— А что за дерьмо у меня творится? — уточняю очень вежливо. Майер в гневе – это нечто. Коллеги, конечно, делились горьким опытом, как попадали под горячую руку Майера, но самому как-то не доводилось. Ни разу за наше многолетнее сотрудничество. Даже когда он еще был моим боссом. Теперь же мы конкуренты для всех. И по-прежнему хорошие приятели. А Майер тем временем пытается донести до меня, что же так его разозлило или удивило, так сразу и не понять. Но из его русско-немецкой тирады я уловил самое главное – я разорен. Нет, не так. Кто-то попытался вывести весь мой капитал, вернее его остатки, то, что принадлежит лично мне, из бизнеса. Остальное, судя по словам Майера, уже давно кануло в лету и принадлежит неизвестно кому. По крайней мере, на бумагах.

— Как ты так проглядел, Крис? — выдохшись, произносит Йохан. Самому интересно.

— А можешь выяснить, кто оформлял процедуру?

Если все так, как я думаю, то Василий обошел Загорского и тому остались лишь рожки да ножки.

— Могу, но это займет время. А что с деньгами, Крис? Не поверю, что ты никак не подстраховался.

Усмехаюсь проницательности Майера.

Есть одна уловка: без Марка никто не может продать или присвоить Ювелирный Дом Ямпольских, даже я. Как и обанкротить. При попытке вывести деньги в оффшоры, срабатывает хитрая система безопасности – и денежки уплывают на разные безопасные счета. Но при этом создается видимость, что деньги попали на счета, необходимые вору. Хитрая программка, о которой никто не знает, кроме меня. И сигналка сработала два дня назад. Мои финансисты как раз занимаются этим вопросом. А гений-хакер, придумавший всю эту систему, уверил, что активы в безопасности. Но отследить вора пока не удалось. А подозревать друзей – последнее дело. И я ощущаю себя полным дерьмом, потому что подозревал. Плаху, лишившегося карьеры, вытягивая меня с арены. Шведа, спасшего меня на той гребаной арене. Лелика, несшего меня до скорой после моей первой гонки, переломанного, харкающего собственной кровью, потому что машина никак не могла подъехать к месту аварии. Я не имел права подозревать кого-то из них. И все равно подозревал. Потому что только эти трое знают обо мне все и даже больше. Они – самые близкие. И один из них все-таки оказался предателем. И от этого тошно до ломоты в зубах.

— А по моей просьбе что-то выяснил?

И Майер делится добытой информацией. Были вливания и слияния на заре роста Ювелирного Дома, но все законно, не подкопаешься. Но Майер нашел кое-что другое. Оказывается, граф и старик Загорский были партнерами, но второй однажды внезапно решил выйти из бизнеса. Причина неизвестна, да только хитрый граф обставил все так, что Загорский остался ни с чем.

Теперь мне понятны мотивы мести Дениса. Кате, что посадила. А мне, что, по его мнению, я занимаю его место.

Распрощавшись с Майером, пообещавшим в рекордные сроки выяснить, кто намеревается заявить о банкротстве Дома Ямпольских, хотя в принципе мне это уже неинтересно, гляжу на притихшую Алину.

— Ты давно с Загорским работаешь?

— Полгода где-то, — отвечает, дернув плечом. — Жену его долго искала. Потом слежка. Потом…

— Фотографии ты присылала?

— Только снимала и передавала связному.

Связной, значит. Любопытно, кто же, все-таки. Ошибся ли я? И отчаянно хочется ошибиться.

— Имя связного?

— Он себя Вестасом величал, — хмыкает Алина. — Солидный мужик, а прозвище странное.

Значит, не ошибся. Жаль. И разочарование скребет затылок. Снова входящее сообщение. Плаха. «Промзона». Значит, Катю везут к Загорскому. Снова набираю Майера.

— Йохан, мне нужны лучшие твои люди, — и плевать, что он отсиживает свою задницу в Берлинском офисе. Он найдет лучших даже здесь.

— Когда? — сразу напрягается. И я слышу, как он параллельно отдает приказы, собирая команду.

— Вчера, Йохан.

Диктую ему координаты места встречи с Загорским и номер Плахи для ориентировки.

— Йохан, — предупреждаю сипло, с трудом вырывая слова у сжимающего горло страха, — там моя жена…

Больше говорить не могу, будто удавку на шее затянули. Никогда раньше не знал, каково это. Теперь прочувствовал. Хотя предполагал же, что так и будет. Но не думал, что будет так страшно.

Перепрыгивая через ступеньки, несусь вниз. На бегу звоню Карине. Только чтобы услышать, что у них все хорошо. Только, чтобы подтвердить известное: дочь в безопасности. И когда в трубке слышится Машкин смех – удавка ослабевает, давая глотнуть воздуха, чтобы сдавить с новой силой. До хрипа в легких и пульса в висках. Еще ничего не закончено.

Лелик перехватывает на полпути, что-то спрашивает. Отмахиваюсь. Потом. Все потом. Сейчас нужно вытягивать Катю.

Завожу мотоцикл и рву с места. До места встречи всего пятнадцать минут. Но я выжимаю скорость до предела, заставляя стрелку трепыхаться на предельных цифрах. Мимо несутся машины, пешеходы шарахаются в стороны, когда я вылетаю на тротуары. Визг мешается со свистом ветра в ушах. А впереди серой лентой разворачивается шоссе: к промзоне, к Кате и ублюдку, которому жить осталось совсем ничего. И пальцы сжимаются на руле, и рев мотора разрывает мертвую тишину заброшенного завода. У старых железных ворот торможу.

Телефон оживает едва я глушу мотор. Пальцы дрожат, и в затылке неистовствует боль. И голос в трубке эхом отдается в висках.

— Ты как раз вовремя, — посмеивается Загорский. — Проходи, Самурай, не стесняйся. Седьмой цех. Зрители уже собрались.

Седьмой цех обнаруживается глубоко на территории: на массивных черных воротах белой краской выведена цифра семь, не спутаешь. Останавливаюсь, переводя дух, и на старой бочке у цеха оставляю мобильный телефон с включенным GPS – Майер с Плахой очень любят подобные штуки. Пусть ищет. Главное, чтобы успел.

Вдох. Выдох. Толкаю железную дверь, спрятанную внутри ворот. Та открывается легко. Дневной свет на короткий момент заливает темное нутро цеха, выхватывает ряды стульев и ринг в самом центре. Дверь лязгает за спиной, перезвон цепи и скрежет замка. Меня обыскивают: забирают второй телефон, документы, даже часы с запястья, — а потом резко толкают в спину – шагай. Дергаю плечом, но не двигаюсь с места. Ненавижу бесцеремонность. И ярость покалывает кончики пальцев. Сжимаю кулак. Сзади щелкает затвор. Усмехаюсь, делая шаг внутрь темноты. И прошлое напоминает о себе шквалом аплодисментов, звучащих в ушах, улюлюканьем и чередой лиц, скрытых полумасками. А затылок щекочет черное дуло автомата. Похоже, отпускать меня живым не намерены. Пусть. Главное, я заберу парочку жизней с собой. Это уж наверняка.

Останавливаюсь среди пустых стульев для зрителей. Они есть, но их немного. На самом первом ряду сидит Катя – я чувствую. А с ней мужик, по-хозяйски прижимающий ее к себе. И бешенство пульсирует в висках, перекрывает дыхание. Но в спину вновь толкают. И желание обезвредить мудака за спиной становится все острее. Одному Богу, если он, конечно, где-то есть, известно, каких усилий мне стоит сдерживаться.

— Ну что же ты медлишь, Самурай, — голос Загорского эхом отражается от стен пустого цеха: тягучий, липкий. От мерзости во рту становится горько, сплевываю под ноги. Куртка сковывает движения, и я стягиваю ее, оставляя на пустом ряду стульев.

Еще несколько метров, и я останавливаюсь напротив вальяжно сидящего Загорского. Одной рукой он сжимает пистолет, а другой – плечи Кати. Она не смотрит на меня, только на свои пальцы, теребящие шнурок на рубашке.

— Катя, — зову тихо. Она вздрагивает, как от удара и резко вскидывает голову, смотрит внимательно и ясно. Выдыхаю. С ней все в порядке, ее не тронули. И не тронут. Здесь и сейчас я поставлю точку в этом спектакле.

— Вот он я, — перевожу взгляд на Загорского, наблюдающего за нами с кривой ухмылкой на лице. — Ты звал, я пришел. Один, как и обещал. Что еще ты хочешь, Денис? Бизнес? Он твой. Катя? Ее я не отдам.

— Ты в этом так уверен? — насмехается он. — Я уже дважды забрал ее у тебя из-под носа. Ты не заслужил ее, Ямпольский.

— Не заслужил, — легко соглашаюсь я, слегка поморщившись. Не люблю все эти задушевные разговоры. — Но я ведь не для праздных разговоров здесь, верно? Давай уже все решим раз и навсегда.

— Самоуверенный, — он поднимается, щелкает пальцами и над рингом вспыхивает яркий свет. — Никогда не понимал, что граф в тебе нашел. В предателе, сливающем информацию конкурентам. В наглеце, что ломал все его планы.

Да уж, не повезло графу однозначно. Катю спас, от которой он хотел избавиться. Сперва маленькую продал, и плевать ему было, что с ней будет. Потом Загорскому отдал. До сих пор не понимаю, за что он ее так ненавидел. Смотрел ему в глаза, наблюдал, как он подыхает, но так и не понял. А умирал он медленно и мучительно, как те ублюдки, что много лет назад резали маленькую Печеньку, украв у нее почку. Я нашел каждого, кто выжил спустя столько лет. И каждому воздал по делам его.

И графу, который прекрасно осознавал, кто и за что вынес ему смертный приговор. К тому же я еще и выжил там, где граф мечтал меня сгноить. Потому что выжить там, где я в итоге оказался – кроме как чудом и не назовешь. И это чудо сейчас сидит перепуганная насмерть и что-то тихо шепчет. Ничего, Катя, скоро все закончится, и ты поедешь к Машке. А я…как повезет.

— Ты мне бой задолжал, Самурай, — кривится Загорский. Изгибаю бровь, но ничего не спрашиваю. Тот сам ответит. И он не медлит. — Твой последний бой, на который ты так и не вышел. Ни ты, ни твой соперник.

Я должен был драться со Шведом. Но накануне боя нас увезли и передали Плахе. Усмехаюсь понимающе.

— На кого поставил, Денис? — спрашиваю, поднимаясь на ринг. Загорский не отвечает да мне и не нужен его ответ. Сам знаю, что живой я ему не нужен. Потому что выживи я – ему в этом мире место не сыщется.

А в противоположном углу ринга появляется тот, кто все это время притворялся другом. Тот, кто отдал мою женщину этому ублюдку.