— Я рад бы тебе помочь, Великий Хеопс, но разве в моих скромных силах предотвратить разрушение Великой Гробницы? И что я должен сделать, чтобы Время и неземная сила не уничтожили ее?

— Более того, что я сказал, я не смею тебе открыть, Аллей. Ты отмечен особой Судьбой, и этим все сказано… Даже если бы моя усыпальница у нас на глазах стала бы превращаться в гору песка… Но ты не забудь о моей просьбе так, как я забыл о предупреждении небожителей. Наступит момент — ты сам поймешь, что пришло время действовать.

Произнеся эти слова, тень медленно поднялась и, не прощаясь, растаяла в сумраке ночи.

До рассвета люди просидели вокруг костра, молча глядя на угасающие угли. Утром сели на коней и обратный путь преодолели без приключений. Добравшись до храма, Аллей долго не мог заснуть, слова Хеопса не давали ему покоя, наконец, совершенно уставший и измученный, он провалился в глубокую пелену сна.

ГЛАВА 12

Целых три дня со всех концов Египта к месту встречи божественного фараона и непобедимой армии съезжались жрецы, высшие государственные сановники, номархи, чиновники, и просто желающие поклониться повелителю страны. Среди огромной празднично разодетой толпы особенно выделялись несколько достойнейших номархов, верховных жрецов, и среди них — Пентсуфр с сыном, сопровождаемый своей охраной. Аллей чувствовал себя беспокойно и одиноко в этом бескрайнем людском море, и не раз он с тоской глядел в сторону великого Сфинкса, словно пытаясь найти в нем ответ на мучившие его вопросы.

Наступил долгожданный миг незабываемой встречи. Прибыли первые полки армии победителя. Воины выглядели устало, но радость сияла на их лицах — после долгого изматывающего похода они вернулись домой живыми. Громкими криками встретила толпа своего солнцеподобного фараона. Он одержал очередную победу в почти не прекращавшихся войнах с соседями и был очень горд собой. Его испещренное морщинами немолодое лицо носило отпечаток пережитых событий и болезней, но глаза зорко и внимательно смотрели на встречавших его людей.

Пентсуфр спокойно, с достоинством выдержал пронизывающий взгляд фараона и торжественно приветствовал его.

Царская процессия направилась к Нилу. Там давно уже стояла позолоченная барка с раскинутыми на ней великолепными шатрами, увитая пестрыми гирляндами и украшенная богатыми венками из цветов.

Фараон пригласил к себе на барку Верховного жреца храма Амона Пентсуфра, его сына и нескольких достопочтенных номархов, которые должны были сопровождать его во дворец.

Берега Нила были заполнены веселой разодетой толпой людей, держащих в руках букеты цветов и зеленые ветки. Повсюду слышались музыка и песни. При приближении барки с фараоном приветственные крики усиливались и превращались в непрекращающийся гул, который, как волна, следовал впереди царя и сопровождал его на всем долгом пути к городу.

Закончив торжественную церемонию встречи, фараон расположился на отдых в одном из роскошно убранных шатров, пожелав узнать о состоянии государственных дел из уст Пентсуфра:

— Я доволен твоими сообщениями о положении в стране за время моего вынужденного отсутствия, достойнейший Пентсуфр. Но настолько ли все обстоит благополучно, как ты излагал? Быть может, ты не полностью доверял папирусу и кое о чем умолчал, желая лучше сохранить некоторые вещи в тайне, чем подвергнуться риску их невольно разгласить, ведь всякое может случиться в пути с гонцом, да и врагов у нас немало?

Великий жрец храма Амона, столько узнавший и переживший за последнее время, с достоинством поклонился фараону, подтвердив уже известные царю сведения и умолчав, разумеется, об открытии, сделанном им, и о встрече с Великим Призраком. Выражение лица его, волевое и спокойное, не дрогнуло при этом.

— Я знаю, сын твой вернулся из паломничества. Вижу, изменился он, печать размышления и мудрости появилась на его челе, не прошли бесследно для него дальние странствия. — Фараон помолчал. — А мой неблагодарный отпрыск даже не удосужился встретить меня — своего отца и повелителя, совсем погряз в пирах и недостойных развлечениях… Не знаю, чем я разгневал богов — не дал он мне больше детей. Жаль, что не внял тебе и не отправил сына в свое время в паломничество по святым местам — может быть, и ему это пошло бы на пользу. Чувствую, что совсем скоро придет мой черед собираться в страну Вечности… Как же оставлять ему свой трон?! Надеюсь на тебя, Пентсуфр, что поддержишь его, поможешь мудрым советом в трудную минуту.

Верховный жрец вопросительно взглянул на фараона.

— Да, да, я уже стар и слаб, и силы мои на исходе. Завтра я объявлю своего сына наследником. Из похода везу ему невесту — царевну освобожденной земли седьмого народа, — фараон кивнул на расположенный рядом изысканно украшенный шатер, — думаю, женитьба хоть чуть-чуть образумит его… Не хочешь ли взглянуть на нее?

Пентсуфр утвердительно наклонил голову, благодаря царя за высокую честь.

В этот момент с берега реки вновь послышался восторженный рев приветствующих победителя египтян, и фараон вышел на палубу, чтобы дать возможность народу лицезреть его царственную особу. Насладившись зрелищем неиствующей в своем усердии толпы, фараон и великий жрец подошли к голубому, вытканному золотой и красной нитью шатру, в котором оберегали от чужих глаз будущую жену наследника. Войдя вовнутрь, они остолбенели: три жрицы, призванные охранять царевну и выполнять ее желания, с трудом удерживали вырывавшуюся женщину, пытаясь связать ей руки.

Пентсуфр успел рассмотреть стройное гибкое тело пленницы и разметавшиеся темные волнистые волосы, падающие до пояса.

— Что здесь происходит? — изумленно спросил фараон.

Старшая из жриц упала перед ним на колени:

— О, живой образ солнца, сын богов! — воскликнула она. — Царевна тайно овладела кинжалом и, прорезав у основания шатра щель, пыталась бежать. Мы вовремя ее остановили!

— Ты что же, не хочешь быть первой женой наследника египетского престола? — понизив голос, произнес фараон, приподнимая за подбородок лицо девушки.

Даже негодование от неудачи сорвавшегося побега не могло испортить очарования этого прекрасного лица, раскрасневшегося от борьбы.

— Что же ты молчишь? Хотя ты, иноземка, плохо понимаешь наш божественный язык!

Легкая усмешка скользнула по губам пленницы:

— Ты ошибаешься, фараон, поработивший мою чудесную страну! Я не хуже тебя знаю твой язык, язык завоевателя!

Фараон жестом приказал жрицам покинуть шатер:

— Ну что ж, тем лучше, — усмехнулся он, — теперь для тебя и твоих детей этот язык будет родным!

Царевна отрешенно посмотрела на фараона, и вдруг из ее глаз хлынул целый поток слез. Но вскоре, перестав плакать, она устало опустилась на ковер и печально произнесла:

— Наверное, такова моя судьба, и мне ее не изменить…

— Вот это правильно, — ответил довольный фараон, не уловивший интонацию ее голоса. — Ведь все уже решено мною, ты будешь царицей Египта, — и, взяв кинжал, он перерезал узел, стягивающий руки девушки. — А сейчас выйди из шатра, посмотри, как божественно прекрасна наша страна, как сильны и могущественны люди, населяющие ее!

Втроем они вышли на палубу. При появлении фараона новый взрыв рукоплесканий, криков, песен и приветствий встречающих людей раздался с берега. Ошеломленная таким бурным выражением чувств, девушка машинально приблизилась к Пентсуфру, как будто желая найти в нем защиту. Верховный жрец, в душе сочувствуя пленнице, наклонился к ней и ласково спросил:

— Как зовут тебя, прекрасная царевна?

— Наталис, — проговорила печально девушка и обвела взглядом находящихся на барке людей.

Аллей стоял на корме, о чем-то задумавшись, но, словно почувствовав притягательную силу взгляда девушки, резко обернулся, да так и остался неподвижно стоять, как громом пораженный при виде незнакомой красавицы. С минуту они глядели друг на друга, не в силах отвести глаз. Пентсуфр, внимательно наблюдавший за девушкой, моментально почувствовал напряжение, возникшее между Наталис и его сыном, и, понимая, что он не единственный свидетель этой немой сцены, быстро подошел к Аллею, о чем-то на ходу говоря и увлекая его за собой в шатер.

— Отец, кто она такая, эта красавица в зеленом хитоне? — едва очнувшись, громко воскликнул Аллей.

— Тише, сын, не забывай о том, где ты находишься! Это Наталис — будущая жена Рамсеса — сына фараона…

Наконец, украшенные барки торжественно причалили к дворцу правителя Египта.


Прошло несколько дней. Несчастье, произошедшее с Рамсесом — сыном фараона, ставшим уже наследником, потрясло всю страну. Пентсуфр был срочно вызван во дворец вместе со своим великим лекарем. О подробностях случившегося им поведал гонец:

— Высокочтимый Рамсес, чрезмерно увлеченный прелестной царевной, оказывал ей множество знаков внимания, но девушка упорно его отвергала. Тогда он, ослепленный любовью, попытался поторопить события, и, защищая свое достоинство, Наталис бежала из дворца. Она оказалась прекрасной наездницей. Сев на коня, царевна поскакала куда глаза глядят. В пустыне она могла заблудиться и погибла бы, но судьба распорядилась иначе.

Раздраженный ее поведением, Рамсес, правда, не сразу, бросился в погоню и едва не настиг беглянку, на свою же беду… Поняв, что ей не скрыться, девушка в отчаянии схватила лук и стрелы, пристегнутые к седлу коня, и первой же пущенной стрелой смертельно ранила наследника. Она уже почти скрылась из виду, и преследователи потеряли надежду догнать ее, когда конь под ней споткнулся. Царевна вылетела из седла и упала, повредив себе спинной хребет. Ее подобрали и доставили во дворец…


Целые сутки самые знатные лекари Египта не отходили от божественного наследника престола, пытаясь спасти его, но он, так и не придя в сознание, скончался. А через неделю, не выдержав такого удара, в царство теней отправился и сам фараон.