— Получается, твои чувства к ней еще не умерли? — спросила я.

— Я думаю, было бы странно, если бы я не питал к ней никаких чувств, — отозвался Том.

— Ты все еще любишь ее? — спросила я.

— Я даже не знаю, что значит «любить», — ответил он.

Разумеется, мне надо было немедленно поинтересоваться у него: «Что ты имеешь в виду?» Мне по крайней мере следовало попытаться прижать его и выяснить, какой именно части понятия «любовь» он не понимает. Но это произошло в самом начале наших отношений. Прошло, может быть, недели четыре, а в начале отношений о таком не говорят. Я даже не уверена, что об этом говорят в середине. Может быть, такие разговоры и сойдут вам с рук в конце отношений, но если вы похожи на меня, то вы просто сохраните эту информацию где-нибудь в закоулках памяти и постараетесь забыть, что она вообще там есть. И я почти забыла о ней — для меня Кейт Пирс была просто именем, упоминание которого вызывало отсутствующее выражение на лице моего нового приятеля. Выражение, которое я решила толковать как жажду возвращения и тоску о молодости, свободе, девчонках из колледжа, бросающих биты из лакросса на невероятно зеленых лужайках — то есть вообще о прошлом, а не о ней в частности.


Два года спустя. Суббота. Мы с Томом покупаем продукты в маленьком магазинчике на Пайн-стрит. Он загружал свой холодильник; я пошла просто за компанию. Мы подошли к кассовому автомату, и Том сунул карточку в приемное отверстие. А потом набрал код: 5-2-8-3.

— Ты сам выбрал код или тебе его дал банк? — задала я совершенно невинный вопрос. Один из тех вопросов, которые вы задаете, стоя в очереди в кассу.

— Я сам выбрал его, — ответил Том, и на лице его появилось странное выражение. Это было всего лишь выражение, не более того, но в то же мгновение я поняла все. Я поняла.

— О Боже, — вырвалось у меня.

Том взял свои покупки и вышел из продуктового магазина. Я пошла следом.

— Не могу в это поверить, — сказала я.

— Алисон, — сказал он, — не делай из мухи слона.

— Я не делаю из мухи слона, — ответила я.

— Этот код у меня еще с колледжа. И ничего не значит, — сказал он.

— По буквам это получается «Кейт», — продолжала я. — Это значит «Кейт».

— Для меня теперь это всего лишь набор букв.

— Не в этом дело, — сказала я.

— А в чем дело? — спросил Том.

Но я-то знала, в чем дело. Я прекрасно знала, в чем именно. В том, что Том набирал имя Кейт каждый раз, посещая банк. Это означало сильную привязанность, такое качество любви, к которой, как мне казалось прошедшие два года, он был неспособен. А тут вдруг оказалось, что способен, да еще как! Вот только не ко мне. В этом и было дело. Но я не собиралась говорить Тому. Ни в коем случае. Потому что не хотела, чтобы он понял, в чем дело. Том любил меня. Я знала, что он любил меня. Он любил меня, но у него были свои комплексы. У него был свой багаж. В общем-то, у каждого из нас есть пунктики, правильно? У каждого из нас есть свой багаж. И вы должны иметь в виду, что тогда, когда произошел этот маленький обеспокоивший меня эпизод, Кейт Пирс представлялась довольно абстрактной фигурой. Мой мужчина не разговаривал с нею уже более десяти лет. А я уже давно отказалась от намерения стать для кого-то первой, последней и единственной. Мне кажется, любой человек должен отказаться от такого намерения, разве что вы вышли замуж за свою школьную любовь. В мире нет ничего более скучного, чем женщина, вышедшая замуж за своего школьного воздыхателя.

— Не знаю, в чем тут дело, — сказала я Тому. Я начала плакать. — Просто от этого мне становится очень плохо.

Том сменил свой секретный код на дату моего рождения, и наши отношения возобновили свое течение. Вы, наверное, задаете себе вопрос: а действительно ли то, что происходило в колледже между Томом и Кейт, было настоящей любовью? Такая мысль много раз приходила мне в голову. Вот что я имею в виду: даже через десять лет после того, как они расстались, мужчина набирает ее имя в банковском автомате каждый раз, когда ему нужны наличные. Я полагаю, это можно назвать современным аналогом вырезания имени любимой девушки на коре дуба. Мне нравится думать, что я не такой человек, чтобы вставать на пути настоящей любви. Пусть даже будет так, что мои отношения с этим мужчиной закончатся тем, что он по-настоящему влюбится в другую.

Мы с Томом поговорили только один раз после того, как он вернулся, у нас вообще состоялся один-единственный серьезный разговор, и он касался именно ее. Как-то вечером в первую неделю его возвращения я усадила его на диван и сказала: «Ты должен серьезно подумать обо всем. Может быть, позже ты пожалеешь об этом. Может быть, ты любишь ее, может быть, она тебе нужна, может быть, с самого начала ты хотел только ее». И Том ответил мне: «Нет. Дело было не любви, — сказал он. — Если подумать, то дело было даже не в сексе». Тогда в чем же, спросите вы. Он так и не ответил в чем. Я только помню, что он взял мою руку в свои и поцеловал несколько раз. Сказал, что любит меня. Я ответила, что тоже люблю его. Мы сидели молча — слышно было только наше дыхание.

— Мы с этим покончили? — спросил Том.

— Конечно, — ответила я. — Конечно.

Он отпустил мою руку и включил телевизор.

Глава восемнадцатая

В следующую субботу, в выходной день, я отправилась в редакцию, чтобы забрать из стола свои вещи. Я старалась избегать других сотрудников, и на первый взгляд казалось, что мне это удалось. Но я ошибалась. Потому что в комнату вошел Генри. Он вошел и, не говоря ни слова, с размаху опустился на потрепанный диван, который когда-то нашел Матт. Диван валялся на тротуаре в нескольких кварталах от редакции.

— В этом диване водятся блохи, — сказала я.

— У меня тоже, — ответил Генри.

Я сунула руку в верхний ящик стола и вытащила оттуда старую чековую книжку из банка «Меллон-бэнк». Я начала вырывать оттуда странички и швырять их в мусорную корзину.

— Когда? — спросила я.

— Что когда?

— Когда у тебя были блохи?

— Честно говоря, у меня никогда не было блох, — признался Генри. — Я просто пытался завязать разговор.

Он вытянулся на диване.

— В колледже я знал одного парня по имени Джадд, так вот у него в диване жили крабы.

Я не ответила.

— Однажды я нашел клеща у своего дяди, — продолжал он.

Я вырвала последний чек. Потом подняла голову и взглянула на Генри.

— Тебе все это не кажется странным? — спросила я.

— Да нет в общем-то.

— Это должно быть странным, — сказала я. — И тебе это должно казаться странным.

— Я думаю, это ты немножко странная, — с улыбкой заметил Генри.

— Здесь и сейчас я нормальная, Генри, — ответила я. — А я редко бываю нормальной.

Я вытащила нижний ящик стола и опорожнила его в мусорную корзину. Несколько старых вырезок моих статей упали на пол, пришлось нагнуться, чтобы поднять их.

— Ты всегда анализируешь происходящее, находясь в гуще событий? — спросил Генри.

— Мы больше не находимся в гуще хоть каких-то событий, — ответила я. — И да, анализирую.

— Мне жаль, что так получилось у тебя с твоей работой.

— Я не это имею в виду.

— Наш разговор на «Ридинг Терминал».

— Да, — сказала я.

— Понимаю.

— Особенно мне понравилась та часть, где ты положил мне руку на плечо и дружески сжал его, — сказала я.

— Я так сделал?

Я кивнула.

— Еще никто, расставаясь со мной, дружески не пожимал мое плечо.

— Я не расстался с тобой, — заметил Генри. — Я сказал, что, как мне кажется, я не смогу с тобой справиться. По-моему, есть разница.

— Разве?

— Есть, — ответил Генри. — Сейчас это может показаться несущественным, но, строго говоря, между нами не произошло ничего такого, к чему подошло бы слово «расставаться».

— Получается, ты сказал мне это просто для того, чтобы я не провела следующие тридцать лет в ожидании твоего гипотетического появления у меня на пороге? Предвкушая, что ты появишься и снова займешься со мной сексом?

— Вскакивая каждый раз, когда у тебя зазвонит телефон.

— С постоянно и тщательно выбритыми ногами.

— Да, — сказал Генри. Он улыбнулся мне. — Я пытался уберечь тебя от этого.

— Это было очень мило с твоей стороны, — сказала я.

— Спасибо.

— Я забираю обратно все, что сказала.

— Ты ничего не сказала, — ответил Генри.

— Я забираю обратно все, что говорила о тебе мысленно, — сказала я. — В тот период, когда ненавидела тебя.

Я подошла к книжной полке и начала перебирать книги. Спиной я ощущала, что Генри смотрит на меня.

— Когда я училась в шестом классе, то каждую субботу после обеда ходила на каток покататься на роликах, — сказала я. — И однажды заметила, что один очень симпатичный мальчик не сводит с меня глаз. Он проезжал мимо, глядя на меня, потом проезжал снова и снова смотрел, и с каждым разом я волновалась все сильнее и сильнее. И наконец он подъехал прямо ко мне, пристроился рядом и сказал, — я выдержала паузу, как всегда делаю, рассказывая этот анекдот: — «Ты мальчик или девочка?»

Генри рассмеялся.

— Так не бывает.

— Бывает. А потом, когда мама пришла забрать меня, я начала плакать и рассказала ей, что произошло. Знаешь, что она мне ответила?

Он отрицательно покачал головой.

— Она сказала: «Он сказал так потому, что у тебя ролики черные». У нас было совсем немного денег, у меня были ролики, которые перешли ко мне от двоюродного брата. Это были черные ролики.

— У тебя хорошая мама, — заметил Генри.

— Да.

— И это хорошая история.

— Я знаю, — ответила я. — Но я рассказала ее тебе не просто так, а по одной причине. Вот по какой: настоящим я официально заявляю о твоем переводе в эту категорию.