— Ну здравствуй, Швед, — ухмыляюсь, всматриваясь в сосредоточенное лицо Василия.

— Виделись уже, Самурай.

Виделся я с другом, который мне жизнь спас на арене. А тебя, сукин ты сын, я знать не знаю. И не поморщусь, когда сломаю тебе шею, будь в этом уверен.

— Или тебя теперь Вестасом величать? Веста – Вестас. Остроумно, хоть и глупо. Не думал, что ты такой сентиментальный.

Василий морщится. Слепую тигрицу по кличке Веста, которую он убил на арене, спасая меня, мы нашли на одной из тренировок на полигоне, куда нас изредка вывозили из замка. Он был сильно привязан к ней: выкормил, наблюдал, как ее натаскивают убивать нас. И она рвала одного из нас в каждом новом бою. Пока не пришел мой черед стать ее противником.

— Поздно догадался, Самурай, — хмыкает Василий.

В этом он прав. Если бы не пожар – Катя осталась бы у Плахи, а я еще вчера поговорил бы с Алиной. Но Загорскому нужна была Катя. А достать ее у Плахи не было ни единого шанса. И как же вовремя случился пожар.

— Как там Плаха, Самурай? — спрашивает Василий, разминаясь. — Жаль будет, если умрет. Кома – она, знаешь, такая непредсказуемая. Говорят, необратимая бывает.

Склоняю голову на бок. Думает, поведусь на провокацию? Полагает, что изучил меня за эти годы? Мои повадки, привязанности, технику боя. Жаль разочаровывать.

— Я не буду с тобой драться, Швед.

Он замирает. Смотрит пристально. А я не спеша пересекаю ринг, останавливаюсь в полуметре. Он напряжен и дыхание сбилось. Боится? Это правильно.

— И убивать тебя не буду, хотя очень хочется. Я лишь хочу знать – почему? Почему ты предал меня, Василий?

— Предал? — ухмыляется Швед. — Это ты всех предал, Самурай. Меня, Плаху, бабу свою.

Дергаю плечом, ощущая колющий взгляд. Загорский изучает, выжидает. Пусть потешится перед смертью. Ему недолго осталось. Краем глаза улавливаю быстрое движение на переходах над цехом. Не люди – тени. Майер с Плахой успели все-таки.

— Я в таком дерьме оказался, что тебе и не снилось: мать больна, работы никакой. Да и меня тоже не было: ни документов, ни профессии, ни денег. Кто я был? Дом пришлось заложить. А потом мать умерла. И «добрые люди» денежки назад потребовали. Им мой дом и нахрен не сдался…

— И тут появился добрый волшебник Загорский, — перебиваю. — Обул, одел, обогрел и работу дал.

— Да, дал. И я не сдох только благодаря ему.

— И из великой благодарности ты решил предать друга. Забавно.

— Друга? Ты ничего не знаешь о дружбе, Самурай. Тебе на всех наплевать. Плаха работу из-за тебя потерял. Катька десять лет в бегах жила. А ты развлекался в своей Германии…

Дальше я не слушаю. Скучно. И противно, что я ничего не понял раньше. Отворачиваюсь. Делаю несколько шагов и слышу отчаянный Катин крик: «Корф!»

Шаг в сторону, назад и за спину противника. Захват. И хруст позвонков под ладонями. Удар сердца, и обмякшее тело некогда друга падает на ринг.

— Браво! — голос Загорского звенит в ушах. Свет слепит. — Хотя я ожидал большего зрелища. А тут…так банально.

Прикрываю глаза, надеясь, что не ошибся, и мужики все-таки успели. Загорский обходит ринг и сейчас стоит у меня за спиной. А Катя?

— Катя, — зову, прислушиваясь к шагам Загорского.

— Ай, — вскрикивает она по правую руку. Похоже, автоматчик держит ее.

— Что же с тобой делать, Самурай? — дуло пистолета упирается в затылок.

— Пуля в башке – это ведь так банально, не правда ли?

Слегка наклонить голову, лишь чуть-чуть. Открыть доступ Плахе. Вдох. Легкое касание пули, как ожог. Грохот выстрела у самого уха. Боль, обжигающая шею. Выдох. Катин крик рвет барабанные перепонки. Падаю на колени. На шее кровь. Мало. Оборачиваюсь. Загорский лежит, хрипя и зажимая хлещущую из шеи кровь. Свет меркнет. Отовсюду появляются люди. Рядом оказывается Катя. Щупает меня, что-то говорит – не разобрать, слишком шумно вокруг. Поднимаюсь, успокаивая Катю. Это всего лишь царапина. Она всхлипывает и жмется ко мне. Мы спускаемся с ринга. Я прижимаю ее к себе. И среди незнакомых людей различаю Лелика и Плаху. Последний выглядит паршиво, едва на ногах держится, но перехватив мой взгляд – улыбается.

— Егор? — удивляется Катя, когда мы ровняемся с мужиками. Переводит на меня взгляд. — Ты же сказал, он в коме?

Пожимаю плечами. По поводу комы приврал. Но я не мог сказать, что Плаха жив и бодрствует, пока не выяснил, кто устроил пожар. Теперь жизни друга ничто не угрожает. Как и всем нашим, впрочем.

Но вместо ответа прижимаюсь к Катиным губам.


ЗАКЛЮЧЕНИЕ


Три месяца спустя.


— Ваша супруга – главный свидетель. Она обязана явиться в суд для дачи показаний.

— Нет, — повторяю я уже не в первый раз. Следователь смотрит на меня сквозь сизый дым. Хмурится. Вот уже больше двух месяцев наша беседа заканчивается примерно так. Но сегодня подполковник настроен иначе. Еще бы, завтра – суд, а я прячу главную свидетельницу против Загорского.

— Вы же понимаете, что я могу вас арестовать за препятствие следствию?

Киваю. Я все хорошо понимаю, как и то, что Кате присылали повестку, но она понятия не имеет об этом. Я сделаю все, чтобы она забыла об этом кошмаре. Для нее Загорский умер еще на том заводе. Все так и останется. Я не позволю ей пережить все это дерьмо снова.

— Думаете, деньги решают все?

Усмехаюсь. Не все, конечно, но многое. А в паре со связями — очень многое. И даже если меня сейчас арестуют, надолго не задержат. И ничего уже не изменят: завтра Загорский действительно умрет, больше я не ошибусь. Хватит и того, что все это время его прячут, и я не могу подобраться к нему, несмотря на всех своих знакомых.

— А если ваша жена не явится, Загорского могут и отпустить. Он ведь тоже не беден.

Подполковник прибегает к крайнему варианту – запугивает. Хотя мы оба понимаем, что никто Загорского не отпустит – слишком много свидетелей, кроме моей жены. И срок он получит перед смертью, и никакие деньги его не спасут. Кстати, о деньгах.

— Совсем забыл, — кладу на стол черную папку, все время лежавшую на стуле рядом. — Здесь все счета Загорского. Даже те, которые вы не нашли.

Следователь открывает папку, изучает.

— Там же все операции по этим счетам: куда, когда и сколько переводилось.

— В этом списке и ваша компания, — но вопрос не задает, предлагает мне додумать самому.

— А в вашем морге тот, кто переводил деньги. Вопрос исчерпан? И еще, советую даже не пытаться втянуть в это мою жену. Я очень дорожу своей семьей.

— Угрожаете? — подполковник изгибает вопросительно бровь.

Но я лишь пожимаю плечами, забираю подписанный пропуск и ухожу.

Домой возвращаюсь поздно: работа затягивает похлеще любой трясины, не замечаю, как сумерки сгущаются над городом. Катя не спит: в окне ее спальни горит свет. Сажусь на ступени на крыльце, вдыхаю прохладу марта. На черном небе растыканы белые точки звезд. Легкий ветерок щекочет затылок. А я вспоминаю, как привез сюда Катю с дочкой. Машке тут моментально понравилось: она облазила весь парк, даже в пруд почти нырнула, не веря, что зимой могут цвести кувшинки. А Катя стояла и молча наблюдала за дочкой. Улыбалась. А потом взяла меня за руку и тихо сказала «спасибо».

Только через неделю, наверное, убирая со стола после позднего ужина, она спросила:

— Он уже тогда был твоим, правда? Этот дом?

— Он был твоим уже тогда, — улыбнулся в ответ и не дал ей вернуться к посуде. Перехватил руки, поцеловал. Она дернулась было высвободить их, но я прижал ее к себе. Вдыхал аромат ее волос, чувствовал сбившийся с ритма пульс, но не отпускал. Так и стояли, пока Машка не потребовала сказку на ночь. Взрослая уже деваха, а без сказки не засыпает.

— Алиса сбежала, — Катя садится рядом, кутается в шаль. Стягиваю куртку, накидываю ей на плечи. — Мне из больницы позвонили.

Усмехаюсь своей нерасторопности. Думал, раньше утра ее не хватятся. Ошибся.

— Нужно ехать ее искать, Корф. Ты должен ее найти.

— Ага, — устало отмахиваюсь, но не двигаюсь с места. Достаю из кармана телефон, набираю лечащего врача Алисы. Тот отвечает быстро. — Доброй ночи, Станислав Матвеевич. Надеюсь, не разбудил? — нет, тот, оказывается, на дежурстве сегодня, вот и ищет пропавшую пациентку. Он обеспокоен. Извиняется. Не понимает, как такое могло произойти. — Не волнуйтесь, Станислав Матвеевич, Алису увез я и сейчас она, я полагаю, мирно спит дома, — успокаиваю я врача. Тот ругается матом. Усмехаюсь. А потом выслушиваю указания, когда пациентка должна явиться на осмотр. Соглашаюсь и прерываю разговор.

— Ты забрал Алису из больницы? — набрасывается Катя. — Зачем, Корф? Она же не просто так там лежит. А если…

— А если ей там плохо, Катя? — смотрю в синие глаза жены, ловя себя на мысли, как все глупо между нами. Сгрести бы ее в охапку, запереть в спальне и не выпускать из кровати пару деньков, чтобы вылюбить всю дурь из ее и своей головы. — А сейчас она, — гляжу на часы: Марк уже прилетел, — с мужем. Уверен, с ним ей гораздо лучше, чем в компании больничных стен.

И в любимых глазах я вижу понимание и что-то еще. Обиду?

— Меня из больницы ты не выкрадывал.

— Как это? — изгибаю бровь, невольно улыбаясь, что все не так страшно. — А Вовка с машиной? Или ты действительно думаешь, что я бросил тебя одну тогда?

И понимаю, что она так и думает. Бросил. Оставил один на один с болью и страхами.

— Катя, ты серьезно? — и горечь катается на языке. — Ты правда не понимаешь, что я не мог поступить иначе?

— Мог, — равнодушно возражает она, — но не захотел.

И слова болью по вискам. А ведь она права: мог. Еще тогда, когда вернулся с Арены. Я мог просто забрать ее с собой. Мог, но не захотел. Все правильно.