прямым носом, высокими скулами и красивыми, чуть прищуренными глазами цвета коньяка. В ответ на мое рассматривание он скалится и делает еще один глоток. И оставаться рядом с ним хочется все меньше. А время неумолимо тикает, подгоняя. Надо выбираться из этого места. Еще бы переодеться где-нибудь. Я снимаю туфли – не простужусь, лето на дворе.