Анна Дубчак - Натали

– Темновидения, – произнесла она вслух, но тут же спохватилась и сделала заказ. – Нет, Катрин, я ее не нашла…

– А вот я нашла. – Катрин улыбнулась, и на щеках ее появились милые ямочки. – Я не шучу… – Она, ловко орудуя вилкой, отправила в рот целый клубок красных от соуса спагетти и запила все это яблочным вином.

– Этого не может быть, Катрин, потому что Изабель Гомариз в природе не существует… – Она поймала себя на том, что уже устала повторять одну и ту же фразу, да и само имя Изабель еще долго будет вызывать у нее неприятные ассоциации.

– Может, в природе и не существует, но в Париже она довольно известная личность… Вообще-то это первостатейная шлюха, которая несколько раз в году бросает своего мужа – он работает у нее в Алжире на каком-то прииске – и развлекается как может… Говорят, она очень красива, и мужчины просто не дают ей проходу…

– Эту сказку и я слышала…

– Но я ее видела… Причем сегодня… Я же обзванивала своих знакомых, долго болтала по телефону, пока не догадалась спросить, не слышал ли кто из моих друзей это имя… И представьте себе мое удивление, когда брат моего мужа, Клод, сказал, что Изабель уже в Париже и что намерена провести целых две недели в Орлеанском лесу в каком-то замке…

– Орлеанский лес? Где-то я уже слышала про этот лес…

– Красивое место… Вы не подумайте, я не ханжа и уж тем более не имею права кого-то судить, тем более и у меня рыльце в пушку… Я правильно выразилась?

– Еще как правильно, – рассмеялась Наталия. – Но тем не менее ты осуждаешь эту женщину за столь легкомысленное поведение, так?

– Выходит, что так… Но если честно, то я ей страшно завидую и уверена, что не я одна… Красивая женщина – это счастье и несчастье одновременно. Вот если бы я была красивой, то не работала, наверно, горничной…

– Глупости… Ты сама не знаешь себе цену. Мне трудно понять твоего мужа: как он может отпускать тебя в гостиницу, зная о том, что рискует потерять тебя…

– В каком смысле?

– Горничная – это не самое лучшее место для хорошеньких девушек…

– Я пробовала работать в кафе, так у меня весь, простите, зад был в синяках, как ни пройду мимо, мужчины так и норовят ущипнуть за мягкие места…

Перед тем как расстаться на улице, Катрин сказала:

– Если понадобится еще моя помощь, звоните в номер, я буду вас там ждать…

Наталия хотела сказать ей, что на сегодня, наверное, уже достаточно, но Катрин, опередив ее, предупредила:

– Я так, без денег… Просто мне хочется вам помочь… – И она, совершенно неожиданно для Наталии, поцеловала ее в щеку и перебежала на другую сторону улицы, откуда помахала весело рукой.

Наталия же покатила в сторону Триумфальной арки.

Когда она подъехала к дому Анны Беар, на улице совсем стемнело. Окна дома светились уютным желтоватым светом.

Она прошла по дорожке к крыльцу, поднялась на него и позвонила.

Сначала где-то наверху загорелся фонарь, осветив голые ветви кустов, примыкающих к дому, затем послышался звук открываемой внутренней двери, после чего на основной входной двери загорелся кружок глазка. Кто-то, находящийся в доме, рассматривал Наталию.

– Это Наталия Орехова, – сказала она, обращаясь к глазку.

– Мадам сказала, что не выйдет к вам… Вам лучше уйти, – услышала она голос служанки.

Наталия вернулась к калитке и вздохнула с облегчением, обнаружив, что таксист, которого она забыла предупредить, чтобы он подождал, открыв капот машины, возится с мотором…

– Катрин, – сказала Наталия в гостинице, куда она добралась уже ночью, – скажи, какие документы мне необходимо оформить, чтобы вылететь в Швейцарию?

Несколько дней ушло на оформление въездной визы.

В Орли, куда Катрин приехала ее проводить, Наталия услышала:

– Какая у вас интересная жизнь, и кто бы подумал, что вы обыкновенная учительница музыки…

– Да в том-то и дело, что не обыкновенная. Сама и страдаю… Ну все, мне пора… Думаю, что вернусь завтра утром или днем, мне нужно задать ему всего несколько вопросов…

– Желаю вам найти этого художника… – Катрин чуть не плакала от волнения, наверное, ее собственная жизнь теперь казалась ей серой и неинтересной.

– А ты, пока меня не будет, поезжай домой, к мужу… Он, наверно, соскучился по тебе…

В самолете она вспомнила, от кого слышала про Орлеанский лес. От Луи Сора, он говорил, что у Ги, то есть у хозяина, есть замок в Орлеанском лесу… И Изабель, прикатившая из Алжира, кажется, тоже собирается туда же… бедная Сара Кауфман…

Она закрыла глаза и весь оставшийся путь проспала.

Лозанна ей понравилась всем, особенно дома со строгими аккуратными наличниками, старинные улочки, магазины, дороги, машины. И конечно, сам воздух. Здесь не пахло гарью или выхлопными газами, и хотя шел дождь, воздух казался необычайно свежим и как будто бы теплым.

На клумбах кое-где еще продолжали цвести розы и хризантемы, а женщины ходили в легких плащах, под прозрачными зонтиками…

Квартира Пьера Барта находилась на первом этаже совершенно белого трехэтажного дома, расположенного почти в самом центре города.

Это была своеобразная мастерская, но куда более стильная и просторная, нежели у его сестры, Эдит.

– Edith, – сказала Наталия, едва высокий блондин открыл ей дверь. И была тут же впущена в квартиру.

Он спрашивал ее о чем-то, но она, конечно, не понимала ни слова. Везти с собой Катрин не имело смысла. Ни при ней, ни при ком другом она не смогла бы задать Пьеру те вопросы, которые она собиралась ему задать. И вот теперь, когда он сидел перед ней в кресле и пытался тоже, вероятно, расспросить ее о цели ее визита, она лишь смотрела на него и пыталась представить себе его в тот вечер…

– Арпажон… – говорила она и видела, что он понимает.

– Эдит и Седрик…

Пьер кивнул.

И тогда Наталия достала из сумки привезенную ею из Парижа и одолженную у Фредерика бутылку из винного погреба, принадлежавшего некогда Пьеру Барту, и водрузила ее на стол. Затем подняла голову и внимательно посмотрела на него…

В глазах художника появился испуг, и тогда она достала из сумки четверть капустного кочана.

Пьер закрыл лицо руками.

– English? – спросила она, питая слабую надежду на то, что Пьеру и ей будет легче общаться на английском языке, и достала привезенный ею из Парижа русско-английский маленький словарик.

– Yes, yes… – немного оживился он и куда-то убежал, а вернулся уже с большим англо-французским словарем.

«Я ваш друг, – писала ему Наталия, с трудом вспоминая английские слова и без конца заглядывая в словарик. – Как звали друга Эдит?»

«Седрик Беар».

«Спасибо».

«Вы из полиции?» – спросил Пьер.

«Нет».

«Вы пьете виски?»

«Иногда».

«Вас как зовут?»

«Наталия».

«Вы знали мою сестру?»

Пьер налил виски в стаканы, принес яблоки и несколько холодных бутербродов с ветчиной.

Они переговаривались до ночи. Обменивались, казалось бы, ничего не значащими фразами, пока Наталия не почувствовала, что устала.

Пьер постелил ей в спальне, а сам ушел спать в другую комнату.

Седрик Беар и Эдит Барт были любовниками. Что и требовалось доказать. Неужели только для этого ей потребовалось проделать такой путь?

Если нашли голову или головы в Сене, значит, где-то должны быть и тела. Но где?

Она лежала с широко раскрытыми глазами и размышляла, рассматривая движущиеся тени на высоком потолке.

Итак. Вечеринка у Байе. Анна Барт вместе с Наталией приезжает туда и не подозревает о том, что в соседнем доме, отданном в распоряжение Байе, но принадлежавшем брату Эдит, Пьеру, находится ее муж, Седрик. Но не один. Зачем было ему уединяться одному? Он с женщиной. У женщины черное белье.

И навряд ли они занимались любовью в винном погребе. Значит, тот человек, который их застал наверху, предположим, в спальне, убив их выстрелами из бесшумного пистолета в голову, перетащил трупы в погреб и отрезал головы. Затем положил эти головы в полиэтиленовый пакет, а вместо голов приставил к туловищам кочаны капусты… А головы отвез в багажнике машины и выбросил в Сену.

То, что убийца страдает психическим заболеванием, причем не важно, в какой степени, очевидно. Поскольку ни один здравомыслящий человек не станет утруждать себя расчленением трупа после того, как он убьет свою жертву. К чему эти странности? Убил и убил.

Теперь что касается причины убийства. Раз убивают парочку в постели, значит, это ревность. Ревность вообще является одной из самых распространенных причин преступления. Это очень сильное чувство, замешенное и на чувстве собственности, и самолюбии, и, конечно, на любви.

Кто мог ревновать Эдит? Мужчина, который любил ее.

Кто мог ревновать Седрика? Женщина, которая любила его.

Кроме Седрика, были ли у Эдит любовники или друзья, с которыми она прежде была близка?

Эти вопросы она задавала Пьеру и на все получала отрицательные ответы.

Когда же он спросил ее, зачем она приехала, ей пришлось ответить, что она ведет частное расследование и очень скоро сможет сказать ему, кто убийца его сестры. Для пущей убедительности она показала ему свое липовое удостоверение помощника следователя, на русском языке, разумеется, но на удостоверении была фотография, где Наталия была в военной форме (одолженной у Логинова специально для этого случая), и это, конечно, не могло не произвести впечатления на такого тонкого человека, каким ей показался этот художник.

Полотна, которыми были завешаны стены мастерской, были необычны. В них чувствовалась глубина, но в то же время как бы полностью отсутствовал привычный глазу обывателя чисто визуальный ряд: форма, цвет – все было здесь усложнено и дышало сюрреализмом.

«Вернемся к женщине, которая могла ревновать Седрика. Анна?»

Значит, она напоила Наталию и, выбрав удобный для нее момент, вышла из дома Байе, перешла улицу и вошла в дом Барта, где и застала в постели своего горячо любимого мужа и Эдит…