Катя натягивает мое пальто и отступает от меня. Чуть пошатываясь, добирается до капота, вытягивает букет, прижимает к себе.

— Долго еще ждать?

Я бросаю на нее беглый взгляд: стоит, сгорбившись, уткнувшись носом в рыжие подсолнухи.

— Почему, Катя? – вместо ответа. Она смотрит внимательно. — Почему ты ничего не рассказала мне о Маше?

Ее обветренных губ касается полуулыбка, неживая какая-то, холодная, как ветер, хлещущий по лицу.

— Потому что ты всегда выбирал не меня, Корф, – отвечает устало. — Свадьбе со мной ты предпочел тюрьму. Моей любви – месть. Мне – Лильку. А я просто устала. Я устала ждать твоего внимания. Я устала выпрашивать у тебя любовь. Я от тебя устала, Корф. Ты мне всю жизнь сломал. Зачем? – она не ждет ответа, да я и не знаю, что говорить. — Лучше бы ты тогда оставил меня на той помойке.

— Нет, – качаю головой и ловлю на себе ее растревоженный взгляд, полный слез.

Подхожу, обнимаю ее за плечи. Чтобы она почувствовала, чтобы поверила.

— Без тебя не было бы нашей дочери, — говорю тихо, по слогам выговаривая каждое слово. Чтобы запомнила. Чтобы, наконец, поняла. — Без тебя я бы сдох на той гребаной арене. Без тебя я бы загнулся, когда из-за меня Лиля убила Лизку. Меня бы просто не было без тебя. Слышишь?

И слезы все-таки скатываются по ее щекам. А меня уже не остановить.

— Ты же знала, где я. Ты знала обо мне все, – злость перекрывает дыхание, полынной горечью дерет горло. — Ты могла просто набрать номер и все мне рассказать.

— И что? Ты бы все бросил и примчался ко мне? — она тоже злится. И ярость выжигает из нее серую муть.

— Нет, – не бросил бы и не отступился, я точно знаю. Потому что тогда не было ничего важнее того, что я делал. Не было ничего главнее моей цели отомстить графу и доказать всем, кто есть Крис Корф на самом деле. — Но наша дочь сейчас была бы с тобой.

Катя отталкивает меня, и я спиной врезаюсь в Плаху. Тот уже подоспел с главврачом клиники. Но я перехватываю ее за талию, вдыхая прелый запах сырости с каплей шоколада. Ее колотит.

— Ты должна знать: я не бросаю тебя. Я тебя не бросаю. Поняла?

Она не реагирует.

— Я спрашиваю: ты поняла? — встряхиваю ее за плечи.

— Самурай, прекрати! — окрикивает Плаха.

Но я отмахиваюсь. Катя молчит, закусив губу. И я отпускаю ее. Главврач усаживает ее в кресло и увозит.

А я возвращаюсь в машину, чувствуя себя полным дерьмом.

— С ней все будет хорошо, — говорит Плаха, выезжая на трассу. Киваю скорее машинально. Чтобы с ней все было хорошо – я должен быть рядом. А я не могу сейчас. И это бесит. Единственное, что я знаю наверняка – она не должна оставаться одна. Поэтому набираю номер человека, который не откажет мне в маленькой просьбе. Вовка с таким энтузиазмом соглашается, что мне становится не по себе. Пользоваться тем, что я однажды помог его сестре, почему-то неловко, но у меня нет другого выбора и другого человека.

— Это правильно, — кивает Плаха, когда я заканчиваю разговор. — С главным я договорюсь. Катя сейчас нельзя оставаться одной.

Я знаю, но…

— Никто не должен знать, где она. Только ты и я.

Плаха смотрит подозрительно, словно просчитывает что-то. Я не могу его подозревать. Потому что если стану – кому тогда верить? Потому что уже подозреваю и никак не могу отделаться от этого гнусного ощущения предательства.

— Проверяешь? — сощурившись, уточняет Плаха, усмехается, понимая все без слов.

— Не тебя, — качаю головой. Он ничего не отвечает.

Некоторое время мы едем молча, только джаз тихо льется из колонок. Под него думается хорошо.

Итак, что мы имеем. Катю похитил Загорский. Зачем? Ответ очевиден – получить мой бизнес. Или даже не мой, а Ямпольского. Цель ясна, а мотив туманен. Есть кое-какие подозрения, но нужно проверять. По ходу мысли набираю Майера, прошу его покопаться в архивах и найти все документы по возможным слияниям и вливаниям маленьких компаний в Ювелирный Дом Ямпольского.

— Корф, — возмущается Майер на немецком, — у тебя целый штат сотрудников, а ты просишь меня влезть в эту рутину?

— У меня крыса, Майер, — отвечаю ему на его родном. Майер присвистывает, но больше ничего не спрашивает. И на том спасибо.

Следующий волнующий вопрос: как Загорский нашел Катю? Следил? Если один из фотографов работал на него, то он вполне мог выследить квартиру, подаренную Кате Марком. Но как же тогда Василий прошляпил слежку? Ладно, Катю упустил, но не заметить за ней «хвост» он не мог. Значит, не было «хвоста» или же…

Стучу кулаком по колену. Стискиваю зубы. Плаха косится встревожено.

Василий. Неужели все-таки он? Катя сказала, что Василий помогал ей с документами, когда она бегала от мужа. Если он делал ей паспорта, значит, знал все ее имена и места, где она прячется. Значит, мог ее сдать. Он один знал, что она инсценировала смерть дочери, а потом и свою собственную. Он же присматривал за Катей накануне ее похищения. И Василий – начальник юридической службы Дома Ямпольского. Он знает обо всех моих сделках, имеет доступ к счетам компании. И он мой друг. Все слишком очевидно и слишком просто, чтобы быть правдой. Но чутье подсказывает – я на верном пути.

И бешенство давит виски, беснуется, подгоняя к действию. Найти. Прижать к стенке и выбить из предателя все до последней капли. Но я сжимаю кулаки, потому что знаю – он не признается даже под пытками. Мы слишком долго были там, где боль и смерть – лишь слова. Делаю вдох. Выдыхаю.

— Егор, ты знаешь, чем занимался Василий тринадцать лет назад?

— А ты разве нет? — удивляется Плаха. Есть чему. Я всегда проверяю всех, кого беру на работу. Но это же Василий. Я был обязан ему жизнью. И у меня даже в мыслях не было собирать на него досье. А, похоже, стоило. Усмехаюсь собственной глупости, последствия которой теперь приходится расхлебывать.

— Знал бы, не спрашивал, — огрызаюсь.

Плаха сбавляет скорость, входя в слепой поворот. Чуть резковато. Морщится и снова жмет педаль газа.

— Вышибалой он работал. После смерти матери пил много, а потом устроился вот. Стал хорошо зарабатывать.

О матери Василий говорил, но вскользь. Он вообще не любитель задушевных разговоров, да и ностальгировать за бутылочкой нам, собственно, не о чем. Все, что нас связывало, больше походило на ночной кошмар. И забыть никак, и вспоминать нет сил.

— А где работал? — допытываюсь я, чуя – разгадка кроется в прошлом. Оттуда надо копать.

— В клубе, где Катя танцевала. Помнишь?

Такое не забудешь.

— А клуб этот, — продолжаю ход мысли друга, — если мне не изменяет память, принадлежал старшему брату Загорского. Я прав?

Плаха кивает.

— Ты к чему клонишь? — настораживается.

— К тому, что я, кажется, нашел того, кто следил за Катей.


ГЛАВА 16

Сейчас.


…Корф приехал среди рабочего дня: взъерошенный, озабоченный. Вломился в кабинет, бросив Катиной клиентке, что у него вопрос жизни и смерти, вытащил ее из-за стола, за руку вытянул из салона и усадил в новенький джип.

— И что это значит? – спросила Катя, когда Корф плюхнулся на водительское сидение.

— Я соскучился, – ответил, довольный собой.

Катя лишь раскрыла рот от удивления, но так ничего и не произнесла. Да и что она могла сказать, если сама скучала до одури. Каждый день, каждый час, каждую минуту, что они проводили не вместе. Она ловила себя на мысли, что ждет его звонка или прихода. Что вот он появится на пороге, и Катя забудет обо всем: о своих неотвеченных звонках, о своей ревности и его бесконечных подружках, пестрящих на обложках глянца. И он приходил. И она забывала. А утром снова ревновала и тосковала по его рукам, губам, его нежности и неистовой страсти. Она растворялась в нем и ощущала себя непозволительно счастливой. Разве что…

— А я подумала, ты решил меня замуж позвать, – и сощурилась, выжидая. — Даже машинку приобрел…семейную такую, – и она демонстративно погладила светлую кожу салона.

— А пойдешь? – спросил, выворачивая руль на повороте. — Замуж? – и глянул весело. И в серых глазах его сияло солнце. Катя аж засмотрелась и расплылась в улыбке.

— А если соглашусь? – поддерживая его игривость, продолжала играть в их давнюю игру. — Неужели женишься?

— А ты проверь, – подначивал он. — Одно простое слово из двух букв. Это же так просто, Печенька.

Катя смотрела во все глаза. Помнится, тринадцать лет назад он не был так настойчив. Что же с ним стряслось сегодня? Не заболел часом? Коснулась ладонью его лба – горячий.

— Я так и думала, – покачала она головой в ответ на его вопросительно изогнутую бровь, – перегрелся. И мозги наверняка закипели, – нахмурилась. – То-то я гляжу, что с тобой не все в порядке. Ухойдокали тебя в твоем офисе, месье миллионер.

А он взорвался хохотом. Даже машину остановил. Долго смеялся, запрокинув голову. А потом враз посерьезнел: и глаза его потемнели, а рыжая окантовка померкла.

— Это значит: нет? – и в голосе его прозвучала обида. Или показалось?

— Нет, Корф, – Катя и головой покачала для убедительности. Только кого больше пыталась убедить сама не знала. — Тебе нужна хорошая девочка, неиспорченная.

— Ууу, – протянул с присвистом, завел машину. — А ты, следовательно, попорченная уже, да?

Но Катя промолчала.

— Ну что ж, плохая девочка, – вздохнул Корф, уводя тему в другое русло. Катя выдохнула. — Облагородить вряд ли смогу, а вот развратить, – и подмигнул, – это запросто. Это я люблю, – и облизнулся, как кот, слопавший миску сметаны. Теперь смеялась Катя.

— Я надеюсь, на разврат-то ты согласна? – и глянул так, что ее щеки вспыхнули. А тело отозвалось мучительным желанием.